Торпедный веер

— Попрошу Мокроусова и Акименко! Акустик явился быстро. Борис Андреевич крепко пожал ему руку и сказал:

— Спасибо. По возвращении на базу представлю вас к награде.

В двери показалась лохматая голова Акименко, которого ждали с нетерпением.

— Микола, друг, — попросил командир вестового, — подавай нам скорее завтрак, мы умираем с голоду!

— Так что ужин, товарищ командир! Я ужин приготовил. Уже ведь двадцать ноль-ноль.

Иначе нам нельзя

Под командованием теперь уже капитана третьего ранга Бориса Андреевича Алексеева С-33 курсировала вдоль вражеских берегов, стараясь подойти как можно ближе. Цель была выявлена благодаря вахтенному лейтенанту Петренко, обладавшему удивительной способностью видеть ночью.

Алексеева будто ветром вынесло на мостик. Но как пристально он ни вглядывался в темноту, ничего обнаружить не мог.

— Где же эти силуэты? — допытывался он у вахтенного офицера.

Петренко протянул вперед руку:

— Смотрите на мой указательный палец. Левее, еще левее…

Вот теперь Борис Андреевич уловил. По правому борту плыли какие-то бесформенные тени. Постепенно они увеличивались в размерах, уже можно было различить мостик, ограждение рубки, даже пилу сетепрорезывателя на носу. За головным судном следовало второе. Корабли шли на Севастополь.

Одно показалось странным: почему транспорт идет без охраны. Однако строить догадки не было времени. Надо действовать.

Проверили установки на ночном прицеле. Из переговорного трубопровода слышалось прерывистое дыхание штурмана, который сейчас должен сообщить пеленги.

Обостренный слух улавливал сонное жужжание гироскопа, мерное тиканье лага. Нужно немного выждать, пока головное судно приблизится к светящейся рамке прицела. И вот эхом прокатилось:

— По фашистам!

Подрагивая изоляторами, громыхала леерная антенна. В первом отсеке, прорываясь из аппаратов, шипел сжатый воздух. Подвывали машины торпед, слышались всплески воды, заливающей цистерну. Нарастало давление. Приборы обволакивал туман.

— Лево на борт!

С-33 поворачивала под корму атакованному транспорту. Весь экипаж, будто по команде, застыл в ожидании: попали торпеды в цель?

И вдруг тугая воздушная волна ударила в корпус. Мигнули лампочки, задрайка переговорного трубопровода сорвалась с цепочки и заплясала по стальному настилу трюма.

Алексеев, продолжавший вести наблюдение в перископ, вдруг заметил вынырнувших из темноты сначала одну, затем вторую пару катеров. Он бросился к трапу:

— Срочное погружение!

Задраивая люк, он чувствовал, что трап ускользает из-под ног. И тут же услышал взрывы глубинок. Едва он успел спрыгнуть в центральный пост, как полетели доклады: вышли из строя горизонтальные рули, не перекладываются вертикальные, поврежден гирокомпас, побиты плафоны освещения…

«Повреждения не столь опасны», — лихорадочно билась мысль, — исправят. Главное — моторы работают на полную мощность. И вообще — все по срочному погружению было выполнено верно. Тогда почему же эска валится на корму?»

Алексеев, с трудом удерживаясь за перископ, заметил, что инженер-механик Друзин полулежал на палубе, уцепившись за магистрали. К кормовой переборке сыпалось битое стекло, валился аварийный инструмент, ключи. Между тем поступали доклады из разных отсеков: пробоин не обнаружено! Прямо-таки загадка.

«Ах, черт возьми! Да никакая не загадка и не мистика, — заставил себя, наконец, рассуждать спокойно Алексеев. — Ведь это нос оказался легок, вот в чем причина. Воздушная подушка мешает, а в кормовой части излишний вес балласта в двадцать тонн. Как же это я сразу не сообразил…»

Дали самый полный назад, открыли кингстоны носовой группы вручную. Лодка вмиг ожила: взвыли гребные винты, стрела глубиномера вздрогнула и пошла вправо.

Шум воды, заполняющей носовую цистерну, подействовал успокаивающе. Из первого отсека старшина Аксенов сообщил; кингстоны второго номера закрыты.

И тут только Алексеев сообразил, что их уже не преследуют вражеские катера. Быть такого не может, чтобы противник так легко отцепился.

Алексеев запросил Мокроусова. Тот сообщил, что наверху тихо. Окончательную ясность внес лейтенант Петренко.

