Я твой, Родина

— Здесь сто двадцать пять ступенек, — сообщил Николай. — Это высота пятиэтажного дома.

— А Берлин отсюда не видно? — пошутил комбриг.

— Товарищ полковник, — пользуясь моментом, попросил Николай, — когда мы вернемся из разведки, разрешите на мой взвод выписать с бригадного склада мягкой резины — набить на подошвы?

— Зачем? — удивился комбриг, но, догадавшись, одобрил. — Хорошо придумано: в городах, где нам придется действовать, улицы мощеные. Сегодня же прикажу. А из какой это разведки вы собираетесь вернуться?

— Как из какой? Ведь… Мы же идем, чтобы решить…

— Слыхал, Иван Федосеевич? — засмеялся полковник. — Погудин уже готов отправиться.

— Ему только дай волю, — ворчал Фомин. Но в голосе его звучало плохо скрываемое одобрение.

Первый о пустующем старинном за́мке в тылу у немцев узнал от местного населения в ближайшей деревушке сам Иван Федосеевич. Он и рассказал о нем Николаю, намекнув, что хорошо бы использовать за́мок для наблюдения. Сейчас он был доволен: Николай зажегся мыслью сделать вылазку в тыл противника и произвести разведку.

Фомин шел по ступеням, нагибаясь и заслоняя рукой голову, спокойный, будто равнодушный ко всему. Но глаза его внимательно прощупывали все закоулки в стенах, сложенных из ноздреватых плит, крохотные окошки под потолками. Он заметил патронную гильзу, поднял, убедился, что она от русского автомата, бросил:

— Жить не дает мне с этим «НП», — бормотал он.

— Вот! — воскликнул Николай и полез в обвалившийся проход под потолком. — Прошу — за мной. Эх, и вид отсюда!

Офицеры вскарабкались на чердак с тяжелыми сводами. Из маленьких, как амбразуры, окошек на четыре стороны открывалась панорама окрестностей. Все трое невольно засмотрелись с высоты на далекие просторы.

День был пасмурным. Но воздух уже становился прозрачным, как это бывает перед заморозками. Все вокруг поблескивало, влажное после дождей.

На восточной стороне неярко пестрел красками поздней осени огромный массив леса, в котором жили танкисты. Сверху он был похож на бесформенную груду металла с желтыми и коричневыми пятнами ржавчины. Среди оголенных деревьев выделялись те, что не сбросили еще листвы.

Кто бы мог подумать, что в этом, казалось, безжизненном лесу накапливаются большие силы советских войск? Только ночами по шоссе, вьющемуся узенькой ленточкой вдали, было оживленное движение.

А сейчас по этой ленточке двигалась одна единственная автомашина. На расстоянии грузовик был похож на маленького муравья. Он бежал с холма на холм между серыми, желтыми, зелеными полосками — словно нищенским лоскутным одеялом была земля по обеим сторонам шоссе.

Скоро «муравей» прошмыгнул меж набросанных темных камешков — автомашина проехала по улице польской деревни. Затем она скрылась из виду за блеклыми рощами — укатила туда, где у горизонта свинцовой змейкой протекала Висла.

Николай проводил взглядом автомашину и сказал:

— Это наш помпохоз поехал за чистым бельем.

Полковник, стоявший за его спиной, удивился и вопросительно посмотрел на капитана. Тот пожал плечами: «Ничего, мол, особенного», но все-таки спросил у Погудина:

— Ну-ка, признайся, только честно: разглядел машину за столько километров, или просто так — предположение?

— Почему предположение? — Николай даже чуть-чуть обиделся. — Видно же, как шофер ведет ее рывками на подъемах. Сейчас у помпохоза за рулем сидит Яша Крюков, из молодого пополнения. Он еще не приловчился скорости переключать, как следует.

— Наблюдательный! — не удержался полковник.

Иван Федосеевич вытащил часы, взглянул на них и, щелкнув крышкой, подтвердил:

— Да, по времени должен быть помпохоз: он сегодня мытье обеспечивает… Эх, и попаримся! — Он потянулся так, что хрустнули кости. — Вы видели, товарищ полковник, какую мы у себя в батальоне баню соорудили? Настоящая, уральская!

— Видел и собираюсь пойти помыться как-нибудь.

