Мост

Внизу, в долине, были войска, почти семь тысяч человек. Их нужно было перебросить в горные районы востока. Ведь есть и другой противник!

Два часа могли оказаться решающими. Эти семь тысяч успели бы выбраться из котла, и их можно было бы отправить на восток. Если же американцы захватят мост, если они прорвутся, петля окончательно затянется.

Генерал рассуждал: взорвать мост? Сейчас? Этого делать не следует. Американцы узнают об этом до наступления. У них достаточно разведчиков. Тогда они не будут пытаться захватить мост, а пошлют саперов и всю свою чертову технику. Нет, пусть американцы надеются, что смогут без хлопот захватить мост. А когда первый «шерман» появится на мосту, мост надо будет взорвать.

Тогда они вынуждены будут отойти, вызвать штурмовиков, после этого наступит десятиминутное затишье, а затем они полезут снова. Всё вместе — генерал еще раз взглянул на часы — займет почти три часа.

Да! И после первой атаки надо будет взорвать мост. Как раз тогда, когда начнется вторая. Тогда им придется послать саперов, а на это тоже нужно время.

У генерала вспотели руки. Он зашагал по комнате.

Первая атака!

— Стоп!

Затем штурмовики, вторая атака.

Вот тут-то мост и взлетит на воздух. И все в целом займет три часа.

Генерал потер влажные ладони, чтобы отделаться от противного ощущения. Он опять подумал о семерых.

И снова в мозгу услужливо сработала пружинка.

Семеро ребят полны воодушевления.

Унтер-офицер Шлопке оказался именно таким, каким нужно. Уж с ним-то они сумеют отстоять мост. Но что значит «с ним»? Они удержат мост при любых обстоятельствах! Это сказал сам генерал. Он сказал: «Желаю удачи, молодцы!»

Им оказано такое доверие! Такое доверие! «Патриотическая» речь Шлопке достигла цели.

Семеро с восторгом ловили каждое его слово и чувствовали себя мужчинами, когда Шлопке приправлял очередную прописную истину какой-нибудь сальностью.

— Один пулемет мы поставим слева у въезда на мост, там, где кончается выступ парапета.

— Но там негде!

— Ну что ж. Поищем справа! К чему мягко стлать, если не с кем спать?

— Там подходяще!

Они установили пулемет с восточной стороны за выступом парапета, который как бы замыкал мост.

— Шикарная позиция, — сказал унтер Шлопке, и семеро поверили ему. Только Шольтен позволил себе усомниться:

— Да разве это позиция!

Но Шлопке в два счета утер ему нос:

— Ну-ка, расскажи бывалому солдату, что такое настоящая позиция, сопляк! — И добавил: — Только смотри в штаны не напусти, дитятко!

Когда Хорбер снова принялся за свою банку с колбасой, унтера Шлопке вдруг осенило:

— Ребята! Я отлучусь ненадолго, организую мешки с песком!

И был таков. Неторопливо спустился с моста, пересек въезд — и юркнул в проулок, ведущий к верхней части города. Ни слова о том когда он вернется и что им пока делать, ни словечка.

— Мешки с песком — это здорово, — заметил Хорбер, снова ковыряя штыком банку. — Ну и покажем мы американцам!

Но слова эти были встречены прохладно.

— Пари держу, что он не вернется, — сказал Шольтен.

— Вернется, как пить дать! — Хорбер был возмущен, он уже справился с банкой, но прежде всего следовало дать отпор этому противному Шольтену.

— Не сойти мне с этого места, если Шлопке не вернется!

— Смотри, врастешь в землю, болван! — заметил Шольтен.

Унтер-офицер Шлопке и жандармы

Шлопке пробирался по улице, как индеец. «Не дремлите, орлиные очи», — подбадривал он себя, оглядываясь на каждом шагу и быстро оценивая обстановку. Но ворот он не заметил.

Вернее, он подошел к ним слишком рано. Всего на какие-нибудь пять минут раньше, чем надо. В воротах два жандарма укладывали на мотоциклы пожитки. Один из них остановил Шлопке:

— Ваши документы, господин унтер-офицер!

Но Шлопке, у которого за все пять лет войны не было ни единой осечки, не желал сесть в лужу за четверть часа до финала.

