Тайна янтарной комнаты

— Вероятнее всего, панели янтарной комнаты находились в последнее время именно здесь, товарищи, — негромко говорил Олег Николаевич солдатам. — Поэтому прошу быть осторожнее и внимательнее.

Смерзшийся, слежавшийся кирпич поддавался с трудом. Работать приходилось посменно — одни били ломами и отваливали глыбы, другие грелись у костра, поджидая своей очереди. Так прошло часа три. Вдруг лом, с силой опущенный Ткаченко, глухо ударился о дерево.

— Есть, товарищ лейтенант! — крикнул солдат.

— Теперь только лопатами! — приказал командир взвода. На помощь поспешили отдыхавшие. Через несколько минут показалась створка массивной дубовой двери, перекрещенной металлическими полосами.

— Осторожно! Всем войти в укрытие. Проверю сам! — сказал лейтенант.

— Мин нет. Можно взламывать, — сообщил он, повозившись у дверей.

В ход пошли топоры. Сломать дубовые толстенные доски было нелегко. Но удар следовал за ударом, мелкая щепа летела во все стороны, выворачивались ржавые болты. Наконец образовался черный проем, в который мог пролезть человек.

— Разрешите мне, товарищ лейтенант! — попросил Соломаха. — Я маленький, я пролезу. Не то, что мой землячок, — хитро глянул он на угрюмого Ткаченко.

— Пойдет сержант Павловский. С ним… Ну, ладно, с ним вы, Соломаха. Только смотрите, чтобы все было в порядке. Держите фонарик, Павловский. Веревки!

Привязав к поясам концы веревок, солдаты полезли в подвал, подсвечивая себе карманным фонариком. Кольца веревок расправлялись и исчезали вслед за ними.

Олег Николаевич сунул кому-то в руки шляпу и, пачкая о камни новое пальто, тоже полез в отверстие.

— Назад! — схватил его за руку лейтенант. — Здесь я старший, товарищ Сергеев. Придется обождать, пока вернутся товарищи. Мы не можем рисковать, понимаете?

— То есть, как это не можете рисковать? Своими подчиненными не можете. А я… Я вправе поступать так, как считаю нужным в данную минуту!

— Нет. Старший здесь я, и я отвечаю за все, что может случиться, — твердо сказал командир взвода.

— Знаете ли, товарищ дорогой. — запальчиво начал было Сергеев и тут же рассмеялся. — Ну, хорошо, подождем.

Ждать пришлось недолго. Веревки ослабли и в дыре показалось огорченное лицо Павловского.

— Товарищ лейтенант, один пепел да доски какие-то валяются горелые. Пусто.

— Теперь, надеюсь, можно и мне посмотреть? — спросил Сергеев.

Сбросив пальто, он мигом очутился в подвале.

Тьма обволокла его. Пахло сыростью, обгорелым кирпичом, тленом. Шагов не было слышно. Ноги утопали в толстом слое пепла, который взлетал клубами, застилая помещение. Пепел. Что горело здесь несколько лет назад? Что превратилось в этот серый, почти невесомый порошок? Доски от ящиков из-под винной посуды? Пивные бочки? Старинные картины? Драгоценные янтарные панно? Или просто хлам, натасканный в последние ночи полуголодными, иззябшими фольксштурмовцами?

Сергеев поднял горсть пепла и медленно пропускал его сквозь пальцы, не замечая, как сереют колени его брюк и полы пиджака.

Пошарив руками, вытащил кусок обугленной доски. В свете фонарика он не увидел на нем ни одного пятна побелее. Уголь и уголь. Ни клейма, ни буковки. Попробуй догадайся, что это было…

Ясным оставалось одно: ящиков с янтарем здесь нет.

Этот вывод подтвердился, когда к вечеру солдаты тщательно простукали все стены, потолки и пол.

Искать следовало в другом месте.

5

— Все в порядке, можете отправляться, — довольно сказал старшина, вручая Соломахе и Ткаченко увольнительные записки.

Мимо дежурного по полку они старательно прошагали в ногу. Миновав проходную, остановились.

— Куда, Михайло? — спросил Соломаха.

— В кино пойдем. В «Заре» сегодня «Встреча на Эльбе» идет, забыл разве? Надо хоть на своих посмотреть, наши ребята снимались.

На автобус сесть не удалось, пришлось шагать до рынка. Впрочем, солдату такие переходы — полтора километра — все равно, что квартал пройти. Вышли к мясокомбинату, подождали «пятерку».

