Страница 8 из 18
“Дорогой товарищ Ленин, — сказала я, — делайте, что можете! У вас, у русских, руки свободны для того, чтобы наносить удары. Ваши объятия быстро раскрываются для того, чтобы прижать к сердцу. Из вашей партийной истории мне известно, что у вас проклятия и благословения следуют друг за другом, как быстро проходящий ветер в степи. У нас же, “людей Запада”, кровь более тяжёлая. На нас лежит бремя тех исторических наслоений, о которых говорит Маркс. Прошу вас ещё раз горячо: сделайте всё возможное, чтобы мы не потеряли Леви”.
Ленин ответил:
— Будьте спокойны, я сдержу данное вам обещание. Лишь бы сам Леви продержался.
Ленин схватил свою простую, несколько поношенную кепку с козырьком и ушёл от меня спокойным и энергичным шагом.
“Оппозиционеры” из германской делегации тт. Мальцан, Нейман, Франкен и Мюллер вполне естественно испытывали горячее желание встретиться с Лениным, чтобы на основании своего опыта осветить перед ним характер и последствия “мартовского выступления”. Тов. Франкен был делегирован из Рейнской провинции, трое остальных были работниками профсоюзов. Они справедливо придавали большое значение тому, чтобы ознакомить вождя Коминтерна с настроением обширных кругов, проникнутых классовым сознанием и вполне революционно настроенных пролетариев, а также тому, чтобы высказать ему свои собственные взгляды по поводу “теории наступления” и той тактики, которойой следует держаться. Само собою разумеется, им также очень хотелось лично услышать от Ленина его мнение по воросам, которые их занимали. Ленин отнёсся к желанию товарищей, как к чему-то “само собой разумеющемуся”. Был назначен день и час, когда он должен был встретиться с ними у меня. Товарищи пришли несколько раньше него, так как мы должны были сговориться относительно нашего участия в дебатах.
Ленин отличался большой аккуратностью. Почти минута в минуту, как было условлено, он вошёл в комнату, по своему обыкновению просто, едва замеченный горячо спорившими товарищами.
— Здравствуйте, товарищи!
Он пожал всем руку и сел между нами для того, чтобы тотчас же принять участие в разговорах. Мне всё это было знакомо, и мне казалось само собою понятным, что каждый из товарищей должен знать Ленина в лицо. Поэтому мне не пришло в голову представить им его. После того как прошло минут десять в общей беседе, один из них отвёл меня в сторону и тихонько спросил:
“Скажите, товарищ Клара, кто же, собственно, этот товарищ?”
“Как, разве вы его не узнали? Ведь это Ленин”.
“Нет, вот тебе и раз, сказал мой друг, я полагал, что в качестве большого барина он заставит нас ждать. Самый рядовой товарищ не может держать себя проще! Надо видеть, как наш бывший товарищ Герман Мюллер торжественно носит в рейхстаге фалды своего сюртука, с тех пор как он однажды побывал рейхсканцлером”.
Мне казалось, что “товарищи из оппозиции” и Ленин экзаменовали друг друга. Ленин больше старался, невидимому, прислушиваться, сравнивать, констатировать и ориентироваться вместо того, чтобы самому “произносить передовицы”, хотя он, вообще говоря, мнения своего не скрывал. Он без устали задавал вопросы и с напряжённым вниманием следил за рассуждениями товарищей, часто требуя объяснения или дополнительных данных. Он сильно подчёркивал важность планомерной, организованной работы среди широких трудящихся масс и необходимость жёсткой дисциплины и централизации. Ленин позже заявил мне, что эта встреча произвела на него хорошее впечатление.
— Что за славные ребята, эти немецкие пролетарии склада Мальцана и его товарищей! Я готов допустить, что на каком-нибудь базаре радикального вранья они не сумеют глотать горящую паклю. Я не знаю, годятся ли они как ударный отряд. Но в одном я твердо уверен, это в том, что именно такие люди, как они, образуют широкие, сплочённые отряды революционных пролетариев, что они являются основной, главной силой, которая на своих плечах выносит всю тяжесть работы в производстве и в профсоюзах. Такие элементы мы должны собирать и привести в действие. Они связывают нас с массами.
