Страница 38 из 86
— А что было вчера? — недоумеваю искренне.
— А вы не помните, Иннокентий Иванович? — иронически усмехается она, подчеркивая последние слова.
— Нет, помню… Вчера почти весь день я проторчал у клиента, утрясая договор.
— Нет, это было позавчера! — Длинные ресницы оскорбленно взмывают.
— Золотко… Ты запамятовала, это было вчера, тринадцатого.
Она вне себя. Она поддается на игру — идет в сети доверчиво и расслабленно, как дитя.
— Нет, это было позавчера!!! — кричит она, забыв о намерении вести себя холодно и сдержанно.
— А что тогда было вчера? — Я страдальчески морщу лоб. — Не помню. Какой-то провал в памяти. А я все утро думал, почему вчера было тринадцатое, а сегодня сразу пятнадцатое…
— Потому что вчера было четырнадцатое. И вчера вы… Нет, я не желаю об этом говорить! — Наманикюренные пальчики вновь ложатся на клавиатуру.
— Милая, расскажи… Понимаешь, я чувствую, что со мной происходит что-то странное… Какие-то черные пятна, провалы в памяти…
Секунду золотистые, с черной выпушкой глаза изучают меня придирчиво и строго. И наконец, смягчаются.
Она подробно и обстоятельно рассказывает мне все, как было. В голосе звенит незаслуженная обида. Досада. Недоумение. Легкая озабоченность. И все еще — небольшая толика подозрения.
— Да… — вздыхаю горестно. — Вот так дела…
Сижу печальный, понурый. Повинную голову меч не сечет, и в сердце подопытной особы лампочкой вспыхивает материнская забота. Теперь она смотрит на меня любовно и вместе с тем плотоядно, как изнуренный диетой гурман взирает на обширный кусок истекающего соком мяса, который ему наконец позволили съесть.
— Веришь ли, вдруг накатит, ничего не помню, — жалуюсь я. — Ни кто я, ни что я… Помнишь мои опоздания на прошлой неделе? Вот, это оно… Забыл, где живу, уехал на другой конец города. Дома был огроменный скандал!
Глаза Алины мгновенно загораются практическим любопытством. Она уже раздумывает, как бы ей в ту минуту, когда на меня найдет стих, получить наконец практические дивиденды от нашей давно истончившейся связи.
— Ты уж прости, если что, — винюсь дальше. — Не знаю, что за лихоманка на меня нашла… Короче, когда начну пороть что-то невероятное, просто не обращай внимания.
— Это не заразно? — опасливо интересуется Алина, прикидывая свои шансы на успех.
— Не думаю. В остальном я совершенно нормален.
Отныне недоразумения забыты, мир восстановлен. Вскоре вверх по инстанциям пойдет сплетня о том, что иногда я начинаю заговариваться, но это не опасно. Такая сплетня — моя индульгенция. Небольшая толика безумия только украшает мужчину, как боевой шрам. Но главное — не переборщить.
— Милый, — выдыхает Алина, — я тебя вылечу. Помнишь, когда мы ездили летом на теплоходе, ты перекупался и заболел, а я тебя лечила… Как нам было славно вдвоем! Помнишь?
— Нет, не помню, — отвечаю я с печальным вздохом. — Абсолютно ничего не помню!
Нет, все-таки отличную болезнь я себе придумал!
Вскоре подвернулся официальный вечер в честь семилетия фирмы, где должны были собраться все наши сотрудники плюс самые важные и любимые личности из числа клиентов, налоговой полиции и работающего с нами банка. На этот вечер я очень и очень рассчитывал. Точнее, я рассчитывал на Улялякину.
Медленный танец, небольшая доза алкоголя, может быть, даже мимолетное признание в любви — все это вкупе поможет мне протоптать тропинку, но не к сердцу прекрасной бухгалтерши, а к неиссякаемому источнику теневых денег, кои брызжут живительной влагой под благотворной сенью подставных счетов.
Ради этого события в зале некоего ресторана средней руки были составлены столы буквой «П», ради этого заказаны декалитры спиртных напитков, доставлены тонны деликатесов, а оркестр полуцыганских музыкантов, призванный повысить градус собравшейся компании до точки кипения, уже сладко завыл сиплыми голосами приторную мелодию типа «Любила-забыла».
