Страница 33 из 48
Пожалуй, попади она мне в руки где-нибудь в магазине или ресторане или в зарплату, мне и в голову не пришло бы обратить внимание на какие-то пять цифр, оставленные чьей-то неаккуратной руной. А этот веснушчатый мальчишка в юнгштурмовке, у которого в кармане не часто водятся не только хрустящие бумажки, но даже металлические кружочки, сумел взглянуть на три червонца острым, не потребительским глазом. Кроется за этими цифрами что-либо или нет, — взгляд этот все равно делает парню честь.
Борис Свиридов сидел передо мной, серьезный и независимый, как и должен сидеть человек, испытывающий чувство исполненного долга.
— Когда же это было, товарищ Свиридов?
— Позавчера. Тринадцатого августа.
— Дядя твой знает, что ты к нам пошел?
— Что я, маленький, товарищ начальник? — Во всех чертах его лица, особенно в припухлых, совсем еще детских губах сквозила высокомерная обида.
— А как же ты?.. — Я помахал бумажкой.
— Очень просто. Дядька ее тетке на хозяйство дал, а она мне велела, чтоб я себе по дядькиному ордеру ботинки купил в распределителе, мои, и верно, совсем износились. — Он спрятал ноги под кресло. — Стала она мне деньги отсчитывать — трешками и рублевками. Я говорю: тетя, вы лучше дайте мне ту — в три червонца, что дядя вчера принес, я ее разменяю и сдачу принесу, а то вы мне все мелкие отдадите, а на базаре вам сдачи с тридцати рублей не найдут. И отдала мне ее. — Он повел твердым, мужским подбородком на бумажку.
— Хорошо, товарищ Свиридов, мы все проанализируем, проверим эту купюру. Выясним, одним словом.
— А сейчас вы не можете выяснить? — нахмурился он. — Я думал, вы прямо при мне.
— Ну, как же это прямо при тебе? Это никак невозможно. На это, брат, нужно время, сам понимаешь. — Я спрятал бумажку в карман.
Независимость и высокомерие враз слетели с Бориса Даниловича Свиридова, учащегося культпросветшколы, словно на ветру пух с одуванчика. Он растерянно хлопал рыжими ресницами, а румянец заливал все светлые проталины между его золотистых веснушек.
Я встал, он остался в кресле, неуверенно глядя на меня снизу вверх.
И тут я сообразил, в чем дело:
— Фу, да ты про деньги! Ну, конечно же, я тебе сейчас же отдам. Извини. Да это ведь само собой. Держи. — Я подал ему другие три червонца. — Сойдет? Или тебе тоже нужна «та самая», с тремя шестерками?
Борис Свиридов счел ниже своего достоинства размениваться на шутки в такой серьезный момент. Он отвечал, что ему все равно, тем более, что он сегодня же идет в магазин. После этого он протянул мне руку, которую я с удовольствием пожал, хотя в его жесте содержалась некая снисходительность к человеку, который не оправдал его, Бориса Свиридова, ожиданий и не сумел с первого взгляда определить, содержится ли в «купюре» государственная тайна.
Глядя на прямую, перетянутую портупеей спину удаляющегося Бориса Свиридова, я завидовал его уверенности, что чекисты видят на три сажени под землю и все узнают с первого взгляда.
Один — шестьдесят восемь — семнадцать
И все-таки какая-то зацепка в истории с тремя червонцами была.
Начать с того, что она, эта история, приключилась в день, когда в Нижнелиманске «гостил» Вольф, который обедал в этом самом ресторане. Во-вторых, поведение официанта Кузьмы Данилыча было и вправду несколько странным. Хотя опыт не раз доказывал мне, что многое, кажущееся на первый взгляд странным и необъяснимым, объясняется в конце концов самым элементарным образом.
Прежде всего я позвонил в гостиницу.
— Никуда не отлучаться, — приказал я Кириллу. — И Славину передай. Я сейчас буду. Вы оба мне нужны.
Когда я вошел, Славин читал свежую «Комсомолку», а Кирилл, в трусах и майке, растягивал эспандер: он увидел эту штуку в каком-то нижнелиманском «культмаге», и она поразила его воображение.
— Вольф обедал в ресторане? — спросил я у Кирилла. — Ты узнаешь официанта, который его обслуживал?
— Узнаю.
— Славин, а ты помнишь, у кого Вольф обедал в свой первый приезд?
