Страница 16 из 40
Своеобразный вид представляла собой та железнодорожная станция, на которой мы высадились для переброски через Ладожское озеро. Это был единственный пункт, через который Ленинград сообщался с внешним миром. Через него вывозились гражданское население и воинские части, считавшиеся небоеспособными. Через него (и это было главное) ввозились продукты, боевые припасы и свежие войска для осажденного города. Но, так как пропускная способность его была невелика, а единственная железная дорога на Ленинград невероятно загружена, то этот пункт представлял из себя своего рода воронку, через которую медленно просачивалось все двигающееся и в ту и другую сторону.
Скопление людей, мешков с продуктами, ящиков со снарядами и патронами, все это под открытым небом, на тридцатиградусном морозе. Повсюду горящие костры (только днем), стоящие и сидящие вокруг них люди.
От этого пункта, на другой берег озера, шла по льду автомобильная трасса, протяжением в пятьдесят километров. Эту дорогу почти беспрерывно бомбила германская авиация. Бомбы, пробивая лед, образовывали громадные полыньи; вода заливала дорогу и снова замерзала. Поэтому, почти каждый день, на отдельных участках дорога меняла свое направление. Получалась зигзагообразная линия, еще больше удлинявшая путь и задерживающая автомобильный транспорт.
На всем протяжении дороги торчали разбитые машины, лежали какие то обломки, разбросанные трупы людей и животных.
Непрерывный шум автомобильных моторов наполнял воздух. Машины все время курсировали в обе стороны. Измученные непосильной работой, холодом и бессонницей, шоферы выполняли из последних сил свою опасную и ответственную работу.
Наш полк выгружается и мы присоединяемся к ожидающим погрузки на машины. Они постепенно подходят. Начинается погрузка. Наша рота дожидается очереди. Хотим развести костры, но нет ни пил, ни топоров, чтобы срубить дерево и приготовить дров. Разбиваем какие то ящики и зажигаем их.
Один из сержантов показывает мне на какую то странную кучу, занесенную снегом. Оказывается — замерзшие трупы.
Подходит из Ленинграда эшелон с эвакуируемым гражданским населением. Некоторые выходят сами, других выводят под руки. Из опустевших вагонов вытаскивают с десяток полумертвецов. Это, так называемые, "доходяги", т. е. умирающие люди, находящиеся уже без сознания. Только слабые судорожные движения свидетельствуют, что в них еще есть признак жизни. Эти дальше уже не поедут и найдут последнее пристанище в общей куче их несчастных сотоварищей.
Леденящий холод, ветер, дым от костров, трупы, рев моторов. Кошмар, который нельзя забыть.
Наконец, подходят машины. Мой взвод помещается целиком на одной из них. Толчок и машина трогается. Спускаемся на лед и мчимся по накатанной снежной дороге. Ветер свистит, я чувствую как холод пробирается сквозь одежду. Отчетливо понимаю, что при этих условиях люди могут замерзнуть. Приказываю всем опуститься на дно грузовика, прижаться друг к другу, чтобы как то защититься от ветра. Приказание выполняется: на полу — груда тел, напоминающая какой то серый шевелящийся клубок. Проходит час с лишним. Наконец, машина останавливается. Слышен голос шофера:
— Эй, братва! Вылетай греться….
Мы — на другом берету, около какой то прибрежной деревни Вваливаемся в ближайшие избы, обогреваемся. В избе, в которую попал я, на плите варится картошка; картошку мы не видели уже около полугода. Достаю десять рублей, протягиваю хозяйке и прошу дать мне только одну картошку.
— Что вы, что вы, — товарищ лейтенант — говорит она — кушайте так…..
И, наполнив миску горячей картошкой, ставит перед нами. Мы съедаем ее без соли, вместе с шелухой, благодарим и уходим.
Еще тридцать километров езды, уже по земле и мы попадаем в деревню, предназначенную для размещения нашего полка.
8. Отдых. Гибель полка
Наш батальон стоит на отдыхе в одном из колхозов, в 25 километрах от фронта наружного кольца блокады.
Стали прилично кормить, но после длительной голодовки, пищи не хватало. Было предположено, что дивизия и наш полк в частности, будут находиться на отдыхе не менее месяца, но этот срок для поправки людей был явно недостаточен.
