Страница 2 из 127
— Еще три года попрыгаю и в лесники пойду, — глухо сказал Венька, и Артем не узнал его голоса. — Ну, чего смотришь? — огрызнулся он. — Может, я потому и пожарным стал, что лес больше всего люблю.
— Да я ничего, — стушевался Артем. — Я, может, к тому времени лесотехнический окончу. Вместе работать будем.
— Не-е, — протянул Стариков, опять становясь тем самым Венькой, каким его знал поселок. — Ты летнабом будешь. Это твое призвание, командир. А я в лесники подамся. Деревья сажать буду. А как гниду какую в тайге с непогашенным костерком застукаю, так сразу…
Венька не договорил, но и так было ясно, что хлопот старшему участковому инспектору Александру Ефимовичу Лаптеву прибавится.
Наконец-то они добили опорную полосу, и Артем о одного конца, а Колосков о другого пустили от нее встречный отжиг.
Огонь поначалу ткнулся было в каменистое русле речушки, но потом мало-помалу развернулся, вытягиваясь красными лентами вверх по склону. Набрал силу, понемногу схватывая заваленные деревья, и, будто зверея от нетерпения, тяжело пошел навстречу основной головке, выбрасывая впереди себя длинные языкастые клочки пламени, которые, словно пробуя мощь пожара, первыми бросались на ревущую стену огня…
Где-то под вечер Шелихов дал отбой, и команда, оставив на окарауливание Мамонтова с Кравцовым — не дай бог, головешка какая перекинется через минполосу, — побрела к табору. Хорошо еще, что Артем выработал железное правило — сначала лагерь надежный разбить, а потом уж и за дело приниматься. А то попробуй-ка сейчас поставить палатки, когда ноги подкашиваются, от въевшегося в легкие дыма бьет тяжелый кашель, да и руки словно ватные. А надо еще и обед сготовить.
И только сверхжилистый Венька оставался верен себе. Когда добрели до табора, он, словно на него не давила усталость, споро соорудил небольшое костровище, над которым приспособил треногу, открыл три банки свиной тушенки, забросил в ведро с водой пшено, соль, приправу и теперь прилаживал над огнем огромный прокопченный чайник, который умельцы из поселка сварили специально по его заказу.
Колосков, присев у костра, покосился на Шелихова.
— Ну? — не выдержал Артем. — Чего еще?
Серега пожал плечами, сполоснул закипевшей водой банку, в которой они заваривали чай, проговорил неуверенно:
— Слушай, может, ты того… зря журналиста на окарауливание оставил? Парень и так гари нахватался…
— Я, что ли, его заставлял? — огрызнулся Артем. — Сам ведь напросился.
— Оно конечно, — согласился Колосков, — но все же…
— Ну и интеллигент ты, Серега! Аж в ухо иной раз дать охота, — вмешался прислушивающийся к разговору Венька. — Тебе, прямо-таки по натуре твоей дурацкой, не пожарным быть, а детишкам в яслях сопли утирать.
— Угу, — кивнул Колосков. — Поговори еще, пока не схлопотал. Сопли… — обиделся он.
— А чего «угу»? — пиявкой привязался к нему Венька. — Кравцов — парень толковый. Хочет все своими руками попробовать. А командир наш чайку щас маханет да подменит его, — закончил тираду Венька. — А, командир? Или, может, я пойду?
— Ну, язва! Все по полочкам расставил, — покрутил головой Артем, принюхиваясь к запаху наваристой каши. — Значит, так, соколики. Я часок покемарю — и на окарауливание. Мужикам тоже отдохнуть надо. А как роса упадет, прошу всех на полосу — давить пожарище будем.
— О! — одобрительно кивнул Венька, повернувшись к Колоскову. — А я тебе чего говорил? Командир наш — что мать родная.
— Болтун — друг шпиона, — пробурчал Сергей, наваливая каждому по полной миске разваристой каши.
— Да ладно тебе, — отмахнулся Венька, добавляя в нее кусок сливочного масла. Он попробовал покрытую желтыми блестками кашу, покосился на масло, словно раздумывая, добавить ли еще кусок, и, увидев, как засмеялся Колосков, повернулся к Шелихову: — Командир, ты бы сказал этому жеребцу, чтоб надо мной не ржал. Сам ведь знаешь, врачи прописали мне масла побольше есть. Зрение, мол, у вас, товарищ Стариков, слабое.
