Страница 10 из 48
— За год?! Она же насквозь пропылилась!
— И насквозь может за год.
У ребят начинался очередной спор того самого характера, который из-за своей беспредметности и упрямства противников способен был завести их в такие дебри, какие и предвидеть невозможно.
— Что это вы, друзья? Нашли тему для дискуссии! Кирилл, с утра отправишься к Захаряну и узнаешь, занимались ли они этим документом. А теперь, братцы, отбой. Завтра у нас напряженный день.
Славин нехотя удалился.
Кирилл долго курил, видно, сон не шел к нему, так он был взбудоражен своей находкой, и я, уже засыпая, слышал, как он ворочался, как скрипели под его мощным телом пружины матраца.
Утром Кирилл проснулся раньше всех. Без четверти девять, схватив соломенную шляпу, он убежал в горотдел ГПУ.
Славину особенно торопиться нужды не было — пароход прибывал в два часа дня, — он зашел ко мне в десять и, не садясь, задумчиво слушал мои последние наставления. Надо же, в тот день мои парни словно бы поменялись характерами!
Мы только-только закончили разговор, как Кирилл вернулся в еще более приподнятом настроении.
— Захарян сказал, что в горотделе никто про этот документ не знает. И Верман им неизвестен.
— Бумага, конечно, занятная, — сказал я, — однако, возможно, ее сразу в двадцать шестом году проверили и ничего интересного не нашли.
— Как же может быть, чтоб интересного ничего не нашли? — Кирилл разгорячился и говорил необычно быстро. — Значит, не проверяли! Ведь шутка сказать! «Железный крест»! За услуги, оказанные отечеству! А какие услуги он мог оказать, если он в войну в Нижнелиманске сидел? Ясно — какие! Алексей Алексеич, ну, вы же сами говорили, что немецкая разведка здесь сильно работала в войну!
— Работала-то работала. Но почему ты думаешь, что этот самый господин Верман во время войны был именно здесь, в Нижнелиманске?
Кирилл стал в тупик.
— А где же он мог еще быть?
— Еще он мог быть на фронте.
Кирилл снова обрел почву под ногами.
— Чего ж они ему сюда вызов прислали?
— Так когда прислали? В двадцать шестом году. Разве не мог Верман попасть в Нижнелиманск намного позже войны? Запросто! Мало ли немцев контрактовалось к нам на работу! И сейчас еще их здесь немало!
— Почему же тогда ему «Железный крест» не выдали сразу, вовремя, если он его на фронте заработал? Почему ждали чуть не десять лет?!
— Мало ли почему. Ну, например, ты упустил один факт. Революцию в Германии.
— А при чем тут революция? — удивился Кирилл.
— Очень даже при чем. Мог Верман заслужить орден в самом конце войны? Мог. А тут все вверх тормашками: девятое ноября. Кайзеру Вильгельму не до орденов. Потом разруха, инфляция, голод, восстания, путчи… Наконец, все вроде успокоилось, взялись немцы закруглять военные дела. В том числе раздавать недополученные ордена. Нашли и приказ про Вермана. Где он? А он — в России. Ему — письмо. Вот так.
— Нет, Алексей Алексеич, вы мне не говорите, — упрямо сказал Кирилл. — Что-то тут не то!
— Эх, Кирилл, наивный ты человек, — не утерпел Славин. — Был бы этот Верман шпион, разве послали б ему такое письмо? Мы уж раз спорили: дураки, что ли, немцы, на свою агентуру пальцем указывать?
— Значит, невозможно, что Верман — разведчик? — расстроился Кирилл.
— В жизни все возможно. Но предположительно. Надо работать и в этом направлении. Документ все-таки странный.
— Еще бы! — с воодушевлением сказал Кирилл. — Я хочу сходить по адресу Большая Морская, четыре, и проверить, что это за Верман. Как вы считаете, Алексей Алексеич?
— Считаю правильным.
— Есть! — Кирилл поднялся с кресла.
— Славин, и тебе пора.
— Ну, Кирилл, и денек же нам обоим предстоит! — Славин оставил подоконник, подошел к нам и сильно хлопнул Кирилла по плечу, но тот даже не качнулся, минуту постоял, раздумывая, потом подсел к трюмо, вытащил из кармана браунинг и принялся тщательно его осматривать. «Мало ли что может быть!» — говорил весь его вид. Славин следил за этими приготовлениями с легкой иронией, но сквозь иронию проглядывала явная зависть.
