Весной в половодье

— Снежок! Вот мы сейчас и освежимся! — опять вслух сказал тракторист.

Нагнувшись, он зачерпнул из ямы пригоршню тяжелого зернистого снега и принялся яростно растирать лицо. После этого ему стало лучше.

«Теперь будем смотреть в оба!» — подумал Набоков и стал спускаться под обрыв, к песчаной косе.

...На поляну он пришел раньше Савушкина.

Устало присев у шалаша, тракторист положил на руки голову и так застыл в этой неудобной позе.

Вскоре из-за осинок показался Савушкин. Он нес большую вязанку сена. И только когда Иван Савельевич совсем близко подошел к шалашу и, сбросив на землю сено, сказал: «По дороге прихватил», Набоков встрепенулся, поднял голову. Не глядя Савушкину в лицо, он зачем-то встал, кашлянул в кулак и глухо сказал:

— Так что... ничего... хотя бы одно насмех попалось!

И опять покашлял.

Савушкин погладил заросший седой щетиной подбородок и, скользнув взглядом по обветренному, потускневшему лицу тракториста проговорил:

— Я тоже впустую ходил.

Широко открытыми, остановившимися глазами Набоков смотрел на Ивана Савельевича:

— И вы не нашли бревен?.. Как же мы теперь?

— Просто мы с тобой плохо искали. Завтра еще походим. Бревна могло песком занести, снегом.

— Утешаете? — У тракториста искривились губы; ему хотелось сказать Савушкину что-нибудь резкое, но он сдержался и промолчал.

— Это верно, скажу тебе, теперь не часто плоты разбивает. Даже в осенние штормы редко это случается, — после недолгого молчания задумчиво сказал Савушкин. — Потому что плотокараваны в настоящее время не по старинке сплавляют — мощными буксирами водят. А между командами и бригадами — социалистическое соревнование, борьба за безаварийные, стахановские рейсы. Каждое бревнышко на учете! Но все же бывает, что и оторвет когда звено от плота. Попробуй в штормовую ночь, уследи! Расшвыряет все звено направо-налево. Которые бревна вниз поплывут, которые на берег волны выбросят...

— А вы все-таки напрасно мне не верите, — перебивая Савушкина, сказал Андрей. — Я везде смотрел — нет бревен.

— А ты почему думаешь, что я тебе не верю? — спросил Иван Савельевич. — Экий тоже чудак! Я ведь и сам все будто досконально осмотрел, а вот...

Набоков поднял из-под ног гибкий прут и, размахивая им, побрел к берегу.

— Андрей, ты не знаешь, где у нас Леонид? Рюкзак с шиповником здесь, береста тоже вот... Скоро темнеть начнет, а мальчишки нет! — забеспокоился Савушкин.

Набоков не ответил.

Леня явился в сумерках.

— Это ты где пропадал? — стараясь казаться сердитым, заговорил Иван Савельевич. — Где шатался, спрашиваю? Разве так можно?

Мальчик сдвинул на затылок малахай и возбужденно закричал:

— Вы мне лучше вот про что скажите: вы бревна нашли?.. Что молчите? Не нашли?

Он переводил свой взгляд с Набокова на Савушкина, и округлившиеся глаза его блестели.

Андрей, в течение уже целых двух часов сосредоточенно вырезавший на пруте большим складным ножом какой-то замысловатый узор и при появлении Лени даже не поднявший глаз, вдруг выпрямился и сказал:

— Ну, не нашли... Ну, а тебе что же, радость от этого какая?

Леня снова сбил назад малахай — теперь он чуть держался на макушке — и закричал еще громче:

— Не расстраивайся, Андрюша! Будет у нас плот! Я бревна нашел... Правда, нашел!

— Где? — спросил Савушкин.

— А вон там, под берегом. — Мальчик махнул рукой на юго-восток.

Набоков вскочил и взял Леню за локоть.

— Где? Где, говоришь? Да в этой стороне я был. Никаких бревен там нет!

— Нет, есть! Нет, есть! И совсем недалеко отсюда, — проговорил Леня и тряхнул головой. — Ну, что ты меня за локоть схватил? Пусти!

Вмешался Савушкин:

— Андрей, успокойся. Сейчас Леонид все по порядку расскажет.

