Кровь за кровь

Глава 3

Сара и ее брат были храбрыми людьми. Болан многое узнал о них за те двое суток, пока они ухаживали за ним и кормили.

Брат и сестра жили сами по себе, в своем маленьком мирке, который они создали своими руками.

Несколько недель тому назад Саре исполнилось 22 года, но Болан упорно отказывался давать ей больше шестнадцати. Но это была лишь видимость, поскольку Сара-Хендерсон в действительности вела себя как старая дама, терпеливо ожидавшей конца своих дней и в этом ожидании старавшаяся принести окружающим хоть какую-то пользу.

В 19 лет она вышла замуж за Дэвида Хендерсона. Две недели спустя муж обнял ее и отправился на войну, с которой так никогда и не вернулся. Сара переехала жить на ферму и видела, как медленно и мучительно умирал от рака отец. Матери уже давно не было в живых.

Выходцы из Румынии, старики Тассили прибыли в США как раз вовремя, чтобы полностью испытать на себе все трудности Великой Депрессии 1929 года. Других детей, кроме Сары и Бруно, равно как и родственников в США, у них не было. Ныне же из всего семейства Тассили в живых оставались лишь брат и сестра.

Сара управляла фермой до возвращения Бруно из армии. Он приехал из Вьетнама совершенно сломанным человеком: здоровый телом и истерзанный душой.

В импровизированных армейских госпиталях Бруно ампутировал немало человеческих рук и ног. Он видел много отчаявшихся, совсем еще молодых парней и на себе испытал всю жестокость войны, ее исключительную бесчеловечность, постоянную и бесполезную смерть, немыслимые страдания. Он отказывался от службы по религиозно-этическим соображениям, а вернулся из Вьетнама атеистом и сильно похудевшим.

Таковы были люди, поставившие на кон свою жизнь, чтобы спасти Болана. У Мака складывалось впечатление, что подобными действиями они пытались любой ценой искупить свои надуманные промахи и грехи.

Болан испытывал к ним чувство глубокой благодарности, однако его удручало их немое самобичевание и признание несуществующей вины.

Как-то раз, оставшись один на один с румыном, Мак сказал ему:

— Ты знаешь, Бруно, жизнь похожа на огромные часы. И, как в часах, в ней есть не только «тики», но должны быть и «таки».

А в одну из бесконечно долгих ночей он разговорился и с Сарой.

— Когда я сплю, мне снятся сны. Мне кажется, что в них я живу наиболее напряженной жизнью. Какой парадокс, правда? Все трудности несут в себе семя великой радости, а на смену лучшим моментам жизни всегда приходят тяжелые времена. Однако нельзя быть вечно вверху или внизу. Человек живет где-то посередине и то поднимается, то вновь падает вниз. Попытка закрепиться в какой-то из крайностей будет означать отказ от жизни.

Разумеется, проповедник из Болана был никакой. Он даже сам не совсем хорошо понимал, имеют ли его мысли хоть какой-нибудь смысл. Но он думал то, что говорил, и никогда не опровергал возможность сказать хотя бы несколько слов, отражающих его взгляды на жизнь.

В некотором смысле он был как бы посланником Бога в семействе Тассили. День ото дня его состояние улучшалось, чему Сара и Бруно радовались, как дети.

Пошел третий день пребывания Болана на ферме. Бруно разговорился, повеселел и перестал молчаливо терзать себя. Временами он даже шутил, а пару раз Болан слышал, как румын смеялся.

Сара же увидела в Маке Болане мужчину. Она начала наводить легкий марафет: то сменит прическу, то подкрасится. Джинсы уступили место очаровательным платьицам из набивного ситца, которые она сама шила по ночам, пока Болан спал.

Итак, на третий день Бруно сел в кабину грузовичка и отправился в Манхэттен за кое-какими покупками для своего гостя. Он отправился в дорогу на рассвете и пообещал вернуться домой к вечеру.

— Если меня не будет, то помолитесь Богу за толстого румына, — крикнул он из кабины машины.

Болан не беспокоился за него, поскольку знал, что Бруно часто возит на рынок свою продукцию. Его отъезд в город не должен вызвать никаких подозрений, даже если ферма находится под наблюдением. Это обстоятельство устраивало Мака, который направил Бруно к одному своему надежному другу.

Болан снова перебрался на чердак курятника, который теперь оглашался неугомонным писком тысяч крошечных цыплят. Его скудный арсенал состоял из пустой «беретты», «отомага», в обойме которого оставалась пара патронов, и наполовину разряженного револьвера мафиози.

В глубине чердака Бруно соорудил некое подобие ложа: он положил на слой чистого свежего сена три пуховые перины. Получилось удобно. Тут же была даже маленькая кладовая, заполненная яйцами и сыром. Кроме того, чуть ли не каждые два-три часа Сара приносила ему горячую пищу. Все необходимые медикаменты также были у него под рукой.

Как только Бруно уехал, Сара поднялась на чердак. В руках она несла портновский метр, блокнот и карандаш.

— Это еще зачем? — пробурчал Болан.

— Хочу посмотреть, что вы из себя представляете, — улыбнувшись, ответила молодая девушка, и глаза ее хитро блеснули.

В мгновение ока она сняла с него все мерки.

Но и за это короткое время их взгляды не раз скрещивались, обоих охватило ощущение неясной, волнующей близости.

Она ушла, так ничего ему и не объяснив. К десяти часам Сара вернулась с точной копией черного боевого комбинезона, который обычно носил Мак Болан. На комбинезоне было полно карманов, причем все они сидели там, где им и полагалось быть.

Болан не верил своим глазам.

— Как вам это удалось? — недоверчиво спросил он.

— О, это совсем просто. Взгляните сюда, — ответила Сара, и в ее голосе прозвучала вполне обоснованная гордость, которую она тщетно пыталась скрыть.

Она протянула ему лист бумаги из тетради по рисованию, с которой Болан часто ее видел. Несомненно, она рисовала его, пока он спал. Девушка воображала себе Мака в боевой форме, перетянутого ремнями с боеприпасами и увешанного оружием. Ей с большой точностью удалось передать напряженную позу хищного зверя и жестокое выражение лица. От рисунка исходило какое-то особое сияние, аура крестоносца.

— Значит, вы меня так представляете? — мягко спросил Болан.