Страница 5 из 36
Старший Новгородцев пользовался большим уважением среди фронтовиков, и его мнение было решающим.
— Я согласен, — ответил тот, поднялся на ноги и, упираясь широкими ладонями о стол, произнес веско:
— Тем более, что отряд вооружен только шашками; огнестрельное оружие имеется лишь у двух офицеров. Свои винтовки нам показывать еще рано.
Беседа затянулась за полночь. Виктор рассказал о Брестском мире, о «Декларации прав народов России» и декрете «Об отмене сословий».
Фронтовики разошлись по домам, когда пропели вторые петухи.
Глава 5
Возле станичного правления было шумно. Поднявшись на высокое крыльцо, атаман Сироткин кричал в толпу угрюмо стоявших казаков:
— Мы должны отвоевать от красных Троицк, освободить своих братьев казаков, установить власть атамана отдела.
— Ишь ты, соловьем заливается, — усмехнулся стоявший рядом с Михаилом Новгородцевым незнакомый батареец.
— Его братья есаулы по морде нас хлестали. Обязательно освободить их надо!
— Кто желает записаться в отряд? — послышалось с крыльца.
Толпа молчала.
— Кто желает записаться? — зычно выкрикнул еще раз Сироткин.
Среди зажиточных казаков началось движение.
— Как ты, Андрей Тихонович? — ястребиные глаза атамана уставились на стоявшего возле крыльца домовладельца Кучкина.
— Пиши, — кивнул тот.
— А с оружием как? — выдался вперед еще один богатый.
— Достанем!
— Пиши.
— Эй, елшанцы! — махнул Сироткин рукой в сторону фронтовиков. — Республиканцы!. Рады, что царя нет, власть в свои руки как бы взять, — Сироткин подбоченился. — Союз рабочих и крестьян, — продолжал он кривляться. — «Товарищи»! Ха-ха-ха.
Побледневший Михаил начал протискиваться через толпу. За ним двинулись, работая локтями, фронтовики.
— Я тебе, гад, заткну рот, — выкрикнул Михаил яростно. — Вы с Андрюшкой Воденниковым дали советской власти честное слово офицеров не выступать против нее с оружием в руках, опять за старое взялись?
— Но, но, потише, — Сироткин обнажил шашку: — Только подойди — башку снесу!
Подоспевший откуда-то Петр, запыхавшись, потянул брата назад:
— Не время сейчас… Не лезь в драку. Ничего, кроме беды, не наживешь.
Михаил сдвинул папаху на затылок и, окинув мрачным взглядом дутовцев, зашагал за Петром.
— Ведь ты пойми, буйная голова, нас десятка-полтора, а их, сам видишь, сколько?
— Не стерпел, — оправдывался Михаил.
— Ладно я погодился, быть бы свалке да и план из-за тебя могли провалить, — продолжал Петр укорять брата.
Вечером, к удивлению атамана Сироткина, в правление зашли братья Новгородцевы и почти все фронтовики из Елшанки.
— Пиши в отряд, — коротко заявил Петр атаману.
Когда со списками было покончено, все гурьбой вывалились из станичного правления.
— Вот что, ребята, — остановил Петр товарищей, — до Бобровки на офицерье не напирать. На ночлег становиться всем вместе. Дорогой тянуться попарно. Каждому из вас нужно подобрать себе товарища и объяснить, что поход на Троицк — офицерская затея, офицеров нужно убрать и вернуться домой. Из Челябинска вышли красногвардейцы, скоро будут. Надо помочь им выгнать дутовцев и установить власть Советов. Винтовок с собой не брать, — закончил отрывисто Петр и, простившись с товарищами, повернул к квартире Словцова.
У Виктора сидела молодежь: Рахманцев Гриша, две девушки — Горячкина Прасковья и Балашева Евгения. Обе они учились когда-то в гимназии.
Во время беседы Словцов спросил Горячкину:
— Вы читали Горького «Мать»?
— Да… Павел Власов — это мой идеал, — Прасковья посмотрела на окно и, повернувшись к Виктору, сказала с подъемом:
— Образ Ниловны и сейчас стоит передо мной. Какая она простая и вместе с тем мужественная женщина!
— А вы что читали? — спросил Словцов Балашеву. — «Гарибальди», «Овод», «Анну Каренину», «Молох» Куприна.
— А вы, товарищ Рахманцев чем увлекаетесь? — Словцов ласково взглянул на юношу.
— Я читал Герцена, люблю рассказы Чехова, два раза читал «Мертвые души» Гоголя. А вы к нам надолго приехали? — спросил он в свою очередь.