— Катера поспешили за транспортом, товарищ капитан третьего ранга, — извиняющимся тоном проговорил, он, словно сам был виноват в том, что транспорту удалось уйти.

— Значит, неудача… — сказал Алексеев.

— Так это как посмотреть, товарищ командир. Что промазали — плохо, а что живы остались, так то ж здорово! Значит, повоюем, значит, еще погоняемся за фашистскими акулами!

— Ты прав, Петренко, — вздохнул командир. — Обидно, конечно… Но на войне всякое бывает, тут уж ничего не поделаешь. Однако наша задача еще и такова: выжить, чтобы победить. Иначе нам нельзя.

Весной сорок четвертого

Во время обеда в каюту неожиданно вошел шифровальщик и подал командиру радиограмму. Борис Андреевич пробежал ее глазами. По выражению его лица можно было догадаться: пришло важное известие.

— Приятная весть, товарищи! — сказал Алексеев. Голос его звучал торжественно и ликующе. — Сегодня, девятого мая, освобожден Севастополь!

Офицеры с радостными возгласами вскочили с мест. Трижды прозвучало сдержанное «ура!»

Парторг Девятко оставил обед и поспешил к переговорным трубам; нужно было передать по отсекам это сообщение. Николай Данилович четко и твердо выговаривал каждое слово, подчеркивая тем самым значимость события:

— Сегодня героическая Красная Армия и корабли доблестного Военно-Морского Флота изгнали фашистских оккупантов из нашего родного Севастополя. Слава советскому народу-освободителю! Слава героям!

— Ур-а-а-а! — прокатилось по отсекам.

Кто-то затянул песню «Широка страна моя родная». Появившегося в отсеке командира Алексеева торпедисты начали качать.

Электрики схватили в свои жаркие объятия парторга. Николай Данилович еле утихомирил взволнованных от такой великой радости матросов.

— Братцы, братцы, — проговорил он. — У подводников самый строгий закон: что бы там ни случилось, не шуми! Севастополь освободили, но война не закончена, Черное море пока не очищено от вражеских кораблей. Севастополь стоял насмерть в течение 250 дней, отбивая бешеные атаки гитлеровцев. И наша с вами задача — закрепить эту победу, обнаруживать и топить вражеские корабли, которые бежали из портов Крыма на юг.

Командир приказал усилить наблюдение, довести дизели до самых полных оборотов. Под вечер дополнительный наблюдатель Перетейко обнаружил вражеский транспорт. Это был десантный корабль, без хода. От него быстро отдалялись два сторожевых катера. Что бы это означало? Строили разные предположения: скорее всего перед ними подбитое и потерявшее ход судно с охраной, которая, завидя советскую подлодку, поспешно ретировалась. Но возможно, фашисты готовят какую-нибудь каверзу? Надо быть начеку.

По тревоге вызвали артиллеристов. Командир расчета старший лейтенант Валерштейн дал предупредительный выстрел. Снаряды упали у самой кормы судна, однако никакой реакции не последовало. Подошли на шесть кабельтовых, вторично ударили по таинственной цели. И снова в ответ молчание.

Стрельбу прекратили, так как показался самолет-торпедоносец. Лодка поспешно ушла на глубину. Самолет, сбросив четыре бомбы, вскоре исчез. А десантный корабль продолжал безмолвно качаться на волнах. Алексеев предположил, что это поврежденное судно и оно ждет буксира.

Конечно, потопить его не представляло сложностей: один залп из пушек — и в течение нескольких минут все будет кончено. Но Алексеев решил прежде сорвать фашистский флаг.

Николай Данилович передал в переговорную:

— Слушайте все! Командир принял решение захватить на десантном корабле флаг противника, после чего потопить судно артиллерией.

Выполнение приказа поручили лихим ребятам комсомольцам Чернавину, Чипу и Шалаеву. Эска подошла вплотную к вражескому судну и замерла. Иван Чип ловко спрыгнул на борт, осмотрелся. Верхняя палуба местами была покорежена, из трюмов тянуло гарью, будто после Пожара. На гофрированной поверхности кают, в надстройках, коридорах валялись обрывки картона, грязные бинты, клочья ваты. «Видимо, раненых перевозили…» — промелькнуло у Ивана Чипа. Он выглянул из-за фанерной перегородки. Прямо перед ним, подогнув ноги под живот, лежал убитый.