Страница 10 из 63
Надя тихо вернулась в избу. Она не хотела говорить ребятам об их горе, но скрыть от сестры свое тяжелое состояние не смогла. Громкий плач Вали разбудил Геню. Мальчик не понимал непоправимости того, что случилось, но плакал сильнее других. Вошла Аня.
«Что с вами?» — тихо спросила она.
Валя всё рассказала.
Утром Надя поехала с колхозницами в город на похороны. Младшие дети остались до́ма.
Когда опустили гроб, когда комки мерзлой земли застучали о крышку, Надя бросилась к могиле. Аня обняла девочку, отвела в сторону. Та с тоской, молча, смотрела на растущий холм. Вот его закидали снегом. Свежая могила стала походить на другие. Низко поклонились колхозницы. Пора в путь.
Надя, закутанная в полушубок, сидит в санях среди приехавших с ней женщин. Мороз. Ресницы у всех заиндевели. Конь быстро несется по укатанной дороге. Надя смотрит на сверкающий снег. Вершины высоких елей освещены солнцем, ветви низко нагнулись под тяжестью снега.
Вспомнив кладбище, девочка прижалась к Ане. Та нежно погладила ее по щеке. Нагнулась к самому уху и прошептала: «Сестричка, родная…»
Рассказывая, Надя делала большое усилие, чтобы сдержать себя и не заплакать. Едва затихшее горе вспыхнуло с новой силой. Девушка уткнулась лицом в диванную подушку. Зорина приподняла голову Нади и, целуя ее, сказала:
— Больше ничего не рассказывай, а то и я заплачу.
— Вы?.. — с изумлением посмотрела Надя на Татьяну Васильевну.
— Я — тоже сирота. В войну потеряла мать, мужа и маленькую дочку.
Сдержанность Зориной заставила и Надю взять себя в руки. Она вытерла глаза и, как бы оправдываясь, сказала:
— Я тогда не только маму потеряла, но и с Аней рассталась… Аня так всё умела понимать. Я плохо сознавала, что́ происходит кругом. Молчала, на вопросы отвечала невпопад. Всё делала как-то механически. За нами приехала бабушка: Марья Кузьминична вызвала ее телеграммой. Бабушка сердилась на меня, называла бесчувственной, говорила, что я сирот забросила… А я тогда словно рассудка лишилась. Когда поняла, что бабушка увозит меня от Ани и я даже на мамину могилу не смогу больше попасть, я отказалась ехать. Если б вы знали, как обрадовалась Аня! Но Марья Кузьминична и тетя Саша объяснили ей: «Наде лучше уехать отсюда. Дорога отвлечет ее, а новые места не будут напоминать о матери. И жить им надо с бабушкой».
Я знаю, как тяжело было Ане расстаться со мной, но она поборола в себе горе и стала уговаривать меня: «Если твой папа узнает, что ты не хотела ехать с бабушкой, он огорчится!».
Аня казалась даже веселой, провожая нас. Но когда поезд тронулся, она бросилась за ним. Тетя Саша во́-время схватила ее за руку. Больше я не видела моей дорогой сестрички.
Голос Нади снова дрогнул. Татьяна Васильевна поднялась и решительно сказала:
— Надя, постель я тебе приготовлю на этом диване. Ложись скорее, а то проспишь. Завтра пойдем со мной в райком. Я кое-что надумала. Кажется, у меня есть подходящая для тебя работа.
Лежа в постели, Надя старалась уснуть. Но мозг ее упорно продолжал работать, воскрешая картины прошлого. Девушка видела себя в вагоне воинского поезда. В то время попасть в поезд было нелегко. Колхозники, провожавшие их, упросили военных взять с собой сирот.
Надя тихо сидела в углу вагона. Нехотя отвечала на вопросы. Бабушка тяжело вздыхала. Зато Геня охотно разговаривал с военными. Он рассказал им про отца и, понятно, про механика. Офицер спросил, видел ли мальчик танки. Когда Геня узнал, что едет с танкистами, оторвать его от военных уже было невозможно.
С эшелоном удалось проехать довольно далеко. Военные были трогательно внимательны к бабушке и старались развлечь сирот. Даже Надя перестала отмалчиваться. О Вале и Гене и говорить нечего.
Но вот приехали к станции, где их дороги расходились. Военный эшелон уходил дальше. Офицер посадил бабушку и ребят в другой поезд.