Все трое перешли на противоположную сторону. На запад от за́мка лежал небольшой городок, совершенно разрушенный. Когда происходило сражение за плацдарм, он несколько раз переходил из рук в руки. Сверху его руины казались свалкой мусора.

За городом поднималась цепь высоких холмов, изрытых окопами. По ним проходила линия фронта. На восточных скатах, которые были как на ладони, занимала оборону гвардейская пехота с артиллерией. На противоположном склоне — позиции противника. Из-за холмов высовывалась далекая башня, островерхая, со шпилем, почти такая же, как у за́мка, где были сейчас офицеры.

— Вот, смотрите, товарищ полковник, — объяснял Николай. — Они не могут использовать ту башню для наблюдения за нами. Эти высоты, где проходит линия фронта, закрывают наши позиции, как и отсюда нам не видно вражеской обороны. Из той башни видна только макушка нашего за́мка. Но зато оттуда такой обзор всех немецких позиций и всего их тыла дальше, что лучшего «НП» и не придумаешь…

Полковник следил за выражением его лица, освещенного разгоревшимися глазами.

— Вы не верите, товарищ полковник? Вот посмотрите. — Николай вынул из планшета потрепанную, нивесть где добытую немецкую карту. — За грядой холмов — низменность, вот — даже болота. По ним и надо туда пробираться. И под нашим наблюдением будет вот какой квадрат. Тут и перекресток дорог, и третья линия обороны немцев, и все их артиллерийские позиции.

— Да. Поле наблюдения отличное… Но все-таки, это рискованная штука, Погудин, — призадумался полковник, внимательно выслушав. — Итти прямо к немцам. Тут может быть масса случайностей.

Комбрига увлекал замысел Николая. Тем более, что маршрут будущего наступления бригады проходил как раз через те места, где стоял второй за́мок. Сделать такую разведку — очень заманчиво. Но он боялся в случае неудачи потерять командира десантного взвода. Комбриг давно мечтал, еще никому не говоря об этом, выделить взвод Погудина в самостоятельное подразделение. Создать из него специальную группу, которая просачивалась бы впереди наступающих танков в тыл противнику и диверсионными способами подготовляла бы успех боя. Командовать такой «паникой», как он условно называл эту группу, должен Погудин. Его взвод это — ртуть: подвижен, проникает в любую щель, умеет быть невидимым и, когда нужно, мгновенно собирается в кулак.

По командиру судят и о бойцах. Полковник видел в каждом солдате этого взвода будущего Погудина. «Таких надо беречь на большие дела и не посылать в это рискованное предприятие», — раздумывал полковник.

— Ты уверен, что твои автоматчики подготовлены к действиям в тылу противника?

— Смогут, — с жаром ответил Николай.

— Хорошо, — решил полковник. — Я сейчас поеду на передний край, попробую пробраться на «НП» артиллеристов и разглядеть, все поближе. А после отбоя — ко мне, на инструктаж. С начальником штаба все обмозгуем, свяжемся с общевойсковыми частями. Подбирай пять бойцов, не больше, и связиста с радиостанцией. Будем готовиться.

Николай отобрал пятерых лучших бойцов. Добродушный силач, «дважды отважный» Яков Перепелица считался мастером рукопашных схваток. Тихий задумчивый Семен Чащин — «специалист карманной артиллерии» по бросанию гранат не имел себе равных. Без своего незаменимого адъютанта, самого маленького во всем взводе, Пети Банных Погудин не мог никуда отправиться. Бойкий и хитрый Миша Бадяев был отличным стрелком, карие глаза его считались самыми зоркими. Белокурый бледный юноша Андрей Ясков, как бывший слесарь, слыл мастером на все руки: он и шофер, и повар, и оружейник.

Кандидатуры были тщательно продуманы. Николаю хотелось предусмотреть все — от возможной рукопашной схватки до того, что вдруг придется подремонтировать орудие. Он сперва отвергнул радиста, выделенного начальником связи: «Товарищ капитан, что вы мне какого-то медведя присылаете? Ходить быстро не умеет!» — звонил он по телефону капитану Беленькому. Тот отвечал: «Что ты придираешься, чорт тебя побери! Этот радист до войны два раза ставил республиканский рекорд по бегу на длинные дистанции». Николай понял, что переборщил, согласился и снова пригласил радиста к себе.