Страница 22 из 48
Насвистывая и помахивая желтым портфелем, Иван Михайлович прошел по вагонному коридору, благородно темневшему красным деревом, приглушенно поблескивавшему латунью, и распахнул дверь в свое купе.
На столике горела лампочка под абажуром, и при ее неярком свете инженер увидел, что в купе уже сидит пассажир. Лицо его было в тени, зато на столике в световом конусе от лампы, словно на маленькой арене, были четко видны на белой салфетке две бутылки — коньяк и нарзан, ваза с бутербродами, две рюмки.
«Вот черт, — с досадой подумал Шевцов, — вагон пустой, а кассир опять сунул мне билет в занятое купе! Надо ж такое невезение. Да еще к какому-то, видать, выпивохе — среди ночи коньяк жрет…» Не прикрывая двери и не снимая шляпы, он присел на диван возле двери. Поезд тронулся.
— А вот и попутчика бог послал! — весело произнес сосед. — Замечательно! Что это вы казанской сиротой прикинулись? Располагайтесь, милости просим, мы здесь с вами на равных, как говорится. Будьте, как дома!
«Вроде знакомый голос у этого полуночника», — подумалось Ивану Михайловичу.
— Не беспокойтесь, — сухо отвечал он. — Я сейчас перейду в другое купе.
— Ну, что вы, зачем же? — огорчился тот. — Не лишайте командированного странника приятного общества.
Нет, и вправду голос знаком. Кто это? Инженер тщетно силился разглядеть лицо соседа.
— Ба! — воскликнул вдруг тот. — Да это вы, Иван Михайлович! Вот нечаянная радость!
— Простите, не пойму, с кем имею честь…
Пассажир встал, шагнул к двери и включил верхний свет.
— Неужто не узнаете, товарищ начальник?
Ошеломленный Шевцов широко раскрыл глаза. Перед ним стоял экспедитор «Сахаротреста» Иван Афанасьевич Саенко. Собственной персоной.
Калейдоскоп мыслей, одна другой тревожней, пронесся в голове инженера.
— Не дует ли из коридора? — заботливо осведомился Иван Афанасьевич. — Не лучше ли прикрыть дверь? Не возражаете? — Он задвинул дверь и повернул запор. — Вот так-то уютней.
Экспедитор вернулся на свое место и хлебосольно обвел рукой столик.
— А еще говорят, что нет предчувствий! Я как знал, что меня ждет приятная встреча. Смотрите, даже две рюмочки у проводника попросил. Так что — милости прошу к нашему шалашу. Коньячок, правда, не очень, три звездочки, другого здесь не нашлось, но уж как-нибудь. Только за коньячком по душам и беседовать. Что ж вы молчите, Иван Михайлович? Какой вы все-таки необщительный человек. Я еще вчера это заприметил.
— Почему вы здесь? — наконец выдавил инженер, думая, что голос его звучит резко и уверенно.
— Как почему? — удивился экспедитор. — Вот взял билет, сел.
— Значит, вы…
— Ну, конечно, — подтвердил Иван Афанасьевич, — конечно, остался в Зиминке — не поехал в Харьков. Каюсь, не послушался вас. Сами, извините, виноваты. Зачем же обманывать? Ай-ай-ай, нехорошо. Небось, вам еще в детстве внушали, что врать — грех. Обещали через десять минут вернуться, а сами… Я жду пятнадцать минут, восемнадцать, поезд вот-вот отправится, а вас нет как нет! Разве это дело заставлять человека так волноваться? Я туда, я сюда — пропал мой Иван Михайлович и следа не оставил. А поезд «ту-ту» — и пошел. Что было делать? Не бросать же вас в беде. Я на ходу — прыг, едва не свалился, даже чемоданчик свой в купе бросил.
Раздался стук в дверь. Саенко живо поднялся, отворил. Вошел проводник с постелями.
— Ну, как? — обернулся экспедитор к Шевцову. — Будем постели брать? Да нужно ли? Придется ли спать-то? Может, всю дорогу вот так вот дружески протолкуем с вами? А впрочем, — повернулся он к проводнику, — давайте. И снова к инженеру: — Кто знает, а вдруг не разговоримся. Ко сну потянет. Верно? Входите, дорогой товарищ проводник, входите. Стелите. Благодарю вас. Получите с меня за обоих.
— Зачем же? Я сам, — произнес инженер и продолжал сидеть, не двигаясь.
— Ничего, ничего, после рассчитаемся, Иван Михайлович. — Экспедитор выпроводил проводника, снова запер дверь и плотно уселся возле стола.
