Страница 88 из 102
С выходом из-за стен гуляй-города московской конницы отступление полков и отрядов гетмана Острожского стало всеобщим. Его войско потеряло строй.
Еще играли на холме перед гетманским шатром музыканты, сзывая к родовому знамени Острожских отступавших. Но конные толпы бежавших поляков и литовцев с трудом сбивались в сотни, магнатские дружины и полки. Их возникшего было воодушевления пойти снова в битву хватило лишь до первого встречного удара русской конницы.
Князь Константин Иванович понял, что организовать, построить оборону вокруг ставки просто немыслимое дело.
Огляделся вокруг — от свиты великого гетмана литовского осталось одно название. Ясновельможные магнаты в окружении верных слуг уходили, что есть мочи в конях своих, в сторону Ведроши. Все надежды бежавших были теперь на широкий ведрошский мост, через который они еще рано утром этого дня вынеслись на Митьково поле.
Сбежал с холма и гетман. Служки подвели коня, и Острожский, вскочив в седло, понесся догонять бежавшую свиту. Знаменщик и немногие близкие князю люди едва поспевали за ним. Большие набаты войска великого князя литовского Александра Казимировича оставлялись победителям.
Гетман еще тешился последней надеждой в проигранной уже битве с русским войском. Здесь полководец польско-литовского войска не строил иллюзий. Он надеялся на то, что московскую конницу удастся хоть на малое время удержать перед огромным войсковым обозом. И под его прикрытием вывести личную дружину, часть конницы на ту сторону Ведроши — столько, сколько позволит мост. И сколько позволит победитель. А остальных побьют русичи или же с бесчестьем возьмут в плен.
Другого исхода идущей к концу битвы Острожский просто не видел. Но он думал сохранить от полного разгрома хотя бы часть великокняжеского войска.
Острожский не успел доскакать до обозов. Наперед мчались ратники засадного полка, явно прицеливаясь к сотне-другой богато разодетых всадников, среди которых металось от бешеной скачки по воздуху княжеское знамя. Бежавшим пришлось сворачивать вправо, к дороге, что без изгибов шла недалеко от днепровских заболоченных берегов.
Здесь-то и набежала на остатки гетманской свиты удалая сотня тверян — детей боярских и их вооруженных на войну холопов под командованием Кузьмы Новгородца. Воевода Щеня правильно рассчитал, что нельзя было допускать князя Острожского до обозов.
Часть гетманских слуг схватилась за оружие. Воины Новгородца разом взяли их в сабли и уложили под ноги коней. На пыльной дороге вокруг теснившихся около князя Острожского шляхтичей-«рыцежей» и слуг-похаликов сомкнулось плотное кольцо окольчуженных русских всадников, Из их рядов кричали:
— Сдавайтесь! Или смерть вам будет здесь!
Теперь судьба окруженных зависела от воли гетмана. Думать ему долго не приходилось. И Константин Иванович, будущий великий полководец Польши и Литвы, принял решение. Высмотрев среди крутящихся на конях русских всадников старшего, князь Острожский подъехал к нему:
— Сдаюсь на волю московского воеводы князя Даниила… — И протянул сотнику Кузьме Новгородцу дорогую, всю изукрашенную золотом и драгоценными каменьями гетманскую саблю рукояткой вперед. Тот молча принял клинок в руки.
Войско Великого княжества Литовского осталось без полководца.
Гетман оглянулся на своих приближенных. Они следовали его примеру: под ноги коней летели сабли, кинжалы, копья, боевые рукавицы, мисюрки… О бессмысленном сопротивлении никто и не думал. Впереди была неволя до тех пор, пока великие князья не подпишут между собой мир, теперь уже неравный — в пользу победительницы-Москвы, и не договорятся о размене пленных. Или об их выкупе. Владелец обширных земель, многих городов, местечек и сел на Волыни, в Подолии и других мест стоил дорого. И мог заплатить за себя большие деньги. Если на то, разумеется, согласятся победители — Москва считалась не из бедных столиц.
Новгородец приказал сдавшимся в плен сойти с коней. Всем, кроме великого гетмана. Побежденный оставался князем. И мог еще стать большим воеводой в огромном войске великого московского князя Ивана III Васильевича. Было правило в те времена у сильных владык — храбрых военачальников врага, взятых в плен, брать на службу к себе.