Вася конечно же единолично оккупировал свою бухгалтерскую пассию. Одетый в рубашку цвета сырого мяса и пиджак цвета прокуренных легких, он гоголем вышагивал вокруг барышни, петушился, надувал грудь колесом, рассыпался в витиеватых комплиментах и никому не давал приблизиться к предмету своих пылких притязаний. Девушка лишь снисходительно принимала ухаживания, польщенно улыбаясь.
Этот назойливый тип определенно мне мешал! Необходимо было его нейтрализовать. Но как удалить рыжего обалдуя? Запереть в мужском туалете, подперев дверь шваброй? Вызвать к телефону, будто его разыскивает любимая мама? Вернется в два счета и в том и в другом случае.
От табачного дыма и оглушительного завывания цыганской эскадрильи в голове, вместо мозгов, плавала дымовая взвесь. Я накинул на плечи пальто и вышел на улицу, снедаемый раздумьями.
Морозный воздух влился в грудь живительной струей. Окрестные улицы были пустынны, а на площадке у ресторана дружной гурьбой толпились машины сотрудников. Тут же гениальная идея вспышкой осветила мрак ночи.
Я достал из багажника своей машины нож и молоток и любовным взглядом окинул Васькин «фольксваген». Что греха таить, мне всегда нравился его автомобиль. Мне был идейно близок его дизайн, хотя округлые формы задних фонарей и казались несколько спорными в свете последних новаций автомобилестроения.
Проткнуть шины на передних колесах и высадить боковое стекло оказалось делом одной минуты. Я немедленно покинул заливавшуюся истерическим ревом (будто поросенок, которого волокут на заклание) машину и вновь погрузился в кипучее веселье праздника.
Вася единолично нависал над хрупкой девушкой, ритмично дергаясь в танце, как мышь с перекушенным кошкой позвоночником. В этот миг он походил на долговязую скалу, у подножия которой приткнулся утлый челн.
— Можно тебя на минутку? — вежливо прокричал я ему, заглушая цыганский рев музыки.
— Не мешай, старичок, — не очень-то любезно отозвался рыжий оболтус.
— Как хочешь, — я пожал плечами, — только не просись подвезти, когда закроется метро.
Любовь Васи к собственной машине была притчей во языцех. Он мгновенно отлепился от своей пассии и тревожно прорычал:
— Что случилось?
— А, — я легкомысленно махнул рукой, разыгрывая пьяного, — твой «фолькс» заливается соловьем. Кажется, его пытались угнать.
Вася, даже не извинившись, мгновенно отшвырнул в сторону предмет своей высокой страсти и помчался к выходу, высоко вскидывая на бегу петушиные ноги.
Осознав паническое бегство кавалера, Наташа с утробным вздохом опустила грустные коровьи глаза. Музыка, смолкнув на секунду, опять мрачно взвыла; безголосый певец, храбро рифмуя «любовь» и «кровь», жалобно заблеял очередную песню.
— Разрешите пригласить? — произнес я, не теряя драгоценного времени. На допрос важного свидетеля у меня было не более двадцати минут.
Девушка согласно взмахнула твердыми, как пластмассовая щетка, ресницами и доверчиво повисла на мне, закинув руки на плечи.
Когда танец закончился, я разглядел в полутьме танцующего зала посверкивающий ненавистью взгляд Алины.
Глава 12
Представьте себе, мой личный мозгоправ вздумал устроить за мной «наблюдение» по всей форме! По собственной инициативе и, что немаловажно, исключительно за свой собственный счет. Я не возражал. Его поведение полностью вписывалось в мои тайные планы, хотя и создавало массу дополнительных неудобств, в частности мешало нашим редким встречам с Кешей.
Я почувствовал слежку буквально на следующий день. Одно то, что слежка была обнаружена сразу, уже говорит о том, что ее вел непрофессионал.
Виктор следил за мной неумело, но отважно, самоотверженно выполняя свой врачебный долг. Обычно он поджидал меня в кафе напротив офиса, где располагается наша контора, или долговязо маячил за углом на пронизывающем ноябрьском ветру. Завидев мою фигуру на ступенях здания, он мчался наперерез через улицу, сталкиваясь со злобно шипевшими прохожими и не обращая внимания на визг машин. Метрах в пяти он испуганно тормозил, понимая, что приблизился слишком сильно и может быть замечен, и, нервно поблескивая стеклами толстых очков в позолоченной (самоварное золото) оправе, отскакивал в сторону, прятался за дерево или за фонарный столб, по-шпионски прикрывался газетой. Порой он терял меня из виду и растерянно кружился на месте, своим глупым видом поразительно напоминая котенка, гоняющегося за собственным хвостом.