Страница 70 из 125
Ланни не мог уделить мальчикам много времени, но он сказал о них миссис Эмили, и она пригласила их к себе в «Буковый лес». Они играли ей, и она, как Ланни и предвидел, сразу влюбилась в молодых Робинов, приглашала известных музыкантов послушать их, и мальчики расцветали под ее похвалами.
Семья Бэддов приехала в намеченное время. Им были приготовлены комнаты в памятном для Ланни отеле «Крийон». Он сейчас же отправился повидаться с ними. Шесть с половиной лет прошло с тех пор, как они расстались; сам Ланни за это время очень изменился; интересно, как они.
Мачеха была все такая же. Она принадлежала к числу тех хладнокровных, спокойных женщин, над которыми время не властно, — высокая, все еще стройная, ни морщинки вокруг глаз, ни единой седой нити в гладких темно-каштановых волосах. Она рассталась со своим чудаком-пасынком вполне дружелюбно и теперь приветствовала его таким тоном, словно он был у нее на прошлой неделе. Ведь она приехала в его мир, где он будет играть роль хозяина, и она будет пользоваться его гостеприимством. Она, конечно, не может сочувствовать всему, что увидит, но она будет вежлива и тактична, будет надзирать за своими детьми, читать вместе с ними путеводители, изучать историю и искусство, — но не обычаи и, уж во всяком случае, не нравы.
Роберту, старшему, было двадцать, а Перси, второму, — девятнадцать. Красивые статные юноши, получившие самое лучшее воспитание, какое можно получить в Америке, игравшие в футбол в школьных командах. Теперь оба учились в Иэйлском университете, куда одно время метил и Ланни, но так и не попал. Ими еще владела юношеская застенчивость, и, кроме того, они знали, что хороший тон требует не выказывать особенного восхищения, когда находишься в чужой стране. Но у них были свои собственные представления о Париже, которыми они в недалеком будущем и предполагали поделиться с Ланни. Их основное желание было поскорее удрать от матери.
В Ньюкасле Ланни больше всех заинтересовала Бесс. И он, и она сдержали свое обещание — не забывать друг друга — и время от времени обменивались письмами и любительскими снимками. Таким образом Ланни знал, что его сводная сестра из девочки превратилась в настоящую молодую мисс; ей только что исполнилось семнадцать лет, она, видимо, будет высокая, в мать, а сейчас, как говорится, «долговязая». Тот же материнский большой выпуклый лоб и тонкий нос, но непокорные темно-каштановые волосы — отцовские; верхняя губа слегка вздернута, отчего улыбка кажется особенно милой. Карие глаза светятся чистотой, и во всем существе сквозит какая-то порывистость, которую так и не могли укротить совместные усилия матери и гувернантки. Бесс хотела все знать сама, а не с чужих слов. Она мечтала о Европе с болезненной страстностью, доходившей до боли; и в вагоне и в такси она буквально не отлипала от оконного стекла. — О мамочка, посмотри! — И мамочка отвечала: — Да, детка. — Она убедилась на опыте, что говорить «Тише!» пли «Сиди спокойно» — дело довольно бесполезное.
А теперь ее замечательный сводный брат покажет ей Париж: Лувр, собор Богоматери, Версаль, Эйфелеву башню. — А это что за обелиск, посмотри, Ланни, вон там? А это и есть та самая площадь Согласия? А пушки отсюда уже убрали? А выставка картин еще не закрылась? Мамочка, нельзя прямо поехать туда? Сейчас?
Однако Эстер еще не была готова к выезду в город; ей нужно было время, чтобы приготовиться к встрече с бывшей любовницей мужа, причем надо было делать вид, что это его бывшая жена; вот чего требовал Париж от дочери пуританина! Не удивительно, что в глубине души ей это претило. Но не было никаких оснований протестовать против того, чтобы Ланни показал детям выставку своего отчима; это в пяти минутах отсюда, сказал он. Итак, они отправились, условившись привести Бьюти завтракать.
