Между двух миров

Ланни провозгласил свою независимость. Он поехал в Париж навестить дядю и повстречал у него «опасных», но интереснейших людей. Такова была избранная им форма «беспутства». Насколько она предосудительна, каждый волен был решать по-своему, но Ланни твердо вознамерился понять мир, в котором он живет, и выслушать все мнения о нем. Быть может, он обманывал себя, и это были поиски сильных ощущений, игра с огнем, с тем, что японские власти называют «опасными мыслями». Во всяком случае, для обитателя башни из слоновой кости это было рискованной вылазкой, так как бык в посудной лавке не мог бы наделать больших разрушений, чем идея, проникающая в человеческое сознание.

В Париже были магазины, где продавалась революционная литература; Ланни побывал в одном из них и купил несколько брошюр, между прочим, английский перевод книги Ленина «Государство и революция». Он привез их домой, тихонько спрятал в своей комнате, стараясь, чтобы они никому не попадались на глаза, и читал их украдкой. Он знал, что и Мари и Дени де Брюин были бы шокированы таким чтением и что нельзя сбивать с толку двух невинных подростков, которые даже не должны догадываться о существовании такой литературы. Перед Ланни было творение могучего ума. В этой книге Ленин дал то, что Ланни назвал бы математически неопровержимым анализом сил, которые разлагают капиталистическую систему и вынуждают организованный пролетариат взять власть в свои руки. Русский тезис гласил, что этот переворот может быть осуществлен только путем ниспровержения и уничтожения буржуазного государства — этого жандарма, стоящего на страже интересов господствующих классов. Такое решение, очевидно, было правильным для России; но приложимо ли оно в равной мере к Франции, Англии, Америке — странам, обладавшим с давних пор преимуществами выборной системы? Это был важный вопрос: применение русского метода к государствам, для которых он не годился, могло бы оказаться грубой, дорого стоящей ошибкой.

Когда Ланни высказал такое предположение в беседе с друзьями дяди Джесса, они посмеялись над ним и сказали, что у него буржуазный склад ума, но ему хотелось выслушать все стороны, и он стал читать «Попюлер» — орган французских социалистов.

Социалисты резко расходились с коммунистами, и обе стороны в споре не скупились на крепкие выражения. Это казалось Ланни великой трагедией рабочего движения: ведь у него и так достаточно врагов в лице всего капиталистического класса, зачем же еще дробить собственные силы?

Робби Бэдд не получил концессий, и его усилия пропали даром. Все нефтяники были возмущены, и все правительства тоже; мечта буржуазного мира — разрешить свои трудности за счет России — не сбылась. Большевикам грозила опасность утратить свою временную репутацию приятных собеседников; их опять называли адскими чудовищами. Робби отплыл в Америку, не повидавшись с сыном и не преподав ему никаких новых наставлений. Неужели отец, действительно, собирался отказаться от духовной опеки над сыном и предоставить Ланни свободу, как советовал Линкольн Стефенс?

В августе греческая армия была наголову разбита в Анатолии и откатилась к Смирне, преследуемая турецкой конницей, которая сбросила в море и уничтожила десятки тысяч людей. «Наш друг с авеню Гош потерял свои концессии», — писал Робби, добавляя, что теперь нефтяной район в руках турок и концессии, вероятно, перейдут к Стандард Ойл. «Акции Сенского банка, контролируемого Захаровым, тоже упали с 500 до 225». Рик писал из Англии о подземных толчках в мире политики. Впервые был поднят публично вопрос, какие отношения существуют между премьер-министром и таинственным греческим торговцем, который стал европейским королем вооружений. Вопрос этот был задан в палате общин, и теперь его могли подхватить и газеты. Это было все равно, что взять сэра Базиля за ворот его алой бархатной мантии командора ордена Бани и вытащить на солнышко, — а Ланни знал, что это будет для старого грека большим конфузом.