Одно воспоминание не политического характера. Когда Ленин заходил ко мне, то это было настоящим праздником для всех в доме, начиная с красноармейцев, которые стояли у входа, до девочки, прислуживавшей в кухне, до делегатов Ближнего и Дальнего Востока, которые, как и я, проживали на этой огромной даче: этот бывший особняк одного богатого фабриканта революция передала в собственность Московской Коммуны.
“Владимир Ильич пришёл!” От одного к другому передавалось это известие, все сторожили его, сбегались в большую переднюю или собирались у ворот, чтобы приветствовать его. Их лица озарялись искренней радостью, когда он проходил мимо, здороваясь и улыбаясь своей доброй улыбкой, обмениваясь с тем или другим парой слов. Не было и тени принуждённости, не говоря уже о подобострастии, с одной стороны, и ни малейшего следа снисходительности или же погони за эффектом, с другой. Красноармейцы, рабочие, служащие, делегаты на конгресс из Дагестана, Персии совместно с прославленными благодаря Паулю Леви “туркестанцами” в их фантастических костюмах все они любили Ленина, как одного из своих, и он чувствовал себя своим человеком среди них. Сердечное, братское чувство роднило их всех.
“Теоретики наступления” во время дебатов в совещаниях комиссий и в пленуме не добились никакого успеха. При помощи поправок и дополнений к тезисам доклада “О тактике Коминтерна” они всё-таки надеялись обеспечить победу своим взглядам. Такие поправки были внесены немецкой, австрийской и итальянской делегациями. Товарищ Террачини защищал эти поправки. За их принятие велась страстная агитация. Какая же резолюция будет принята? Атмосфера крайнего напряжения наполняла огромный, высокий кремлёвский зал, в котором ярко красный цвет коммунистического народного дома скрадывает у сверкающего золотом царского дворца оттенок холодности и чопорности. В сильнейшем нервном напряжении следили за ходом заседании сотни делегатов и густая толпа слушателей.
Ленин берёт слово. Его доклад мастерской образец его искусства убеждать. Ни малейшего признака риторических прикрас. Он действует только силой своей ясной мысли, неумолимой логикой аргументации и последовательно выдержанной линией. Он кидает свои фразы, как неотёсанные глыбы, и возводит из них одно законченное целое. Ленин не хочет ослепить, увлечь, он хочет только убедить. Он убеждает и этим увлекает. Не при помощи звонких, красивых слов, которые пьянят, а при помощи прозрачной мысли, которая постигает без самообмана мир общественных явлений в их действительности и с беспощадной правдой вскрывает “то, что есть”.
То как свистящие удары бича, то как сокрушающие удары меча обрушиваются рассуждения Ленина на голову тех, кто из “охоты за теорией” сделал себе своего рода спорт, кто не понимает того, что именно обеспечивает нам победу.
Только когда мы в процессе борьбы сумеем привлечь на нашу сторону большинство трудящихся масс, и не только большинство рабочих, но и большинство эксплуатируемых и угнетённых, только тогда мы действительно победим.
Каждый чувствовал сейчас был дан решающий бой. Когда я, охваченная восторгом, пожимала ему руку, я не могла удержаться, чтобы не сказать ему:
“Послушайте, товарищ Ленин, у нас председатель какого-нибудь собрания в каком-нибудь уездном городишке боялся бы говорить так просто, так непритязательно, как вы. Он боялся бы казаться “недостаточно образованным”. Я могу сравнить ваше искусство говорить только с одним: с великим искусством Толстого. У вас та же крупная, цельная, законченная линия, то же непреклонное чувство правды. В этом красота. Может быть, это специфическая отличительная черта славянской натуры?”