Трамвай не спеша протарахтел по Аллее Смелых, обогнул закрытый на зиму парк возле форта, свернул на улицу Дзержинского, потом долго полз среди развалин, пока не вышел на перекресток у замка. Здесь, как всегда, образовалась «пробка». Водители машин нетерпеливо сигналили, вагоновожатый тоже позванивал, но регулировщик у постамента, где некогда красовался Бисмарк, пропускал машины вдоль Житомирской и, казалось, не обращал на «поперечных» внимания.

Ткаченко выглянул в приоткрытую дверь и вдруг сказал:

— Выйдем здесь, Иван, по замку побродим. Пока народу нет, посмотрим.

— Все янтар… — начал было Соломаха, но тут же осекся под строгим взглядом приятеля.

— Не болтай лишку. Забыл? — сказал Ткаченко и потянул приятеля за рукав. — Давай выйдем. Там поговорим.

На улице он мечтательно произнес:

— Знаешь, Иван, и в самом деле охота мне эту комнату найти. Вот не слыхал я о ней раньше — и душа не болела. А теперь все время хожу и про нее думаю. Красота-то, наверно, какая! А? И ты представь: вдруг найдем! Поставят ее на место и напишут: нашел ее солдат Михаил Григорьевич Ткаченко. Здорово, а?

— Так уж и напишут. Там даже про Растрелли не написали, а ты вон куда махнул — солдат Михайло Ткаченко! Таких Ткаченко на земле знаешь сколько?

— Ладно, ладно, не ворчи. Давай лучше пошукаем.

— Взводный не разрешает поодиночке лазить.

— Так то ж во время работы. А сейчас мы в увольнении.

По обледенелым ступеням они вскарабкались к подножию башни. Лестница делала здесь поворот, едва заметная тропинка вела вдоль стены, мимо полукруглых арок, одна из которых — это уже знали солдаты — была чуть выше и шире остальных и служила воротами во двор.

Пройдя под высоченными, полуобрушенными сводами, покричав и послушав, как гулко откликается эхо, друзья вышли на площадь, замкнутую с четырех сторон облезлыми и обвалившимися стенами.

— Покурим, Иван? — предложил Ткаченко.

Они сели на груду камней, чуть припорошенных рыхлым снегом, и свернули цигарки. По привычке пряча их в рукава шинели, затянулись раз, другой.

Ткаченко все время оглядывался по сторонам, прищуривал глаза, словно разгадывая трудную задачу.

— А знаешь, Иван, вот где-то тут подвалы должны быть. Помнишь, лейтенант прошлый раз говорил — скоро на эту сторону переберемся. А что, если сейчас попробовать? Вот хоть эту кучу малость пошевелить.

— Так ни лопаты, ни лома нет. Голыми руками не возьмешь.

— Как нет? Мы же вчера часть ломов и лопат в развалке запрятали, чтобы в роту не носить зря.

Точно! Лом и лопаты действительно оказались на месте.

Копать принялись наугад, там, где только что сидели. Верхний слой щебня и обломков кирпича сняли сравнительно легко, потом пришлось поднатужиться: пошли глыбы покрупнее. Наконец уперлись в серый камень-валун.

— Качнем его, Миша? — спросил вошедший во вкус Соломаха. — Попробуем?

— Давай!

Взялись в четыре руки. Но камень не поддавался. Старались подсунуть под него лом, раскачать — ничего не получалось.

— Может, бросим? — взмолился весь взмокший от пота Ткаченко.

— Я тебе брошу! Сам подговорил, а теперь — бросим. А ну, давай еще! Чтоб два мужика да с каким-то булыжником не справились? Наддай!

Камень качнулся. Сперва он чуть накренился в сторону, потом поддался вверх, снизу появился зазор в палец шириной.

Соломаха мигом вогнал в щель свой ломик. Навалились. И камень не выдержал, дрогнул и отвалился в сторону.

— Вон какого дурака свернули, — довольно сказал Соломаха. — Только про. ку-то что?

Ткаченко бросил в яму кирпич, потом другой. Прислушались. Кирпичи летели куда-то вглубь.

— Тут что-то есть. — Соломаха озадаченно покачал головой. — Может, до завтра отложим?

— Скажешь — до завтра! Кто тебе разрешит в одиночку лазить? Лучше сейчас попробуем. Вдруг найдем что-нибудь. Попробуем, а, Ваня? — Голос Ткаченко стал почти умоляющим.