— Ни секунды времени! Особое поручение генерала! — протрещал он. — Из штаба корпуса, понятно? Уж как-нибудь в другой раз, а сейчас не могу. По секрету скажу — задание связано с мостом.

Доверие ценится всегда. Его ценили подростки там, на мосту, его оценили и жандармы. Прежде всего потому, что очень торопились. Тот, кто хотел задержать унтера Шлопке, отступил назад и сказал:

— Порядок, господин унтер-офицер!

Шлопке совершенно хладнокровно продолжил свой путь, ни слишком медленно, ни слишком быстро. Внешне невозмутимый, в душе умирая от страха.

Он чувствовал, как пот выступает изо всех пор, и пытался подбодрить себя.

«Спокойно, Шлопке, спокойно, не падай духом. Видишь угол там, впереди? Доберешься до него, и тогда порядок. Еще сорок метров, еще тридцать пять! А вдруг они бросятся за мной вдогонку?»

Тридцать метров, двадцать пять — и тут началось. Шлопке услышал оглушительный треск мотоцикла за спиной. Первой его мыслью было бежать, исчезнуть, испариться. Но он продолжал идти.

Мотоцикл приближался; еще секунда, и они схватят его, и тогда военно-полевой суд… Машина приближается, вот она поравнялась с ним, но Шлопке не оглянулся. Потом мотоцикл проехал вперед, и жандарм, сидевший в коляске, кивнул Шлопке, а тот, кто сидел впереди за рулем, даже головы не повернул. За ближайшим поворотом мотоцикл исчез.

У Шлопке подломились ноги. Его вырвало. «От слишком быстрого бега, должно быть», — утешал он себя. И только потом до него дошло, что он вовсе не бежал.

Карл Хорбер одолел уже полбанки колбасы, когда начался такой грохот, что мост задрожал.

Зиги Бернгард поднял голову:

— Я тоже думаю, что Шлопке не вернется!

Голос самого младшего из семерых звучал жалобно. Шольтен разозлился.

— Придет, придет. Только не напусти в штаны! До нас не меньше пяти километров. Да к тому же там наши части, иначе американцы не стреляли бы!

Бернгард всхлипнул:

— Хорошо, хорошо, Эрнст! — И начал плакать горько, уныло.

Должно быть, его здорово разобрало. Форст, Мутц, Борхарт, Хорбер и Хагер смущенно стояли вокруг. Но Шольтен рассвирепел:

— Сейчас же прекрати хныкать, или так двину — мокрое место останется!

Но Зиги плакал, а Шольтен не тронул его. Он передернул плечами, ушел на противоположный край моста и сел за пулемет. Он тренировался. Вставлял ленту, вращал ствол, вытаскивал ленту и смотрел поверх прицела. Потом вернулся за автоматом и прислонил его к парапету.

— Эй, вы, убирайтесь отсюда, — сказал он, — уносите ноги, сопляки! Я и без вас управлюсь!

— Но не без меня! — буркнул Хорбер и встал рядом с Шольтеном. Плечом к плечу.

Один за другим поднимались остальные и становились рядом, пока Зиги Бернгард не остался один. Он сидел на корточках на восточной стороне моста, хлюпал носом и ждал.

Дождь усилился. С неба лило и лило без конца. Плащ-палатки и маскировочные куртки уже давно набухли. Теперь материя всасывала воду, и все семеро до костей промокли. С касок вода стекала на плечи и впитывалась в ткань.

Шольтен стянул плащ, дал Хорберу в руки один конец, а другой стал выкручивать. Целые потоки мутной желто-зеленой воды потекли на мостовую.

— Ну что за свинство, черт подери!

Но вот, наконец, что-то нарушило это нудное, изнурительное ожидание. Какой-то штатский с восточной стороны поднялся на мост и подошел к ним.

— Что вы тут делаете? — Он как-то странно пришепетывал. — Расходитесь по домам, не заваривайте здесь кашу. Война все равно проиграна.

Шольтен сообразил, почему этот штатский шепелявит. У него нет зубов. Наверно, потерял вставную челюсть или оставил ее дома, чтобы не посеять под конец войны. Новую челюсть достать не так-то просто.