Их состав оставался долго на станции: воинские поезда пускались вне очереди. Бабушка задремала, да и девочки тоже. Один Геня не спал. Он стоял у окна…
Надя проснулась первая. По стуку колес она поняла, что поезд уже идет. В вагоне было темно, сильно накурено и тесно. В проходах стояли. Где-то близко плакали дети.
«Сколько же времени сейчас?» — спросила она. Кто-то чиркнул спичку. Сказал: «Восемь».
«Неужели я четыре часа уже сплю?» — Надя позвала сестру. Та не отозвалась. Откуда-то из угла заговорила бабушка: «Слава богу, хоть ты подала голос! А ребят добудиться не могу». «Я тоже не сплю», — сонно пропищала Валя. «А где Геня?» — «Наверно, спит».
Опять воцарилась тишина. Надя заснула, но свет фонаря разбудил ее. Это проводник по просьбе бабушки старался разыскать среди спящих Геню. Надя помогала ему, но в такой массе лежавших людей найти мальчика было трудно.
«Подождите до света. Утром сам вас найдет, — советовал проводник. — У нас часто так бывает. Отыщется!»
И фонарик проводника скрылся в следующем вагоне.
Не спала, тяжело ворочалась бабка. Надя несколько раз просыпалась и слышала, как она тревожно зовет Геню. Девочка поверила словам проводника и не беспокоилась. «Наверно, ткнулся на чужую скамейку и заснул», — думала она. Геня всегда спал крепко.
Забрезжило утро. Бабушка сама обошла вагон. Тщательно осмотрела каждый угол. Гени не было, и его никто не видел.
Тревога овладела и Надей. Расспрашивая пассажиров или громко окликая брата, она шла из вагона в вагон. Все принимали живейшее участие в поисках мальчика, но его не было.
«Что же делать? — с отчаянием говорила бабушка, и слёзы медленно текли по ее морщинистым щекам. — Пропадет мальчишка! Семь лет, куда он один денется?»
«Зря вы, мамаша, так говорите! — остановил бабушку пожилой рабочий. — Внук ваш не пропадет. Он же в советской стране живет! У нас о каждом человеке заботятся. Вашего внука поместят в хороший детдом. Да он лучше, чем у вас, жить будет! Наверно, вы и старших внучек собираетесь в детский дом отдать? Разве в такое время можно старому человеку всех прокормить!»
Бабушка замолчала. Верно сказал проезжий: Геню и Валю она и сама думала определить в детдом.
«Но там они жили бы близко. Всегда можно навестить», — сказала она вслух.
«Подрастет парнишка, война кончится, — сам приедет к вам, — убеждал бабку собеседник. — Адрес-то знает он?»
Бабушка повернулась к Наде. Та молчала. Валя твердо сказала:
«Новый адрес он не знает, но старый, где папа был председателем, знает. Он всем рассказывал, что приедет туда трактористом».
«И наверное приедет!» — подтвердил рабочий.
В это время появился проводник.
«Через остановку вам выходить», — сказал он.
Пора было собирать вещи и протискиваться с ними к выходу.
На станции бабушка просила Надю послать телеграмму, куда — она и сама не знала.
«А может, Геня обратно вернулся?»
К Боровичам пробирались с большими трудностями и очень долго. Пешком, с узлами, они тащились по размолотым грузовиками дорогам. Часто водители машин сажали Валю с бабушкой в кабинку, а Надя взбиралась в кузов грузовика. В теплой кабинке казалось необыкновенно хорошо. Несколько километров Валя блаженствовала. Потом — остановка, машина поворачивала в другую сторону. Вылезать на холод и ветер так страшно! Валя ревела, просила оставить ее с дяденькой. Ей безразлично, куда он ее повезет. Лишь бы тепло было.
Надя брала сестру за руку, помогала идти бабушке. Опять ноги вязли в снегу. Опять было холодно, и очень хотелось есть…
Уже теплеть стало, когда они добрались до Боровичей. Здесь многое напоминало родные места.
Бабушка жила не в самом городе, а в пригородном колхозе. Сразу по приезде она пошла на работу. Посоветовавшись с председателем, решила Валю поместить в детдом. Все хлопоты по устройству сестры взяла на себя Надя. Она понимала, что старой бабушке жить трудно и надо ей всеми силами помогать.
Устроив сестру, девочка сама стала работать в колхозе в огородной бригаде.
Первое время работа в колхозе отнимала все силы. По вечерам Наде казалось, что на другой день она уж и встать не сможет. Невыносимо болела спина, натруженные руки горели. Она едва добиралась домой и засыпала, даже не поужинав. Постепенно привыкла, окрепла. Кормили в колхозе неплохо. Силы понемногу восстанавливались.