Победа турок была тяжелым ударом по английскому престижу. Самая слабая из держав Центрального блока, потерпевшая полный разгром всего лишь четыре года назад, — открыто порвала навязанный ей договор. Турецкая армия, захватив, и притом в немалом количестве, моторизованную артиллерию и танки Виккерса — производства Захарова, — подошла к стенам Константинополя. Здесь ее остановил только страх перед морскими орудиями англичан — тоже производства Захарова. Был момент, когда казалось, что Англия ввяжется в новую войну, которую ей придется вести один-на-один, без французов. Плохим утешением было видеть, что и Франция, по видимому, катится навстречу новой войне с Германией, которую ей также пришлось бы вести в одиночку, без англичан. В октябре Ллойд Джордж вынужден был выйти в отставку. Это был последний из государственных людей Версаля, участников Большой четверки, которая с таким апломбом разрешала мировые проблемы.

Ланни и Мари в это время жили в Бьенвеню. Они были счастливы, так как Ланни вел себя «паинькой» на радость своей матери, своей подруге и всем их приятельницам. Революционную литературу он прятал среди респектабельных книг священника из Новой Англии, лишенного возможности протестовать против такого обращения с ними, а революционные идеи затаил в собственном мозгу и ничем не обнаруживал их, если не считать отдельных саркастических замечаний по адресу некоторых государственных мужей. Это никого не шокировало, так как в высшем свете дозволено было обвинять политических деятелей в продажности и тупости. Даже в богатой среде встречались люди, защищавшие передовые идеи и находившие что сказать в пользу красных. Большевики оказались способны продержаться пять лет, несмотря на гражданскую войну и голод, и это представлялось чудом. Их поддерживали популярные писатели — такие, как Барбюс, Роллан и Анатоль Франс. Франс приехал в Антиб, и Ланни навестил его в отеле. Старик явно одряхлел, но ум его был все так же ясен и язык так же остер. То, что он говорил о положении в Европе, мало отличалось от мнений, которые Ланни слышал в кружке своего дяди-революционера.

Ланни жил в Бьенвеню и был счастлив, насколько мог быть счастлив чуткий человек в те смутные дни. Он послушно одевался и бывал на приемах, которые давала его мать, а иногда у Эмили или Софи, если они особенно настойчиво приглашали его. Он гордился успехами двух лучших своих друзей. Рик этой осенью работал над пьесой о войне, и сцены, прочитанные Ланни, показались ему интересными; Ланни сделал кое-какие критические замечания и был очень польщен, когда Рик принял некоторые из них. Курт закончил вторую сюиту, на этот раз посвященную жизни солдата, и Ланни следил за рождением этого произведения искусства, наслаждаясь всеми радостями творчества и не ведая его мук. А еще была тут Марселина — ей минуло 5 лет, и она быстро росла, — прелестнейшая маленькая плясунья, которая знала уже почти все, чему мог научить ее в этой области Ланни. Она, как утенок, плескалась в воде и, как маленькая фея, очаровывала всех и каждого. Забавно было следить, как она растет и пробует свои чары на всех новых людях, появляющихся в Бьенвеню. Как ни строг был Курт в роли отчима, он ничего не мог с этим поделать: то было проявление извечного женского инстинкта. Он с таким же успехом мог бы запрещать бугенвиллеям в саду цвести пурпурными цветами.

Осенью произошло событие, значение которого в европейской истории было понято не сразу. Рабочие Италии объявили всеобщую забастовку; это был протест против насилий чернорубашечников, которым потворствовали власти. Забастовка кончилась поражением, так как у рабочих не было оружия, и они были беспомощны перед разгулом вооруженного насилия. Среди всеобщей растерянности фашисты воспользовались случаем и начали стягивать силы; редактор их газеты, над которым смеялись Ланни и Рик, провозгласил «лозунги славы» и призвал своих сторонников основать новую Римскую империю.

Американский посол, «Младенец», сыграл немаловажную роль в развернувшихся событиях и, приехав на родину, хвастал этим в печати. Муссолини явился в посольство, пил чай с «Младенцем» и так очаровал его, что тот отныне взял под свою защиту и самого диктатора, и все его бывшие и будущие подвиги. Новому правительству, чтобы иметь успех, нужны были средства, и редактор газеты искал субсидий для движения, которое обещало восстановить «законность и порядок» в раздираемой стачками стране. Конечно, Италия без рабочих союзов, без кооперативов, которые лишают деловых людей их прибыли, — подходящая страна для капиталовложений! Так думал посол, и он убедил банк Моргана пообещать заем в 200 миллионов долларов правительству, которое собирался создать Муссолини. Пусть никто не посмеет сказать, что Америка не внесла своей лепты в дело защиты собственности от красных.