Словцов улыбнулся.
— Сказать трудно, как будут обстоятельства складываться. Думаю, что в работе вы примете активное участие?
— А что от нас требуется? — спросила Прасковья Горячкина.
Словцов прошелся по комнате, в раздумье поглаживая волосы.
— Мне кажется, многое, — начал он. — Нужно прежде всего повести разъяснительную работу среди женщин, — Виктор остановился возле девушек. — Рассказать о правах, которые дала им советская власть, объяснить, что сейчас наступает новая жизнь, где женщина наравне с мужчиной должна управлять государством.
…Не сводя горячих глаз с Виктора, Прасковья внимательно слушала. Да, ради этого стоит бороться! Девушка радостным взглядом окинула присутствующих.
«Мы будем работать! Мы будем бороться!» — казалось, говорили ее ярко блестевшие глаза.
— Как хорошо, что вы приехали, — произнесла Прасковья, восторженно глядя на Виктора. — У нас в станице много молодежи, которая, ну… как вам сказать… — Горячкина замялась, — стремится к новому, а вот с чего и как начать, не знаем.
— Постараюсь вам помочь. — Видя, что гости поднялись, Виктор приветливо пригласил: — Заходите ко мне почаще! — Проводив молодежь, он едва не столкнулся в сенях с Петром.
— Мой-то брательник набедокурил маленько сегодня, — закрывая за собой дверь в комнату, заговорил Новгородцев. — Полез было в драку с атаманцами…
— Жаль, что у парня нет выдержки, горяч… А как, Петр Иванович, остальные казаки?
— Согласны, ждут только сигнала. С дутовцами пора кончать.
— Да, деньки наступают горячие. Медлить нельзя. Нужно послать вестового в Марамыш, в уездный комитет партии к Григорию Ивановичу Русакову, без его помощи не обойтись. Правда, беднота пойдет за нами. Но и противник, как я вижу, силен. Большинство жителей станицы — зажиточные казаки, борьба будет нелегкой. Батраки живут с хозяйским скотом на отдельных заимках, связь с ними зимой затруднительна. Потом ты сам говорил, что Усть-Уйская станица в третьем казачьем отделе считается поставщиком офицерского состава Оренбургскому казачьему войску.
— Да, как богатый дом, то обязательно подъесаул или подхорунжий, не говоря об урядниках. Их здесь как нерезанных собак — полно.
— Кого послал к Русакову?
— Рахманцева Гришу. Он зайдет к вам.
— Значит в поход выступаете завтра? Ну, желаю успеха, — Словцов крепко пожал руку Петру.
Глава 6
Растянувшись длинной цепочкой по дороге на Троицк, вторые сутки двигался отряд Усть-Уйских казаков. Кругом в глубоких снегах лежала степь, скованная ледяным дыханием суровой тургайской зимы.
Впереди в теплой меховой борчатке, опустив свободно поводья гнедого коня, ехал хорунжий Андрей Воденников, командир отряда. Загорелое энергичное лицо, взгляд серых глаз, глядевших угрюмо на окружающий мир, и вся его крепко сложенная фигура свидетельствовали о тяжелом характере хозяина.
Следом за ним на поджаром скакуне ехал известный в станице гуляка-подхорунжий Леонов.
Выезжая из станицы, Леонов прихватил по обыкновению фляжку со спиртом и, несмотря на сердитое предупреждение Воденникова, часто прикладывался к ней.
За офицерами, соблюдая дистанцию, двигались на конях фельдшер Яков Матвеевич Карнаухов, верткий, как уж, и злобный, как хорек, старикашка, и казаки. Ехал Ванька Пустоханов — молодой казак, станичный забулдыга, бабник, не раз битый за свои поганые дела. Сдвинув папаху, Ванька кричал Карнаухову:
— Матвеич, прибавь ходу, а то твою кобылу я нагайкой огрею.
— Я тебя огрею, — маленькая конусообразная головка фельдшера повернулась к казаку. Из-под башлыка смотрели свирепые глазки.
— С тобой и пошутить нельзя!
— Шути с девками, пока тебе елшанцы ноги не обломали.
Пустоханов выругался. Еще на рождестве он пьяный забрел в Елшанку на посиделки. В просторной избе было человек восемь. При входе Пустоханова девушки оборвали песню и молча принялись за работу. Ванька нетвердой походкой прошелся раза два по кругу и, как бы закуривая папиросу, чиркнул спичкой и поднес ее к одной из прялок. Льняная пряжа вспыхнула ярким огнем. Девушки с испуганным криком стали выскакивать на улицу.