Страница 34 из 36
Поднявшись на стременах, Сергей напряженно вглядывался в темноту. Водяная пыль забивалась под воротник шинели, стекала с лица. Смахнув ее с усов, Сергей остановил коня. Донесся глухой лай собак. Лошадь Фирсова беспокойно повела ушами и издала тревожный храп. Где-то недалеко, в степи, прозвучал тоскливый вой одинокого волка. Сергей снял с плеча винтовку, положил на седло.
«Вот, проклятый, собак поднял некстати», — подумал он недовольно. Объехав мельницу стороной, он углубился в прибрежные кусты и сошел с лошади. Не выпуская винтовку из рук, цепляясь за тальник, медленно спустился к реке. Вот и знакомый колышек, вбитый еще отцом. Здесь должен быть ящик с аммоналом. Положив возле себя винтовку, Сергей шашкой начал разрывать землю. С реки дул холодный ветер, плескались о берег волны. Фирсов работал торопливо, порой останавливаясь, прислушивался к шуму воды и прибрежного кустарника. Наконец острие шашки уперлось во что-то твердое. Сергей вытащил ящик, открыл крышку и, положив в карман бикфордов шнур, стал подниматься с ношей наверх. Осторожно пробрался к заднему ходу, который вел в котельную, нажал плечом на маленькую дверь. Она, несмотря на его усилия, не поддавалась.
Фирсов ощупью направился вдоль стены, остановился на углу, вглядываясь в темь. Рабочие мельницы спали. Лишь в конторе светился огонек. Обойдя осторожно двор, он подкрался через палисадник к окну. Через мокрые от дождя стекла были видны силуэты сидящих за столом людей. В одном из них, высоком и широкоплечем, одетом в кожаную тужурку, Сергей узнал Епифана Батурина.
«На мельнице партизаны!» — пронеслось в голове. Пятясь от окна, он вернулся к углу, где лежал аммонал, тихо припрятал его в укромное место и пошел мимо предамбарья. Приближаясь к котельной, неожиданно Сергей услышал за собой чей-то голос:
— Эй! Кто тут бродит?
Звякнул затвор винтовки.
— Эй! Кто там? — повторил окрик сторожа.
Сергей быстро повернулся на шаги. Охранник подошел ближе. Навалившись на него, Сергей рванул дуло винтовки. Залаял, гремя цепью, рыжий Полкан. Ему ответили собаки из поселка. Из конторы по ступенькам бежали люди. Бросив полузадушенного охранника, Сергей метнулся через двор в кусты, где была лошадь, и, вскочив в седло, помчался в безлюдную степь. В полдень, проехав стороной казахский аул, он заметил одинокую юрту и направил коня к ней. Встреченный лаем собак, не слезая с седла, голодный Фирсов крикнул вышедшему из жилья пастуху-казаху:
— Дай ашать…
— Колчак? — не спуская глаз с погон Сергея, спросил тот.
— Колчак, Колчак, — ответил тот и выжидательно посмотрел на казаха.
— Колчак-та албасты[10], — хозяин юрты презрительно сплюнул и повернулся спиной к путнику. — Айда, езжай, — махнул он рукой в степь. — Моя Колчак не кормит!
Сергей выругался и тронул коня за повод. Под вечер он оказался в полосе солончаков. Усталый конь пошел шагом. Фирсов сошел с седла, потянул лошадь за повод, конь едва передвигал ноги. Кругом лежала мертвая равнина, покрытая тонким налетом соли. Нудно моросил дождь.
Ночь застала Фирсова на кромке солончаков. Яростные порывы ветра несли с собой стужу, хлестали в лицо острыми иглами пролетавшего снега. Прижавшись к коню, Сергей спрятал озябшие руки в шинель.
Ночь тянулась мучительно долго. Перед утром, бросив полуживую лошадь, он закинул винтовку за плечи и зашагал по степи. Туман рассеялся, выглянуло скупое осеннее солнце. Сергей вздохнул с облегчением: недалеко виднелся стог сена, значит, близко жилье. Осмотрев еще раз местность, он убедился, что находится недалеко от станицы Звериноголовской. Боясь встретить красных, Фирсов забрался глубже в стог и пролежал целый день.
Глава 33
Дня через три возле одной деревушки, вблизи Ишима, Фирсов догнал свой эскадрон.
Сергей рассказал о своей попытке взорвать мельницу отца.
— Хорошо. Приехал кстати! Завтра принимай конную разведку. Из штаба получен приказ о твоем производстве в офицеры.
