Паутина

Как неожиданно и быстро все изменилось. Из счастливой, веселой, беззаботной хохотуньи она превратилась в раздавленную, отчаявшуюся женщину. Как было ярко, солнечно еще недавно, утром, — и как все померкло сейчас…

«Что же делать? Что делать?»

Тася на минуту представила себе лицо мужа, который поздним вечером вернется домой. «Ванечка, родной, любимый!» Что она скажет ему? Скроет, солжет? Или бросится перед ним на колени, расскажет все, не утаивая ничего, ни одного слова? Нет, нет, на это у нее не хватит сил!

Голова ее пылала, в горле пересохло, сердце стучало так, что, казалось, готово было выскочить из груди.

«Что делать? Где выход?..»

Взгляд Таси упал на коробку с домашней аптечкой, которую она недавно вынула из шкафа, собираясь оказать помощь Рущинскому. «Вот он — выход! Отравиться, умереть, избавить себя и других от позора, страданий! Да, умереть…»

В аптечке есть несколько пакетиков с таблетками люминала. Этот порошок Иван Васильевич Барабихин иногда принимал на ночь, чтобы скорее уснуть после тяжелого умственного труда. Тася слыхала, что если человек примет сразу несколько таблеток — десять, пятнадцать, — он заснет и не проснется. Смерть придет тихо, безболезненно, незаметно.

Вся дрожа, почти не сознавая, что делает, Тася высыпала на стол содержимое аптечки и стала быстро разворачивать пакетики с надписью «люминал». Сейчас она примет эти порошки — и через несколько минут все будет кончено… Навсегда!

В это время в дверь негромко постучали.

— Да! — машинально ответила Тася и резко повернулась. На пороге стоял Володя. Повзрослевший, строгий. Он молча прошел в комнату, увидел пакетики, валявшиеся на столе, прочел название и укоризненно покачал головой.

— А вот это — зря! Совсем зря! Успокойтесь, Таисия Игнатьевна, садитесь! — сказал Володя, показывая на кресло, — а я немного, с вашего разрешения, похозяйствую.

С этими словами Володя собрал все таблетки, всыпал их обратно в коробку. Затем наклонился над пепельницей и посмотрел на окурки:

— Вы разве курите, Таисия Игнатьевна? Нет?.. Это очень хорошо… очень хорошо!

Володя взял из пепельницы оба окурка, оставленные Рущинским, завернул их в листок бумаги и спрятал в свой целлулоидный портсигар.

Опустившись в кресло, Тася смотрела, как Володя быстро и бесшумно двигался по комнате, что-то делал, слыхала его голос… Все было так странно и непостижимо: второй раз сегодня посторонний мужчина входил в ее комнату, распоряжался, приказывал. Но этот, Володя, простой и симпатичный юноша, не похож на Рущинского. Он жалеет ее, хочет ей помочь; он дружелюбно смотрит на нее, просит успокоиться, подал стакан воды…

— Разрешите, Таисия Игнатьевна, позвонить по телефону, — обратился к ней с просьбой Володя. — Телефон, кажется, в соседней комнате.

Тася кивнула головой. Володя отворил дверь в кабинет Барабихина и не закрыл ее. Через минуту Тася со смешанным чувством изумления, страха и радости услыхала:

— Товарищ полковник? Докладывает лейтенант Зеленин. Объект был в течение получаса. Ушел… Да… Так точно. Я действовал по вашим указаниям. Нет, товарищ полковник, отлучиться не могу… Говорю из квартиры Барабихиных… Нет, товарищ полковник, не могу, такие обстоятельства сложились, что я здесь нужен. Да… Подробности доложу… Выезжаете? Есть! Слушаюсь…

Володя положил трубку и подошел к Тасе.

— Извините, — сказал он, — что при первом знакомстве не представился полностью. Лейтенант Зеленин. А зовут меня действительно Володя,

Глава десятая. Удачный клев

Хорошо летним вечером на берегу реки. Воздух, пронизанный уже нежаркими лучами солнца, прозрачен и неподвижен. Вода полусонно, как бы нехотя, бесшумно плещется у берега. Вокруг тихо, безлюдно. Только изредка покажется где-нибудь одинокая фигура заядлого рыболова, который облюбовал уединенное местечко, устроился поудобнее — подальше от купальщиков и детворы — да так и застыл на долгие, долгие часы.

