В стране вещей

— Не горячись, — успокоил его Холодильник. — Горячность — это порок. Пусть лучше гражданка Чернильница толком объяснит, чего она от нас хочет.

Всем понравились слова умного Холодильника, и в кухне установилась тишина.

— Я хочу, чтобы каждый из вас рассказал мне что-нибудь о себе или о своих знакомых. Я это все обдумаю, а потом напишу книжку.

Так сказала Чернильница. Мы-то прекрасно знаем, что в голове у нее вместо ума чернила, а в кухне этого никто не знал. Все поверили Чернильнице, что она обдумает.

Водопроводный Кран уже заранее захлебывался от смеха, вспоминая историю, которую собирался рассказать, а Чайник думал: «Может быть, меня после этой книжки почистят».

Таким образом, было решено рассказать Чернильнице несколько интересных историй.

Жил-был Огарок, — начала свой рассказ Терка. — Он горел ярким пламенем, и все тянулись к нему, потому что свет всегда приятней мрака. Огарок радовался, видя, как все к нему тянутся, и от этого пламя его становилось еще ярче.

Но вот однажды на свет прилетел какой-то Жук. Он подлетел слишком близко к огню и, разумеется, обжег себе крылышки. Это его очень обозлило.

— Чтоб ты сгорел! — выругался он. — Собственно, при твоей прыти этого ждать недолго.

Жук улетел, а Огарок долго еще думал над его словами. «Действительно, — рассуждал он, — этак и не заметишь, как сгоришь. А для чего? С какой стати? Нет уж, хватит с меня этого горения. Пусть ищут других дураков».

И он погас.

Да только не нашел Огарок счастья, которого искал. На его место поставили большую, яркую Свечу, а его забросили куда-то за шкаф, где он очень страдал, потому что привык к славе — а какая же слава за шкафом!

Всем очень понравился рассказ Терки. Чернильница задала ей еще несколько вопросов, уточнила некоторые обстоятельства, а потом приготовилась слушать новый рассказ. На этот раз слово предоставили Водопроводному Крану.

— В том углу, — начал Кран, — где сейчас находится специальный отлив для помоев, еще совсем недавно стояло Помойное Ведро. В него сливали всякую грязную воду, а потом куда-то выносили.

Понятно, что Помойному Ведру удалось повидать в жизни гораздо больше, чем любому из нас, потому что оно каждый день бывало за пределами кухни. Может быть, поэтому оно и зазналось.

Оно вообразило, что является вместилищем чего-то важного и самого драгоценного в мире.

«Ведь недаром же со мной так носятся!» — гордо заявляло Помойное Ведро.

Однажды, вернувшись с очередной прогулки, Помойное Ведро сказало:

— Ох, что я видело! Во двор принесли несколько вазонов. Они совсем такие, как я, даже меньше, только в донышках у них — маленькие отверстия. Говорят, что в эти вазоны посадят цветы и поставят их в комнаты.

В кухне каждый был занят своим делом, и никого не заинтересовали слова Помойного Ведра. А оно продолжало:

— Перейду и я в комнаты. Надоела мне ваша кухня.

И оно упросило Гвоздь, случайно попавший в него вместе с помоями, просверлить в его дне маленькую дырочку. Гвоздь с удовольствием выполнил эту просьбу.

— Вот теперь я — настоящий Вазон, — заявило Помойное Ведро. — Прощай, кухня!

И действительно, с кухней ему пришлосьраспроститься: когда пришла хозяйка, все помещение было полно воды.

— Ведро течет, — сказала хозяйка. — Придется его выкинуть: больше оно ни на что не годно.

Помойное Ведро всхлюпнуло от горя, услыхав о том, что его ждет. Оно уже не помышляло перебраться в комнаты, оно хотело остаться в кухне, продолжать собирать помои, но этого как раз Помойное Ведро теперь не умело делать.

И его выкинули.

— Вы, кажется, из кабинета спросил у Чернильницы Веник.

— Да, я там живу и работаю, — подтвердила Чернильница.

— Тогда вам должно быть известно, как в кабинете повесили Занавеску?