Начались обычные занятия, маршировки и прочие аксессуары, обязательно необходимые в красной армии. Нельзя дать людям думать! Нельзя дать поэтому, хотя бы трехдневного отдыха. С утра до поздней ночи все должны были "изучать" сто раз изученную винтовку, гранату, дисциплинарный устав и прочее, слушать бесконечные беседы политических работников, заканчивающиеся традиционными восхвалениями "великого и мудрого отца народов товарища Сталина".
В беседах о международном положении, всегда возлагались надежды на США и Англию, говорилось о нерушимой и вечной дружбе СССР с его союзниками, превозносились имена Рузвельта, Черчилля и других представителей союзных стран. В международных обзорах царила трогательная идиллия. И это было вполне понятно. СССР нуждался в весьма серьезной военной помощи. Официальное заявление о том, что красная армия будет бить врага на его территории "малой кровью" оказалось несостоятельным. Пока выходило все как раз наоборот.
Понемногу люди начали отходить, но, конечно, до полной поправки было очень далеко. В одну из январских ночей, недели через две после нашего прихода в деревню, ночью пришел из штаба, дивизии приказ, о немедленной переброске полка на фронт.
Снова ночной переход, сначала по дороге, потом по каким то лесным тропинкам… Шли, а иногда и брели, проваливаясь в глубокий снег. Задача заключалась в том, чтобы выйти к определенному пункту северной железной дороги и освободить этот участок линии от засевшего там противника.
В этой, достаточно трудной задаче, нас должна была поддерживать авиация, дивизионная и полковая артиллерия, минометный дивизион и, наконец, танки.
К утру мы были на месте. За все время очень недолгого боя, я не видел ни одного самолета, ни одного разрыва снарядов тяжелой артиллерии, ни одного танка. Все осталось на бумаге, в штабных проектах. Наша полковая артиллерия каким то чудом частично прошла. Часть же ее застряла в снегах. Но и для этих прошедших орудий, увы, не было снарядов.
Несколько минометов среднего калибра могли выпустить ограниченное количество мин. Это было все, чем мы могли располагать. Командир полка лично обходил полк перед боем, беседуя с солдатами и офицерами. Смысл его беседы был не сложен:
— К сожалению, обещанная поддержка запоздала. Артиллерия застряла в снегах. Но мы выполним наш долг и без них и, конечно, выбьем противника.
Для чего этот человек стремился бросить полк в явно невыполнимую операцию — остается непонятным. Или по явной глупости и непониманию обстановки, или из карьеристических побуждений.
Немцы засели в крутой, железнодорожной насыпи, укрепились там и, как всегда, имели там весьма продуманную систему огневых точек.
Бой длился недолго. Брошенные без поддержки артиллерии в лобовую атаку, роты косились одна за другой пулеметным огнем противника. Немецкие минометные батареи буквально засыпали нас минами. Лишь одна рота, сделав обходное движение, ворвалась в оборону противника, но в неравной схватке была уничтожена.
Через три часа от полка осталась кучка людей. В начале боя я был довольно сильно контужен и отправлен в ближайший полевой госпиталь. Мне повезло, ибо подавляющее большинство раненых погибло, — вернее замерзло, так как их не могли вынести под непрерывным огнем противника.
Полк был уничтожен, не выполнив даже частично той задачи, которая была на него возложена. Бесцельно погибли сотни и тысячи людей, заплативших своею жизнью, за хаос, неразбериху, бесконечную тупость, преступное прожектерство, бюрократизм и наплевательское отношение к человеческим жизням, проявленное командованием красной армии.
Глава 6
В ГЛУБОКОМ ТЫЛУ
1. В Уральском военном округе
Контузия не была тяжелой, но, как иногда бывает, ослабевший человеческий организм воспринимает все иначе, чем абсолютно здоровый. Длительная голодовка и все пережитое за последние месяцы, довольно сильно сказались на мне. У меня начались всякого рода неполадки с сердцем и. т. д. Врачи прифронтового госпиталя "сплавили" меня очень быстро в ближайший тыл; там нашли, что нужно длительное лечение и отправили еще дальше; наконец, я очутился на Урале, в городе Свердловске (б. Екатеринбург).