— Естественно, помню.
— Сходите, посмотрите. Это один и тот же официант или нет. Вернетесь, закончим разговор.
…Они скоро возвратились.
— Ну?
— Один и тот же, — сказал Славин. — Чуть сутулый, голова бугристая, вроде плешивый.
— Факт, — подтвердил Кирилл. — Зовут его Кузьма Данилыч.
Тут я рассказал о Борисе Свиридове, показал «купюру». Славин и Кирилл по очереди с интересом рассмотрели ее.
— А может, просто Вольфу официант понравился — он и вправду хорошо обслуживает, — сказал Славин. — Тем более, что он по-немецки свободно болтает.
— Но покуда нет объяснения поведению Кузьмы Данилыча с тремя червонцами, мы вправе предполагать, что это не случайность. Между прочим, Славин, и ты это знаешь не хуже меня, Вольф прекрасно владеет русским. И тогда… Что же получается тогда? Получается, что Вольф имел в Нижнелиманске не одно, а два дела. Не один, а два контакта. Или по меньшей мере два. Верман — первая цель приезда, официант Кузьма Данилыч — вторая.
Я положил ассигнацию на стол.
— А ну, садитесь. Что могут означать эти цифры — шестнадцать тысяч восемьсот семнадцать? Давайте…
— Порассуждаем.
— Эх, Славин, если б ты всегда понимал меня с полуслова!..
— Шифровка! — высказался Кирилл. — Кодированный текст. А?
— Не исключено.
— Уж очень он короткий, этот текст, — скептически хмыкнул Славин.
— Неважно, что короткий. Все может быть. Но если это и вправду шифровка, нам придется несладко. Чем кодированный текст меньше, тем трудней его расшифровать. Покажем бумажку криптографу в техотделе. Какие еще варианты? Между прочим, мы ломаем голову, нам кажется, что это бог знает какая сложная хитрость, а на самом деле… А на самом-то деле, может, разгадка проще простого.
— Например? — поинтересовался Славин.
— Например, номер телефона. М-м?
— Эврика! — обрадовался Кирилл.
— Идея! — одобрил Славин не то серьезно, не то со своей неизменной иронией. — Попробовать? — Он взялся за телефонную трубку.
— Дай-ка я сам. — Телефонистка ответила, и я назвал номер: — Один шестьдесят восемь семнадцать.
— Готово, — пропела трубка, щелкнуло соединение, и тотчас хрипловатый мужской голос бодро заверил:
— Дежурный гормилиции Савоненков слушает.
— Извините, ошибка. — Я положил трубку на рычаг.
— Ну, чей номер? — с нетерпением спросил Славин.
Я сделал паузу.
— Милиция.
— Бросьте! — Славин захохотал, а затем, пристально оглядев ассигнацию, пробормотал: — В какой день… в какой час… я повстречала вас…
— Ты чего? — переспросил я;
— Какое сегодня число? Пятнадцатое? — Славин остро глянул на меня, опять опустил взгляд на «купюру» и снова посмотрел на меня. Обхватил подбородок.
— Ну? Тебя осенило? — сказал я.
— Осенило. — Славин небрежно повернул бумажку ко мне. — Взгляните, Алексей Алексеич. Конечно, может, я не прав, пусть тогда старшие товарищи меня поправят, но… Шестнадцать — это число, восемь — месяц, то есть август, который мы и имеем на сегодняшний день, а семнадцать — время. Семнадцать часов. Пять часов дня. А?
Я по-новому посмотрел на радужную бумажку. 16 — 8 — 17. Возможно… Возможно…
— Шестнадцатое — это завтра, — вслух подумал я. — Завтра в пять часов вечера? Что же может произойти завтра в пять часов вечера?
Ребята помолчали. Потом Славин произнес:
— Все может произойти.
— Очень справедливо, — сказал я. — Но не кажется ли тебе, что это несколько расплывчато?
— Кажется, — сказал Славин.
— Я с тобой согласен.
— Что же будем делать? — спросил Кирилл.
— Я вам скажу, чего мы не будем делать: мы не будем спускать глаз с Кузьмы Данилыча. Смотреть за официантом надо так, чтоб комар носа не подточил. Чтобы у него даже тени беспокойства не возникло. Это — одно. Другое. Славин, я тебя попрошу, немедленно установи данные Кузьмы Данилыча. Кто он, что он, откуда.
— Есть!