Страница 2 из 11
Верховной властью было принято, однако, другое решение. На пост председателя Совета министров был назначен самый молодой из членов кабинета Горемыкина П. А. Столыпин, который ярко выделился на тусклом фоне своих коллег энергией, неустрашимостью и красноречием, не уступавшим красноречию лучших ораторов общественности. Почему было принято это решение, еще не вполне выяснено; как видно из мемуаров, по этому поводу новому премьеру в сущности ничего не было сказано.
Новый премьер прежде всего распустил первую Государственную Думу и одновременно повторил попытку Витте — ввести в правительство представителей общественности. Последовал новый отказ, и это несмотря на то, что со Столыпиным сговор был и легче и надежнее, нежели с творцом русской конституции Витте. Велико было разочарование Столыпина, который немедленно принял альтернативный план, который можно выразить словами «успокоение и реформы», коренные реформы, способные перестроить русское общество и подготовить то примирение между властью и умеренными элементами общественности, без которого он не видел спасения. Тем временем, полагал он, нужно было во что бы то ни стало удержать и укрепить новые представительные учреждения, вопреки чаяниям влиятельных при дворе сил.
Свою бюрократическую карьеру Столыпин проделал не в центре, как большинство министров того времени, а на местах. Он хорошо знал сельский быт и понимал, что узел всех русских вопросов был там. В противоположность социалистическому плану коллективизации земли и радикальному плану принудительного отчуждения большинства помещичьих земель, Столыпин выдвинул либеральный, в точном смысле слова, план упразднения сельской общины, устранения чересполосицы и поднятия производительности земли на началах единоличного хозяйства. При этом он делал «ставку на сильных», как он однажды выразился. Эти сильные крестьяне, полноправные собственники земли и равноправные с другими граждане, должны были подвести под имперский строй ту крепкую общественную основу, которой, как оказалось во время революции, у него не было. Этот план был не только намечен, но и пущен в ход, в порядке чрезвычайного указа, через несколько лет подтвержденного и развитого Государственной Думой.
Это была центральная реформа. Она должна была быть восполнена другими. Столыпин высоко ценил земство и потому намечал распространить земские учреждения на многие губернии, где они по разным причинам не действовали, и подвести под них фундамент в виде волостного земства, на смену отживших свой век волостных сходов. Местный суд, искаженный реакционными реформами императора Александра III, должен был вернуться к своему первоначальному облику. Быстрыми шагами должно было двинуться вперед народное образование, дабы зарыть ров между еще безграмотным в большинстве народом и культурным верхом. Наконец, намечалось введение, по германскому образцу, страхования в обязательном порядке рабочих от болезней и несчастных случаев.
Если бы программа Столыпина была выполнена, то будущие историки назвали бы годы, когда он стоял у кормила власти, второй эпохой великих реформ. Но выполнение великого замысла удалось лишь частично, ибо он наткнулся на сопротивление и слева и справа.
Сопротивление слева было явное и отчаянное. Та часть общественности, которая поддалась культу революции, правильно видела в осуществлении замысла Столыпина конец своим мечтаниям. В перестроенной по плану Столыпина России революция стала бы невероятной.
Поэтому каждая мера Столыпина встречала резкое осуждение, как реакционная, или явно недостаточная, или идущая в неверном направлении. Конечно, оппозиция слева не во всем была не права. Так, например, земельная реформа сильно выиграла бы, если бы упразднение общины сопровождалось принудительным отчуждением земель, арендуемых крестьянами. Но не в этом было дело, а в упомянутых выше последствиях затяжного конфликта, в принципиальном отвержении общественностью всего, что исходило от власти, в требовании безусловной сдачи. Так как оппозиция слева владела Государственной Думой второго созыва, Столыпину пришлось, с сокрушением, пойти на явное нарушение конституции: пресловутый указ 3-го июня 1907 года изменил избирательный закон и создал в Думах III и IV созывов большинство, в котором преобладали умеренные элементы общественности, плененные замыслом Столыпина. С правовой точки зрения — это было произвольным актом; с точки зрения политической — это было единственным способом сохранить представительные учреждения: еще одна Дума типа Второй — и эти учреждения были бы закрыты, конечно, не Столыпиным, а каким-либо новым премьером, смотрящим не вперед, а назад.
Менее известно о сопротивлении Столыпину справа. Мемуары довольно подробно отражают два эпизода из истории этого сопротивления, связанные со штатами морского генерального штаба и с введением земства в шести губерниях западного края. В обоих случаях правительство Столыпина попало в затруднительное положение, потому что внесенные им законопроекты были отвергнуты правым большинством Государственного Совета. В этом большинстве преобладали члены по назначению государя, который систематически назначал в Совет лиц, враждебных премьеру, как бы в ограждение своего авторитета против затемнения авторитетом обаятельного и властного премьера. По вопросу о западном земстве Столыпину удалось победить, но крайне сомнительным способом, который он сам называл «нажимом на конституцию». В этом не было надобности, так как мера не была спешной и у премьера были хорошие шансы провести ее в течение следующей сессии.
Но в то время Столыпин уже начинал уставать и раздражаться из-за систематических подкопов справа. Чтобы усилить свое положение, он стал усиленно выдвигать узко-националистические планы. Уже указ о земстве в западном крае был частично направлен против польских помещиков; к тому же ряду актов нужно отнести закон о выделении Холмской губернии из варшавского генерал-губернаторства и законопроект об отторжении от Финляндии ближайших к С. Петербургу округов. Основной замысел как бы отступал на задний план, на первый выдвигались спорные меры, ради умиротворения правой оппозиции.
Это не могло помочь. Ко времени своей трагической и безвременной кончины П. А. Столыпин уже не пользовался доверием свыше. В бюрократических кругах открыто говорили, что дни его премьерства сочтены…
После смерти Столыпина в императорской России не было больше премьера в смысле подлинного главы правительства. Его пост перешел к честному и благонамеренному, но бесцветному Коковцеву, потом к совсем уже дряхлому Горемыкину, потом к презренному Штюрмеру. Несмотря на это, многие из дел Столыпина продолжали развиваться как бы по инерции. Все новые и новые площади земли уходили из тисков «мира» на новые пути хуторов и отрубов. Быстро двигалось в гору народное образование. Осуществилась реформа местного суда; было введено страхование рабочих. Россия крепла и собирала силы; ее экономическая мощь росла не по дням, а по часам. Вырастала новая интеллигенция, менее старой склонная к культу революции, более трезвая и деловитая.
Но грянула война, которой, вероятно, не допустил бы Столыпин, будь он жив и у власти, как не дал он разразиться войне на почве кризиса, вызванного аннексией Боснии австро-венгерской монархией. Война 1914 года поставила ребром все, еще далеко не разрешенные вопросы. Сговор между властью и общественностью становился необходимым условием дальнейшего существования России. На этот раз общественность была готова на сговор, но его не захотел монарх. «Министерство общественного доверия», о котором мечтал еще Столыпин, было отвергнуто, и вместе с ним новая программа реформ, выдвинутая так называемым прогрессивным блоком. Столыпинский план спасения России путем сговора между властью и общественностью опять не осуществился и поэтому не стало и России, не в смысле географического пространства и биологического преемства поколений, а в смысле непрерывного культурно-исторического потока, забившего тысячу лет назад в Новгороде и Киеве.