— Ну-с, приступим, уважаемый Иван Михайлович, — Он аппетитно потер руки, разлил коньяк и протянул Шевцову рюмку. — Прошу.
Инженер автоматически принял рюмку, пригубил, с усилием глотнул, точно спазма стиснула ему горло.
— Так не пойдет! — воскликнул экспедитор. — Хватит бирюком сидеть. Мы с вами теперь старые знакомые, смею надеяться, понимаем друг друга. Дичиться меня вам уж не след. Или, может, вы нездоровы? Не озноб ли у вас? Тем паче выпить надо. Право же, помогает как нельзя лучше. Ну, допейте, допейте…
Инженер послушался, сделал еще глоток.
— И позвольте сказать вам, Иван Михайлович, — продолжал Саенко, — что вели вы себя оч-чень странно. Согласитесь. Ну, что это — «зачем у вас пистолет»? Да «предъявите документы», да «из купе ни шагу», да угрозы, да, наконец, таинственное исчезновение в Зиминке. Разве это разумно? А что, если я, вернувшись в Нижнелиманск, пойду куда следует да расскажу: дескать, ехал в Харьков с инженером Шевцовым…
— Откуда вы меня знаете? — затравленно вздрогнул инженер. Коньяк из его рюмки расплескался. Стараясь унять отвратительную дрожь, он зажал руки вместе с рюмкой меж колен.
— Ну, вот опять вы удивляетесь, — укоризненно произнес экспедитор. — А чего ж тут удивительного, позвольте вас спросить? Не такой уж большой город Нижнелиманск, каких-нибудь двести тысяч населения. Мало-мальски приметный человек всегда на виду.
Инженер вдруг оскорбленно вскинулся:
— Я ничего не боюсь! Да я где угодно все сумел бы объяснить! Я обязан был принять меры предосторожности. Почем я знаю, кто вы такой?
— Ах, так? — сказал экспедитор, обходя полувосклицание-полувопрос инженера, за которым проглядывало страстное желание определенности. Какой угодно, но определенности. — Значит, вы обязаны были принять меры предосторожности. Допустим. Чего же, позвольте поинтересоваться, вы опасались?
— Не вижу причин объяснять вам это!
— А я и не настаиваю, — миролюбиво согласился экспедитор. — И знаете, почему? Потому что мне и без вас преотлично известно, чего вы могли опасаться. Должны были опасаться. И, скажу вам откровенно, мало опасались.
— Не понимаю. — Голос инженера прервался. Он опустил глаза и увидел, что до сих пор сжимает полупустую рюмку. С внезапной отчаянной решимостью он опрокинул ее в рот и, поперхнувшись, закашлялся, покраснел, на глазах его выступили слезы.
— Выпейте воды. — Саенко налил ему полстакана нарзана. — И опять вы говорите неправду. Вы все прекрасно понимаете.
— Как вы смеете! — Инженер вскочил.
— Зачем вы так, Иван Михайлович? — мягко сказал Саенко. — Сядьте. И не надо кричать. Это, поверьте, прежде всего не в ваших интересах. Притворяетесь вы неумело. Сразу видно, опыта у вас мало. И нервы слабоваты. Подводят. А еще за рискованные дела беретесь.
— Кто вы такой?
Это была последняя попытка подхлестнуть себя, обмануть судьбу, отчаянное нежелание выпустить исчезающую надежду, расстаться с иллюзией, что все не так страшно, что это еще не конец.
Экспедитор посмотрел на Шевцова даже с каким-то оттенком сочувствия, как взрослый на неразумного ребенка.
— Вот тут вы правы. Я до сих пор не представился… — И он вытащил из кармана красную книжечку.
Всё остаётся по-старому
— Вы правы, — повторил я. — Вот мое служебное удостоверение. Фамилия моя Каротин, зовут Алексей Алексеевич. Последняя формальность теперь выполнена, и вы можете говорить со мною совершенно откровенно. Точнее, обязаны говорить откровенно.
— Я арестован? — бледными губами прошептал Шевцов.
— Не будем торопиться. Каждый в какой-то мере сам кует свою судьбу.
— Я не знаю, что было в конверте, — быстро, почти скороговоркой произнес инженер. — Поверьте слову благородного человека. Я выполнял чужую просьбу. Один человек знал, что я еду в Зимнику, и попросил меня передать этот злосчастный конверт. Понимаете? Мог ли я думать? Как откажешь интеллигентному человеку в такой пустяковой просьбе? Вот вы бы, я уверен, тоже не отказали бы. Ведь правда? Правда?