Страница 2 из 36
На судно капитан взял Олафа своим помощником. Иначе быть не могло. Ведь Олаф все-таки Ларсен. И наступит день, когда шхуна достанется ему. Но юноша не был рожден рыбаком. Его увлекала лишь механика — неподходящее занятие для моряка... Он бредил машинами, радио, метеорологией.
Войдя в рубку, отец застал Олафа у радиопередатчика:
— КТК... Говорит КТК... Всем, всем, всем! Важное сообщение.
— Ну что ты часами долбишь одно в то же — все равно тебе никто не отвечает, — говорит Ларсен. — Не понимаю, чего ты упорствуешь.
Немного свысока Олаф начинает объяснять. Рация, которой он пользуется, — коротковолновый любительский передатчик: радиостанция на «Марии Соренсен» вышла из строя.
— Как же это так? И тебя никто не слышит? Ведь кругом столько судов!
Олаф пытается объяснить, но все это слишком мудрено для капитана. Магнитная буря иногда изолирует те или иные зоны и прекращает связь между ними и соседними рациями. Но где-то, может быть очень далеко, должны существовать такие зоны, где тебя отлично слышат.
— Ну, а из этой зоны, где нас слышно, почему же оттуда никто не откликается?
— Сам не понимаю.
Ларсен метнул на сына недоверчивый взгляд: может, Олаф нарочно так устраивает, чтобы их не слышали? Но, не успев подумать об этом, Ларсен тотчас отвергает эту мысль. Глупости, Олаф делает все возможное. Он, Ларсен, тоже оказался совершенно беспомощным — никак не может понять, что за болезнь у Эрика. Он привык сам лечить своих людей, но ему еще не приходилось сталкиваться с таким трудным случаем.
Он смотрит на сына; ему хочется поделиться с ним своими горестями, и слова уже готовы сорваться с его губ, но нелепая робость удерживает его. Так ничего и не сказав, он садится к столу, машинально прибирает бумаги, закуривает погасшую трубку. Подходит к аптечке на стене, достает оттуда медицинский справочник, усаживается и начинает листать его. Время от времени он поглядывает на Олафа. Тот сидит у передатчика, повернувшись спиной к отцу, и без устали повторяет:
— Говорит КТК... КТК... Всем, всем, всем...
Олаф догадывается о смятении отца. Его самого не оставляет чувство тревоги. Корабль в трех днях пути от ближайшего порта. С шести часов он посылает в эфир сигналы о помощи — и все впустую. Они отрезаны от всего мира. Олафу хочется сказать что-нибудь, пробить выросшую между ним и отцом глухую стену молчания, — он почти физически ощущает ее. Но нет, он не может решиться. Слишком долго прожили они, как чужие, и теперь им уже не найти путь к сердцу друг друга, а им это так необходимо. И оба малодушно молчат, замкнувшись в себе.
Сидя у порога своей хижины, Этьен Луазо наблюдает за снующими взад и вперед женщинами. Беспокойный вечер выдался сегодня у молодого негра. При первых же схватках Мария созвала всю родню: свекровь, теток, сестер родных и двоюродных. Все пришли и расселись у ее постели, а вслед за ними набежали и остальные женщины поселка. Они то и дело проносят мимо Этьена тазы с водой, белье. Прежде рождение ребенка отмечали диковинными языческими обрядами. Этьен помнит, как его отец и дяди, в наряде из перьев, с размалеванными лицами, распевали и отплясывали под звуки там-тама. Все это давно отошло в прошлое.
Теперь Зобра — христианский центр. В селении выстроили церковь, местные жители стали одеваться на европейский манер, но колдуна все-таки не забыли. Старики верят в него по-прежнему, да и молодежь, считая, что лишняя предосторожность никогда не помешает, приглашает его при всех важных событиях жизни. Случается, что кюре с колдуном сталкиваются на пороге. Оба привыкли к этому, и каждый терпеливо сносит присутствие конкурента. Скандалов не бывает. Вот и сейчас колдун приколачивает к двери хижины Этьена талисманы, предохраняющие ребенка от дурного глаза. Молодой негр довольно косо поглядывает на него. Ведь говорил он теще, что не желает видеть этого лжеца. Да разве у старухи выбьешь суеверие из головы? Этьен понимает, что надо бы что-то сделать, как-то показать свое презрение, возмутиться, но сегодня не он хозяин положения. Редко мужчина так явно ощущает свою никчемность, как в тот день, когда жена рожает в первый раз. Только бы мальчик! Этьен — добрый христианин. Он знает, что бог не делает различия между своими созданиями. И все-таки он был бы очень разочарован, если бы Мария родила девочку.