— Доклад за день в двадцать три ноль ноль, — сказал я. — Чтобы я точно знал, где кто. Если не будет какого-нибудь форс-мажора.
Лицо Славина приняло высокомерное выражение.
— Алексей Алексеич, — сказал он, — вы бы перевели, что ли. Я ж говорил: у меня ограниченные познания в латыни.
— Так это не по-латыни, Леня, — откликнулся вдруг Кирилл, зажмурив глаз и рассматривая на свет канал ствола. — Это по-французски. Означает эти самые — как их? — непредвиденные обстоятельства.
— Откуда ты знаешь? — Славин не смог скрыть удивления.
— А я пятьсот семьдесят семь иностранных выражений на память знаю. — Кирилл оттянул затвор и щелкнул спусковым крючком. — Вот, например, тутти фрутти, ит. — всякая всячина. Либертэ, эгалитэ, фратернитэ, фр. — свобода, равенство и братство. Или еще — манус манум ляват, лат. — рука руку моет. — Он стал заряжать запасную обойму, патроны один за другим скользили на свое место.
— А что такое — ит, фр, лат? — спросил Славин.
— Так это в словаре после каждого выражения пометка, чтобы не перепутать, на каком языке.
Славин ошеломленно воскликнул:
— Это ты словарь наизусть вызубрил?! Тот, что я тебе подарил? Вот это да! Рекорд… — Он хохотнул. — Но на кой черт голову забивать?!
Лицо Кирилла оставалось озабоченным.
— Сэгви иль туо корсо, — выговорил он, вставляя обойму в рукоятку пистолета, — э ляшья дир ле дженти, ит. Следуй своей дорогой, и пусть люди говорят что угодно…
— Данте Алигьери, — докончил я. — Если не ошибаюсь, с итальянского.
— Факт, — одобрил Кирилл загоняя патрон в ствол. Он поставил браунинг на предохранитель и сунул в задний карман.
Жгучая тайна
Ребята ушли, в комнате стало тихо. Иногда ветер шевелил занавески на окне. Мне следовало запастись терпением и ждать. Ждать — одно из самых редких умений в мире. Банально, но факт.
Я раскрыл томик Стефана Цвейга. Но вскоре обнаружил, что мой взгляд механически скользит по строчкам, пальцы столь же механически переворачивают страницы, а я совершенно не воспринимаю прочитанного. Больше того, лишь заглянув в начало, я узнал, что читаю «Жгучую тайну».
Меня занимало совсем другое.
Я внезапно ощутил, что но мне вернулось то самое беспокойство, та тревога, что угнетали меня после дня в заводской секретной части. Точнее, они и не исчезали вовсе, а лишь, оттесненные делами и хлопотами, слабо пульсировали где-то в глубине сознания.
Мне стало не по себе. Я никак не мог сосредоточиться. «Что-то» было по-прежнему расплывчатым, текучим, неуловимым…
Большая Морская, 4
Кирилл вразвалочку шел по Нижнелиманску. Учебный год в школах окончился, и улицы кишели разновозрастной детворой. Оголтело носились опьяненные свободой мальчишки. Что же касается их сверстниц, то те предпочитали развлечения более чинные — играли в «классы» или прыгали через скакалочку.
Вот две девчонки, одна уже большая, может, из пятой группы, другая совсем крошечная, расчертили свои «классы» прямо на дороге. Кириллу бы сойти с тротуара на мостовую. Но он неожиданно для самого себя выкинул такое, что не мог себе потом объяснить: поджал ногу и впрыгнул в первый «класс», легонько стукнул носком парусиновой туфли по камушку, тот влетел в следующий квадрат, Кирилл скакнул вслед и хотел уже снова ударить по камню… но спохватился: подумать только — это чекист Ростовцев идет на важное задание! Какое счастье, что не видел Славин!
Но кто же он все-таки, тот таинственный адресат посольского приглашения? Вражеский разведчик? Мирный обыватель, занесенный судьбой в чужую страну, которая стала ему своей? Как бы то ни было Кирилл был твердо уверен, что сумеет раскусить Вермана. Под каким же предлогом проникнуть к нему, в тот самый дом четыре по Большой Морской?
Вот и Большая Морская. Кирилл то и дело взглядывал на жестяные таблички у калиток и ворот: ржавые и только что выкрашенные во всевозможные колеры, написанные кое-как, лишь бы висели, и сработанные мастерски, даже со щегольством. Вскоре пошли сады, все чаще попадались легкие и нарядные дачные коттеджи. Потянулась, по сути дела, не городская, а дачная улица.