Бои на Ишиме разгорелись с новой силой. На рассвете конная разведка захватила в плен трех красноармейцев. Это были молодые парни из Зауралья. Сопровождал их от штаба полка конвой Фирсова. Избитые в эскадроне красноармейцы с трудом передвигали ноги по липкой грязи. Сергей ехал впереди, волком поглядывал на пленников.
— Поторапливай, — бросил он через плечо конвою. — Те начали нажимать на красноармейцев:
— Шевели ногами!
— Не тянись!
— Итти не могу, — прошептал один из них.
Подхватив под руки обессиленного товарища, остальные молча зашагали вперед. Пасмурные облака низко неслись над сумрачной землей. Дул холодный, пронизывающий ветер. Накрапывал дождь.
— Отдохнуть бы, — заметил один из красноармейцев.
— Отдохнешь на том свете, — и выругавшись, колчаковец замахнулся плетью: — Шагай!
— Ты, паразит, не машись, — губы красноармейца задрожали: — Я тебе не батрак.
— Прекратить разговоры! — приказал сердито Фирсов конвою и повернул коня к группе арестованных.
«Пожалуй, до штаба не дотащить, ослабели», — подумал он и подал команду:
— Спешиться! Шашки из ножен! Списать в расход, — сказал он и хладнокровно показал нагайкой на пленных.
Через несколько минут, обтерев о мокрую траву окровавленные клинки, конвойные вскочили на коней и поехали вслед за командиром.
В поле возле обочины дороги остались лежать три трупа. Их оплакивала осенняя непогодь. К вечеру повалил снег, накрыл их тонким белым саваном.
В боях под Ишимом был убит командир эскадрона. Вместо него назначили Фирсова.
Сердце Сергея окаменело к людским страданиям. Порывы бешенства, которые в нем наблюдались в Марамыше, вспыхивали все чаще.
В Петропавловске он чуть не зарубил командира своего полка из-за неудачной контратаки. Только вмешательство генерала Ханжина спасло его от военно-полевого суда.
Вскоре эскадрон Фирсова перебросили в Кулунду на борьбу с партизанами. Разбитый наголову, Сергей бежал с группой белоказаков в Барнаул.
Глубокой осенью Красная Армия с боем взяла Омск, за ним — Новосибирск. Освобождалась от Колчака Сибирь.
Зимой 1920 года Сергей Фирсов оказался в горах Алтая. Морозы сковали льдом высокогорные озера и реки. В междугорьях лежали глубокие снега. Над ними, точно причудливые замки, высились голые скалы. Угрюма, неласкова природа Алтая зимой.
Дни и ночи дует холодный ветер, сметая со склонов гор в узкие долины остатки снега. Безлюдно в алтайской тайге. Раскинув над землей могучие ветви, стоят молчаливые лиственницы. Выше тянутся заросли кедрача, за ними на самой границе леса видны уродливые деревца карликовой березы, стелющийся по земле мелкий кустарник, камни, покрытые лишайником и ледники. По Чуйскому тракту двигался отряд Сергея Фирсова, держа путь в Монголию, спасаясь от натиска Красной Армии.
Всадники приближались к границе. Вот и пограничный столб. Впереди лежала чужая земля.
Фирсов остановил лошадь.
— Ведерников!
Из рядов выехал Поликарп.
— В фляжке вино осталось?
— Так точно. Добыл в Онгудае!
— Передай сюда.
Казак отстегнул фляжку и подал ее Сергею.
— Езжайте. Я вас догоню, — сунув ее в широкий карман борчатки, Фирсов отъехал в сторону, наблюдая движение отряда.
Когда последний всадник скрылся за выступом большого камня, Сергей подъехал к пограничному столбу, слез с коня, достал фляжку и выпил до дна.
«Все потеряно: любовь и родина! — прошептал он и откинул голову. — Что ж, такова судьба. От меня люди горе видели и сами лаской не дарили». Жестокое властное лицо его передернулось. Сергей долго стоял неподвижно, глядя на горы, за которыми лежало Зауралье, где был Марамыш. Вынув из кобуры револьвер, поднес к виску. Раздался короткий выстрел.
Глава 34
Летом из Монголии вернулся в свою станицу Поликарп Ведерников. К отцовскому дому он пришел огородами. Забравшись в пустой пригон, долго осматривал широкий с просторными навесами двор. Посторонних не было. Крадучись, вылез из укрытия и, пробираясь с оглядкой возле амбаров, торопливо поднялся на крыльцо. Через час, одетый в свежую парусиновую рубаху, на плечах которой ярко блестели позолоченные пуговицы от погон, Поликарп неторопливо рассказывал отцу:
10
Албасты — злой дух, черт.