Женщины входят и выходят, исполненные сознания собственной значимости. А вот и теща — огромная, с большим животом и обвисшими грудями, болтающимися под платьем из грубой бумажной ткани. Она нарочно задевает его на ходу тыквенной бутылью, доверху наполненной водой. Этьен покорно отодвигается.
Он приютился под навесом позади хижины, прямо на свежем воздухе. Здесь у него приемник, унаследованный от отца Гросса. Старый миссионер, обративший в христианство все селение, очень любил Этьена. Он взял его к себе секретарем, обучил всему понемногу и, между прочим, обращению с коротковолновым приемником. После смерти отца Гросса Этьен сберег приемник. Он часто слушает радио, испытывая при этом законную гордость владельца.
Опустившись на колени, он начинает вертеть ручки приемника. Неистовый рев и грохот наполняют воздух — колдун и женщины даже вздрагивают от неожиданности. Через несколько секунд издалека доносится концерт камерной музыки, который тотчас перекрывает гнусавый голос, а его в свою очередь грубо обрывает неприятный лязг железа.
У колдуна вырывается ехидный гортанный смешок, а каково это слышать такому защитнику прогресса, как Этьен. Окончательно выйдя из себя, он принимается отчаянно крутить ручки приемника, но из динамика вырываются лишь еще более дикие звуки. Кажется, все стихии разбушевались в эту ночь. Такой какофонии Этьен не помнит с тех пор, как научился пользоваться приемником. Вдруг, покрывая хаос звуков, удивительно отчетливо и резко раздается голос:
— Говорит КТК... Говорит КТК... Всем, всем... Вы меня слышите?
Этьен не понимает по-английски, но сигнал СОС радиолюбителей ему знаком. Вот только ответить он не может. У него есть приемник, но нет передатчика.
Из хижины выходит старая негритянка — мать Этьена. Улыбаясь во весь рот, она успокаивает его: все идет как надо. Но в ту же минуту раздается пронзительный крик Марии. Этьен подскакивает. А мать так и покатывается со смеху. Конечно, Мария мучается. А как же! Все женщины мучаются при родах. В глазах старой женщины загораются веселые огоньки. От радости, что скоро станет бабушкой, она не может устоять на месте и, весело хихикая, семеня ногами, убегает в дом.
Снова голос Олафа повторяет с поразительной четкостью:
— Говорит КТК... КТК... Всем, всем, всем. Вы меня слышите?
Этьен вскакивает.
Он бежит по прямым улицам селения, аккуратно проложенным между двумя рядами белых хижин.
На центральной площади он останавливается у железной ограды, перед которой стоит джип. Этьен проходит по саду с пышной тропической растительностью и останавливается у каменной лестницы. На террасе двое мужчин, развалившись в креслах, курят длинные сигары. Обоим лет по пятьдесят, оба грузные, пузатые; весь интерес в жизни сводится у них к деньгам и вину. Заваленный бумагами, заставленный ликерными бутылками стол подтверждает это. Плантатор Дорзит, хозяин дома, выпивает со своим другом Ван Рильстом, закупщиком хлопковой компании, по случаю удачной продажи урожая со своих плантаций. И тот и другой порядком захмелели и никак толком не поймут, чего хочет от них Этьен. Молодой негр терпеливо объясняет: он поймал сигнал бедствия, ответить на него не может, но недалеко отсюда, на шахте в Титюи, есть достаточно мощный передатчик, который сумеет связаться с таинственным КТК. До шахты двадцать километров. На машине доехать совсем недолго. К счастью, от выпитого вина оба приятеля в веселом настроении. Сигнал бедствия кажется им занятной шуткой, а поездка в Титюи развлечением. Покачиваясь, громко хохоча, рыгая, идут они к джипу, дружески похлопывая Этьена по спине. С большим трудом Ван Рильст первым залезает в машину. Дорзит хотел было последовать его примеру, как вдруг вспомнил, что надо прежде оправиться, и, сняв ногу с подножки, решает облегчиться прямо посреди улицы. По площади проходит негритянка. Дорзит кричит ей вдогонку непристойность. Не оборачиваясь, женщина отвечает такой же грубостью. Ван Рильст прыскает со смеху. А Этьен еле сдерживает нетерпение. Каждая потерянная секунда кажется ему преступлением перед теми, чей призыв о помощи он поймал.