Юность Ашира

Но не прошло и четверти часа после начала обеденного перерыва, как нежданно раздался второй гудок. Он ревел надрывно, захлебываясь, и от его надсадного рева, звенели в окнах стекла. К тревожному гудку присоединился визгливый голос сирены, потом ударил колокол.

К заводу со всех сторон бежали люди, не понимая причины тревоги. В проходной строго проверяли пропуска, там образовалась сутолока, зачем-то открыли ворота.

Светлана, не помня себя от страха, вбежала во двор и сразу увидела дым в окнах подсобного цеха. Там работали пожарные машины. Наконец разъяренный голос гудка стал стихать и совсем умолк. Но возле цеха все еще толпились люди, и трудно было понять, что происходило внутри. Теперь вместо дыма из окон повалили белесые клубы пара.

Толкаясь локтями и плечами, Светлана протиснулась вперед и, как громом оглушенная, увидела Ашира. Она не столько узнала его, сколько догадалась, что это был он, — мокрый, грязный с нот до головы, в изодранной рубашке, с перекосившимся лицом, Ашир стоял молчаливый и уничтоженный в тесном кругу людей, угрюмо глядя себе под ноги. Парторг Чарыев, стоявший к Аширу ближе всех, послал было за врачом.

— Не надо, Давлетов не пострадал, — ответили ему.

— Как же не пострадал? — не своим голосом закричала Светлана, — Он едва на ногах держится, надо врача!

— Такому и врач не поможет, — проговорил кто-то неприязненно за ее спиной. — Самовольничать не надо…

Не оглядываясь, она узнала Максима Зубенко и умолкла. Неужели это Ашир оказался виновником тревоги? Не хотелось в это верить.

Появился Николай Коноплев и взял Ашира под руку. Люди молча расступились, и оба они прошли по узкому живому коридору в сторону заводоуправления.

Светлана не стала никого расспрашивать, как и что случилось. Ей было почему-то стыдно смотреть людям в глаза, ее душили слезы. Вместе с подоспевшим к ней Сережей она молча вошла в садик, тяжело опустилась на скамейку, не удержалась и заплакала. Сережа не находил слов, чтобы успокоить ее. Он лишь твердил одно и то же:

— Не беда, Света, все будет хорошо…

Вдруг Светлана вскочила со скамейки, выпрямилась и, даже не утерев слезы, воскликнула:

— Нет, это беда… большая беда! В товарища веришь, а он…

Светлана не договорила и опять села на скамью.

— Иди, Сережа, я тебя очень прошу, иди, — сказала она еле слышно. — Я хочу побыть одна.

Случилось то, чего никак не ожидал и сам Ашир.

На мысль смастерить приспособление для резки проволоки его навел давний разговор с Коноплевым. Сначала Ашир задался целью сделать большие ножницы, вроде тех, какие он видел у жестянщиков. Но вскоре он отбросил эту мысль и начал думать над тем, как бы сконструировать станочек, чтобы на нем можно было без молотка рубить не только проволоку, но и прутья потолще.

Ашир решил все сделать в одиночку. Иногда очень хотелось с кем-нибудь посоветоваться, порой он заходил втупик, однако все сомнения и неудачи изобретатель таил в глубине души. Тем большая слава ждет его впереди.

Все шло хорошо, готовые части будущего станка, которому он еще не успел подобрать названия, постепенно прибывали в инструментальном ящике. Оставалось только сварить основание, и станок можно испытывать.

Газосварочные аппараты он видел в подсобном цехе. Несколько раз Ашир заходил туда и присматривался к их работе. Кроме того, он уже имел кое-какие познания в сварочном деле. Все казалось таким простым, легко достижимым. Главное, улучить момент, когда аппараты не заняты.

И вот сегодня, в обеденный перерыв, Ашир зашел в подсобный цех и начал действовать. Все обошлось бы тихо, спокойно, не случись беды: по неосторожности он направил в сторону опасный кинжал огня. Вспыхнул деревянный ящик, за ним другой. Ашир бросился тушить пламя и чуть сам не пострадал. Хорошо, что во-время подоспели люди и предотвратили пожар, — чего доброго начали бы рваться кислородные баллоны.