Вот и сейчас, здесь, на 48-м километре от Москвы, на берегу небольшой тихой речки, в вечернюю пору сидел любитель-рыболов и терпеливо ждал клева. Он закинул и пристроил на рогатых колышках две удочки, опустил в выкопанную ямку небольшое ведерко с водой, рядом положил небрежно сложенный парусиновый пиджак, соломенную шляпу и углубился в созерцание поплавков. Поплавки плавно покачивались на воде. Иногда один из них начинал вздрагивать и нырять. Рыболов быстро «подсекал», подтягивая к себе удилище, снимал с крючка серебрившуюся на солнце рыбешку и опускал ее в ведерко с водой. Клев был удачный — в ведерке уже плескалось около десятка плотвичек.

Место рыболов выбрал отличное, удаленное от дачных поселков и пляжных пятачков. Небольшая, но густая рощица, подступавшая к самой воде, скрывала его от редких прохожих, появлявшихся на повороте проселочной дороги.

Рыболов продолжал удить, изредка оглядываясь, не появился ли кто-нибудь поблизости, не вспугнет ли непрошенный сосед рыбу. Но вокруг по-прежнему было тихо, безлюдно, рыболову никто не мешал.

Через некоторое время, взглянув на часы, он поднялся и, оставив закрепленные удочки, отошел в тень, к деревьям. Здесь, в кустах, стоял невидимый издали небольшой чемоданчик, такой, какой обычно носят спортсмены, отправляющиеся на тренировку. Рыболов раскрыл чемоданчик. В нем под темно-синей майкой, тапочками и газетой находился миниатюрных размеров аппарат, похожий на обычный радиоприемник. Но любой радист — техник или радиолюбитель — с первого же взгляда узнал бы коротковолновый приемопередатчик. В этом небольшом аппарате фактически была смонтирована портативная, переносная приемнопередающая радиостанция. Рыболов, оказывается, был и радиолюбителем.

Привычным движением он раскрутил небольшой моток провода и забросил его на дерево. Провод заменял антенну. Затем он присел на землю возле аппарата, включил питание, надел наушники и отрывисто, с короткими паузами, застучал ключом. Через несколько секунд рыболов выключил передатчик, включил прием и прислушался. Так он проделал два-три раза, пока, наконец, ему, видимо, ответили, что позывные приняты и его слушают. Тогда рыболов быстро, почти без перерывов начал выстукивать ключом. Теперь он торопился, глаза лихорадочно блестели, лицо покрылось потом, руки слегка дрожали.

Закончив через две-три минуты передачу, рыболов снова переключился на прием и, убедившись, что его сообщение принято, удовлетворенно кивнул головой, быстро смотал провод и закрыл чемоданчик. Поверх аппарата снова легли майка, тапочки и газета.

Засунув чемоданчик на прежнее место, в кусты, рыболов вернулся к своим удочкам. Один поплавок спокойно плавал на поверхности воды, а другой, отнесенный вправо, бился и подскакивал. Но теперь рыболов даже не обращал внимания на поплавки. Он вытер носовым платком влажное от пота лицо и глубоко втянул в себя воздух, успокаивая дыхание. Только потом он снял очередную рыбешку и равнодушно бросил ее в ведерко. Теперь надо было уходить, дело сделано! А перед уходом можно закурить, подумать, отдохнуть…

Рыболов поудобнее устроился на прибрежном песке, обхватил руками колени и стал глядеть вдаль, поверх воды. Так он просидел несколько минут. Видимо, мысли его витали далеко-далеко. Только этим можно было объяснить, что он не обратил внимания на то, как затрепетал, запрыгал на легкой волне поплавок, не услыхал позади себя осторожных шагов.

Из-за деревьев бесшумно вышли два молодых человека и встали за спиной рыболова. Он вздрогнул и очнулся только тогда, когда его тронули за плечо. Рыболов резко вскинулся всем телом и попытался встать, но сильные руки прижали его к земле. С молниеносной быстротой из заднего кармана его брюк был извлечен новенький браунинг.

— Спокойно! — тихо, но властно произнес один из пришедших. — Теперь можете встать. Вы арестованы.

Рыболов поднялся на ноги, выпрямился и повернулся. Один из подошедших к нему людей, невысокий, коренастый, ловким движением защелкнул на кистях рук рыболова наручники. Рядом, с пистолетом в руках, стоял высокий широкоплечий мужчина. У его ног лежал чемоданчик, еще недавно находившийся в кустах.