Леня одернул куртку и скороговоркой, словно боясь, что его перебьют, принялся рассказывать:

— Вернулся из рощи — смотрю, на поляне никого. Ну, я и решил тоже идти. Думаю, может быть, вас по дороге встречу. И подался вдоль самого берега. А когда до большой песчаной косы дошел, то вниз спустился. Тут и бревна... Только я их не сразу приметил. Все бревна песком занесло. Никаких признаков! И я дальше пошел. А уж когда обратно возвращался, то на этой самой косе сел на бугорок отдохнуть — ноги что-то устали. Копнул от нечего делать палкой, а она в твердое уперлась, я руками — а там бревна.

— Сколько? — недоверчиво покосившись на мальчика, спросил Набоков.

— Много! Я их все не откапывал. Посмотрел — бревна, и сюда бежать!

— Не знаешь, а говоришь — «много»! — усмехнулся тракторист. — Ему все показалось, Иван Савельевич! Я по той косе тоже проходил. Нет там ничего!

— Выходит, я вру? — дрогнувшим от обиды голосом проговорил Леня. — Я же пионер! Как ты можешь так говорить?.. Раз не веришь — пойдем. Пойдем сейчас же!

— Ну вот еще... Ну, чего это ты, Ленька?.. Я просто хотел...

— Нет, пойдем! — не отставал мальчик. — Я тебе покажу.

— Подождите... Леонид, не петушись! — Иван Савельевич притянул к себе Леню.

— Завтра утром пойдем. А теперь поздно — совсем свечерело. Да и ты устал — вон до каких пор ходил. Я было и чай шиповный вскипятил, тебя все нет и нет... Опять вот надо огонь разводить.

— А вы берестой не пробовали разжигать? — живо спросил Леня.

— Пробовал.

— Быстро сучки разгораются?

— Быстро. Береста — как порох!

Леня засмеялся.

— Я знал, что она вам понравится! — сказал он и, помолчав, добавил: — А вот чаю... чаю мне что-то не хочется.

— Иду берегом, а из канавки заяц выскочил. Ну прямо из-под ног, — ни к кому не обращаясь, проговорил тракторист и вздохнул. — Была бы под руками палка, может, и подшиб бы косого... Прямо к самой спине подводит живот. Хотя бы корочку какую...

Вдруг у него в руке, немного вытянутой вперед, очутилось что-то твердое и шероховатое. Он крепко сжал пальцы и, наклонившись к Лене, сдавленным голосом спросил:

— Ты чего?

— Это... — Леня замялся немного, — это коржик. Самый настоящий. Только я забыл про него. А вы кушайте с Иваном Савельевичем. Это гостинец моей сестричке от Саши... от друга, который в больнице.

— А ты себе оставил? — спросил Савушкин.

— Я себе тоже... Я всем поровну, —запинаясь, проговорил Леня и глотнул раскрытым ртом воздух.

Скоро на крутом берегу запылал костер.

С видом очень занятого человека Иван Савельевич старательно помешал палочкой ягоды шиповника в банке и поднял на тракториста спокойные глаза.

— Двадцать восемь спичек осталось, — сказал он и потряс коробком. — Беречь надо. Я так думаю: больше пяти на день расходовать нельзя. Три, скажем, на костер, две тебе на день на курево.

— Обойдемся. Я мало стал курить: папирос одна пачка осталась, — согласился тракторист.

Леня ломал хворостинки и, глядя на веселое пламя, напевал себе под нос:

След-дуза, пим-буза, 

Пим-буза, след-дуза...

Внезапно он замолчал и наморщил лоб.

«Что это такое я распеваю? — спросил себя Леня. — След-дуза, пим-буза... Ах, да! Надпись на доске... Но что же все-таки значат эти слова: «След дузаа птя»?.. А если рассказать о надписи Ивану Савельевичу и Андрею? Может быть, они скорее отгадают. Нет, уж лучше я сам как-нибудь. А то еще просмеют. Скажут, что я забиваю себе голову пустяками».

В полночь Иван Савельевич проснулся. В шалаше гулял острый сырой ветер. Савушкин приподнялся и сел. Было так темно, будто на глаза кто-то набросил черную повязку. Наклонившись, он протянул перед собой руку. Входное отверстие оказалось открытым.

— Ну и ветрище! — сказал Иван Савельевич себе под нос. — Доской закрывал, а ее, видно, отбросило куда-то.

Он пошарил вокруг, но под руку попался лишь кусок коры.

«Пропала доска. И чем бы это закрыть дыру? Боюсь, мои молодцы совсем продрогнут, — раздумывал Савушкин. — А вот так если, а? Шубняк у меня теплый, ему и ветер нипочем».