На заводе заговорили про изобретателя, но совсем не так, как он того хотел. К счастью, на следующий же день это происшествие если и не забылось, то заслонилось большим и радостным событием для всего заводского коллектива.

Труд мир бережет

Стрелка на электрических часах приостановится и подпрыгнет, отсчитает секунды и опять скакнет. В тот день сотни глаз особенно внимательно следили за этой черненькой прыгуньей — она все подчинила себе. Стараясь не отставать от нее, вращались станки в токарном цехе, в кузнице ухал, сотрясая землю, механический молот, завывая гудели форсунки в литейной.

Токари, кузнецы, литейщики — все на заводе сегодня словно оговорились помочь своему товарищу. Всем казалось, что чем дружнее и слаженнее они работают, тем быстрее вращается станок молодого фрезеровщика Николая Коноплева, тем выше становится горка готовых деталей, растущая возле его рабочего места.

Сережа лишь на минутку забежал в механический, чтобы узнать, как идет дело у Николая.

В просторном зале со световым фонарем во всю длину по обеим сторонам утопленных в цементный пол рельсов рядами стояли поблескивающие краской новенькие станки. По стенам тянулись толстые бронированные провода. На деревянных подставках лежали еще не обработанные части машин. Крохотный электровоз протащил за собой тяжелую вагонетку. Огромными шмелями равномерно гудели вентиляторы, нагнетая свежий воздух, отчего в цехе легко дышалось и было гораздо прохладнее, чем на улице.

Фрезерный станок Коноплева стоял в конце цеха, под часами. Сережа подошел к Николаю, но побоялся отвлечь его от работы. Первым заговорил сам Николай.

— Ты ко мне, Сережа? — Коноплев повернул к товарищу голову, не меняя положения корпуса. Его руки как бы составляли одно целое с ритмично работающим станком.

— Ребята послали узнать, как у тебя дела. — Сережа посмотрел на часы, потом быстро перевел взгляд на заложенную в станок деталь.

— Передай, что все в порядке, — спокойно ответил Николай. — Даже в запасе время остается.

В белой рубашке с откладным воротником, в тщательно отглаженных брюках из тонкой парусины, Коноплев выглядел щеголевато, будто зашел в цех из парка, прямо с гулянья. Сереже даже показалось, что Николай работает медленно и чересчур спокойно, целиком положившись на свой станок.

Однако, присмотревшись получше, он заметил, насколько точно рассчитано у него каждое движение. Николай не суетился, ничего не переделывал по нескольку раз — одного касания, одного легкого движения руки ему было достаточно, чтобы ускорить или замедлить работу станка. За видимой легкостью скрывалось искусство большого мастера, в совершенстве знающего свое дело.

Коноплев работал не просто легко и красиво, он работал по-новому. Давно задумался Николай над тем, как бы увеличить скорость работы своего станка. Он советовался с инженером, с мастерами, искал решения в книгах и журналах. Испробовав несколько приспособлений, Николай убедился, что все зависит не столько от станка, сколько от фрезы. Самые лучшие фрезы при повышенных оборотах быстро выходили из строя. Как избежать этого? Трудную техническую задачу помог ему решить ленинградский токарь Генрих Борткевич, добившийся на обычном станке невиданной скорости резания металла — семьсот метров в минуту.

Как же резец выдерживает такую нагрузку? Узнав из газет об успехе ленинградского токаря, Коноплев написал ему письмо. Ленинградский стахановец охотно поделился с ним своим методом. Генрих Борткевич посоветовал Коноплеву изменить угол резания. Можно, оказывается, работать с повышенной скоростью и на обычных станках теми же резцами и теми же фрезами, но только заточенными под другим углом.

Главный инженер Орловский помог Николаю разобраться во всех этих тонкостях. Комсомолец Коноплев первым на заводе и в республике перешел на скоростной метод обработки металла. А вслед за ним метод скоростного резания освоили еще двадцать семь токарей и фрезеровщиков завода.

…После гудка к станку Николая трудно было протиснуться. В механическом собрались люди из всех цехов. Они пришли поздравить товарища с успехом, который был также и их успехом, и их достижением. Было шумно, люди оживленно переговаривались, через головы стоящих впереди обращались к Коноплеву.