— Нет, что-то я такого не припоминаю.

— Не помните? Ну, тогда слушайте.

Все были в смятении: Занавеску хотят повесить!

Старый, дряхлый Чемодан и рваная комнатная Туфля долго, всесторонне обсуждали последнюю новость.

— Я лично с ней не знакома, — говорила Туфля, — но от других слыхала, что это вполне порядочная, честная Занавеска, которая никогда никому не делала зла.

— Да, если уж таких начинают вешать, то добра не жди, — согласился Чемодан.

Слова Чемодана испугали рваную Туфлю. А вдруг повесят и ее? Это было бы ужасно. Туфля сама лично никогда не висела, но от других слыхала, что это, по-видимому, должно быть ужасно.

Подошла Половая Тряпка, вся мокрая, — очевидно, от слез. Потом пришлепали Старые Калоши.

— Я всем сердцем любила несчастную, ведь она к тому же приходится мне родственницей. Можете не удивляться, если повесят и меня.

Так говорила Половая Тряпка. А Старые Калоши вдруг стали жаловаться, что их давно уже обещают починить и все не чинят.

Неизвестно, сколько бы все это продолжалось, если бы в разговор не вмешался Календарь. — Он висел на стене и все слышал.

— Эх вы, старые сплетники, — сказал Календарь. — Слышали звон, да не знаете, где он. Повесить Занавеску — вовсе не значит ее казнить, а наоборот — дать ей жизнь полную, интересную, какую она заслуживает. А за себя не бойтесь, — закончил Календарь. — Вас могут выбросить, но никогда не повесят.

Тряпку обидели эти последние слова: она считала себя родственницей Занавески, — почему же ее должны обязательно выбросить? Чемодан был стар и ничего не услышал, а Туфля услышала, да не поняла.

Одни только Старые Калоши нашли что ответить Календарю:

— Если все это правда, что вы сейчас сказали, то почему нас не чинят?..

А Занавеску повесили. Это было очень красиво, и все вазоны на окнах поздравляли ее и преподносили ей цветы.

Вы знаете, — сказала Канистра, — что в хорошей легковой машине всегда есть Часы. Машина идет — и они идут, машина стоит — а они все равно идут. Вот такие Часы были в одной «Победе».

«Победа» эта была чудесной машиной, очень быстроходной, и все хвалили ее за это.

А Часы тикали себе помаленьку, и их не хвалил никто.

Понятно, что Часы завидовали машине. Они хотели показать, на что они способны, и потому стали идти быстрее, пока не ушли вперед почти на целый час.

Но их не похвалили, а, наоборот, выругали и отдали в починку.

Часы недоумевали: ведь они спешили так же добросовестно, как и машина, — за что же ими недовольны?

Впрочем, в мастерской им быстро все разъяснили, и, вернувшись на свое место, они уже твердо знали, что не во всяком деле следует спешить. По крайней мере Часам это совсем не нужно.

— Скверная история вышла с Часами, — заметил Котелок. — Но не лучше получилось и с Выключателем. Вот послушайте.

Выключатель занимал на стене не особенно высокое положение, но возомнил о себе очень много. «Я, — решил он, — самостоятельная руководящая единица и не позволю каждому вертеть собой!»

Зажигают люди свет, — а он не зажигается. Гасят, — а он горит. Все наоборот. В чем дело?

Позвали монтера. Тот проверил все, осмотрел и говорит:

— Выключатель надо заменить. Совсем испортился Выключатель.

Что ж, испорченный Выключатель сняли со стены, а вместо него поставили исправный.

— Что вы делаете? Какое вы имеете право? Я буду жаловаться! — возмущался Выключатель, когда его снимали.

А потом успокоился:

Ничего, не пропадем. Нашего брата, руководящего, всюду нехватка. Вон и Солнце без руководства работает. Там меня с руками оторвут!

Но Солнце не нуждалось в руководстве, да и в других местах не нужен был испорченный Выключатель.

И остался Выключатель ни при чем. Ничего не проворачивал, не давал никаких руководящих указаний относительно света.