Оставив пленников на попечение старшего из десятников, Кузьма Новгородец, развернув по дороге коня, повел гетмана навстречу воеводе Щене. За ними везли родовое знамя князей Острожских. Сотник не без гордости смотрел прямо перед собой: еще бы, главный военачальник вражеского войска сложил свое оружие перед ним, в недавнем времени простым порубежным стражником из псковских земель.
Когда к ним подскакал с походным «штабом» старший воевода московского войска, Кузьма Новгородец молча протянул князю Даниилу Васильевичу гетманскую саблю. Родовое знамя Острожских склонилось перед фамильным стягом будущего рода Щенятевых, что вошли в историю России из боярского рода Патрикеевых. А князь Константин Иванович сошел с коня и встал перед воеводой Щеней с непокрытой головой…
Тем временем почти все польско-литовское войско сгрудилось на берегу Ведроши среди тысяч обозных повозок и телег. Крики отчаяния и бессильной ярости неслись от реки. Бежавшие с поля боя нашли на ее крутом берегу вместо спасительного моста лишь еще дымившиеся, обуглившиеся его остатки. Русские воины лишили противника последней надежды на спасение бегством в заречные леса.
Однако нашлось немало отчаянных шляхтичей, которые, сбросив с себя хоть что-то из тяжелых доспехов, расставшись с оружием, кидались с конями в полноводную реку, Смельчаки, сразу попадая в водовороты, тонули с мольбами о спасении. Но некому было им помочь. В те времена Ведрошь вниз по большой Московской дороге не имела брода вплоть до впадения в еще более полноводный Днепр.
Лишь единицы пытавшихся вплавь перебраться через глубокую реку сумели с невероятным трудом достичь противоположного, обрывистого берега. Тем, кому посчастливилось сделать это, пришлось бросить на погибель спасительных коней. И пешими, безоружными без оглядки бежать в ближайшие леса.
А Ведрошь понесла по Днепру к морю множество людей и коней, нашедших в ее светлых водах погибель свою.
В поисках брода сотни конных поляков и литовцев бросились вдоль берега Ведроши к Днепру. В тщетной попытке спастись они неслись галопом по зеленой луговине. Но ноги притомившихся коней стали вязнуть в болотной воде. Несмотря на отчаянные понукания потерявших голову всадников, храпящие кони дальше не пошли…
Когда конные тысячи Дмитрия Патрикеева и засадного полка на всем скаку подлетели к загроможденному неприятельским обозом берегу Ведроши, сопротивления они не встретили. Побежденные молча сходили с коней, бросали на землю оружие, бережно укладывали на траву знамена я штандарты полков, личных дружин магнатов, отрядов…
Подскакавшие к обозу воеводы Юрий Кошкин с братом Яковом и Дмитрий Патрикеев сигналами набатов и рожков остановили разгоряченных воинов своих полков, готовых с размаху влететь с саблями наголо во вражеский обоз.
Битва закончилась.
И боярин Юрий Захарьевич, и молодой Патрикеев приказали своим тысяцким принимать пленных по счету, собирать оружие в знамена, сбивать в табуны оставшихся без хозяев коней. В захваченном обозе выставили строгую стражу — чтобы не было какой шалости со стороны пленных и своих же ратников. Огромный обоз стал военной добычей великого князя московского.
А сами полковые воеводы стали принимать в плен себе равных, знатных людей польских и литовских земель. Принимая их личное оружие, беседовали с ними и находили многих в дальнем или даже в ближнем родстве. В те далекие века родовые ветви русских, польских и литовских князей не раз переплетались между собой.
Вечерело. Солнце, ушедшее за Ужу, за недалекий от Дорогобужа Смоленск, играло по вершинам окрестных лесов последними своими красками.
По всему Митькову полю разжигали костры. И там, где устраивались на ночлег прямо под открытым небом сотни московского войска, и там, где разбивались для князей и тысяцких шатры. Десятки гуляй-города по случаю победы разрешали разводить костры прямо под щитами — в тех местах, где деревянная крепостная стена победно завершила свою атаку.