— А насчет языка они тебе ничего не говорили? — поинтересовался Артем.
— Ну, командир, обижаешь, — осуждающе покачал головой Венька, запуская ложку в кашу.
Выпив со сгущенкой кружку крепко заваренного чая, Артем бросил под спальный мешок предварительно нарубленного лапника, залез в спальник. Натруженно гудели ноги, ныли плечевые суставы, в памяти все еще стояла гудящая лавина огня. Слезились глаза, запорошенные черным жирным пеплом, когда они давили кромку пожарища, таская в резиновых ранцах воду из ручья и заливая прогоревшие пни и наиболее опасные очажки, откуда мог перекинуться через минерализованную полосу огонь. Занудно ныли комары, выискивая местечко, где бы лучше присосаться. Не спалось.
Прислушиваясь к начинающим похрапывать парашютистам, Артем вылез из палатки, разминаясь, сделал несколько резких движений. Сейчас бы искупаться, благо протока недалеко. Он достал из рюкзака мыло с полотенцем и споро зашагал в небольшой распадок, густо поросший березняком, где под закатным солнцем поблескивала небольшая речная заводь. Место здесь было тихое, уютное, и он подумал, что неплохо бы и рыбешки поднатаскать — хотелось угостить настоящей таежной ухой Кравцова. «А то неудобно как-то получается, — рассуждал Шелихов. — Вторую неделю как парень с нами, а мы даже кетой попотчевать не удосужились».
Спускаясь к воде, Артем решил осмотреть и нижнюю кромку пожара: не дай-то бог очажок где остался. Установится сушь, подует ветерок — и пиши все сначала. Он поднялся чуть вверх по склону — и опять зачернели обугленные стволы деревьев. В отдельных местах все еще курился дымок, и Артем подумал, что неплохо бы доставить сюда лесхозовских на окарауливание.
Цепко схватывая взглядом особо опасные места, взбивая сапогами пепел, он обходил очажки, медленно спускаясь к протоке. Пожалуй, он прошел метров триста, как вдруг все еще дымящееся пожарище стало резко сужаться, клином уходя в заросли лимонника, над которым белели березовые островки, горделиво несли свою крову раскидистые лиственницы. Похоже, что именно в том месте зачался пожар, успевший располосовать чуть ли не весь склон сопки.
Артем заторопился. Теперь-то ясно было, что пожар начался не от разряда сухой грозы — там бы картина была совершенно иная. Выйдя на середину выжженного клина, Артем огляделся: никого в ничего, кроме обугленных деревьев да черного пепла под ногами.
Он прошел еще метров сто, пока не уперся в дальний угол тупого треугольника, который своим основанием уходил строго вверх по склону. Здесь внимательно осмотрелся, стараясь найти причину пожара. В одном месте, почти у самой вершины этого страшного треугольника, ему бросилась в глаза огромная лиственница. Поначалу он даже не смог понять, чем же она показалась ему подозрительной, просто интуитивно скорее почувствовал, нежели понял, что именно отсюда пошел пожар. Хоть и стояла она в глубине пожарища, но обгорела больше всех, и уже одно это говорило само за себя.
Видимо, кто-то развел здесь костер и даже не заметил, как занялась огнем подсушенная крона. А долго ли смолистому дереву схватиться страшным пламенем!
Он подошел к лиственнице и вдруг остановился, насторожившись. Под самым корнем чернел залепленный сажей и копотью глубокий щелистый провал. Вдобавок ко всему здесь устоялся запах, который перебивал даже вонючую гарь. Так сильно могла разить только сгоревшая в огне рыба. Причем не килограмм и не два. И даже не десять.
Появилось ощущение опасности, и он невольно оглянулся. Однако вокруг никого и ничего. Только у протоки трещала болтливая сорока. Видимо, это была хорошо замаскированная землянка, где не только хранили, но и коптили выловленную кету.
Стараясь не провалиться, Артем обошел прогоревшую дыру и, разбросав слой пепла, увидел обозначившиеся контуры массивной дверцы с кольцом. Теперь уже никаких сомнений не оставалось. Надо было только выяснить, не сгорел ли кто в браконьерской землянке.
Артем осторожно откинул дверцу. В лицо шибанул смрад сгоревшей рыбы, и он, носком сапога пробуя земляные ступеньки, спустился вниз.