Разумеется, «дети», каждый по-своему, с любопытством ждали встречи с таинственной мамой Ланни, о которой им рассказывали так скупо. Может быть, мальчики кое о чем и догадывались? Но если даже и так, они были слишком хорошо воспитаны, чтобы это показать. Выставка Детаза была поистине самым подходящим местом для встречи с этой сомнительной очаровательницей: здесь она предстала им окруженная всеобщим поклонением; здесь висели два ее портрета, изображавшие ее в самом выгодном свете, но, конечно, здесь не было третьего, того, на котором она — голая, тот заперт крепко-накрепко дома, в чулане.
На выставке молодые Бэдды убедились в тем, что муж Ланниной мамы был великий художник. А если бы они еще сомневались, то их убедили бы цены. Кроме того, мистер Кертежи сказал им, что французское правительство только что приобрело одного Детаза для Люксембургского музея. Однако он не сказал, что картина уступлена им правительству всего за несколько тысяч франков, — именно для того, чтобы было чем импонировать американцам.
Затем они возвратились в отель, и Бьюти и Эстер встретились, наконец, лицом к лицу. Молодое поколение не находило в этом ничего особенного; оно относилось к разводам гораздо проще, чем их мамаши, да и вообще молодежь редко интересуется переживаниями старших, разве только старшие сами начнут приставать со своими переживаниями. Но, конечно, ни одна из этих столь выдержанных дам не стала бы это делать. Долг женщины — скрывать раны и замалчивать потрясения, причиненные мужским непостоянством. Обе женщины улыбались деланой улыбкой; Эстер расспрашивала о выставке, Бьюти отвечала; они заказали завтрак и делали вид, что едят с удовольствием. Обе внимательно рассматривали друг друга, Бьюти — с волнением, Эстер — подробно и деловито; ее взгляд словно говорил: не тронь меня и моей семьи, и я не трону тебя и твоей семьи.
Право же, совершенно не из-за чего вцепляться друг другу в волосы! Ведь Эстер нисколько не жалко ни той тысячи долларов, которую Робби ежемесячно выплачивает своей бывшей любовнице, ни той простенькой виллы, которую он подарил ей. Желая успокоить жену, знавшую, что он часто посещает Бьенвеню, Робби в свое время сообщил ей, что у Бьюти новый любовник. Дочь пуритан, разумеется, сочла этот факт греховной мерзостью; но пока ни ей самой, ни ее детям не приходилось бывать там, — какое ей дело? Она готова была даже допустить, что бывшая любовница ее мужа ничуть не хуже других американок, покидавших свою родную страну, чтобы наслаждаться свободой во Франции. Эстер знала, сколько их уезжает, чтобы избавиться от стеснительных ограничений сухого закона, и считала, что туда им и дорога. Но когда она увидела воочию эту мадам Детаз, столь оскорбительно цветущую, находившую такое удовольствие в том, чтобы ее портреты висели напоказ в картинной галерее и чтобы вся публика глазела на нее, — она была рада тому, что в семейной программе развлечений Парижу отведен такой короткий срок — всего одна неделя, а этому ужасному Лазурному берегу — ни одного дня.
Зная, насколько ее муж любит своего первенца и неизменно покровительствует ему, Эстер сообщила, что всем ее друзьям очень понравился Беклин, которого Ланни для нее выбрал. Она непременно побывает на выставке и, может быть, приобретет одну-две вещи Детаза. Бьюти заявила: — По правде сказать, мы назначили такие высокие цены потому, что не хотим продавать много. Я скажу мистеру Кертежи, чтобы вам он сделал уступку. — Эстер запротестовала — Ни за что! Нет, нет, возьмите с меня столько же, сколько со всех! — Хотела ли она таким путем завоевать расположение Бьюти или это был способ поставить ее на место? Чужая душа потемки!
Ланни сказал: — Надеюсь, вы завтра свободны? Миссис Эмили просила меня привезти вас всех в «Буковый лес». Будут Ганси и Фредди Робины, и она пригласила еще кое-кого послушать Ганси. — Эстер заочно уже знала миссис Чэттерсворт, а насчет Робинов ей все уши прожужжали, — ведь отец мальчиков был компаньоном ее мужа в стольких выгодных предприятиях! Она ответила, что они с удовольствием посетят настоящее французское шато и, разумеется, интересно будет послушать молодых музыкантов.