Страница 45 из 46
– Ракитин! Войдите! Садитесь. Скажите, вы помните названия деревень, которые объезжали?
– Н-нет… Много было деревень. Все не упомню…
– А дороги, которыми ехали, помните?
– Так, маленько помню…
– А фамилии крестьян, у которых яйца покупали?
– Не помню. А только они записаны в книжках…
Я подвел его к карте района.
– Выехали вы, следовательно, из Петуховского района. Вот отсюда, не правда ли? И куда же направили стоны?
– В Леньки…
– После Леньков?
– Кажись, в Рудаковку… Есть такая в вашем райвоне?
– Есть… Ну, а после Рудаковки?
– В Песково… а затем поехал в это самое… как его…
– В Лысогорку?
– …кажись туда, а в точности не помню… Нет, не в Лысогорку я поехал, а в Родники… Сейчас припоминаю: в Родники.
– Ну, а если весь этот маршрут повторить: нашли бы деревни и людей?
– Так ведь как же не нашел бы, если все деревни в книжках записаны?!
– Сколько же вы проехали деревень всего?
– Кто ж их упомнит?.. Вот все в книжках… фитанции…
– Ладно. Давайте посмотрим «фитанции»… Так. Начали. Леньки… Рудаковка, Лысогорка, Родники, Пеньково, Столетово, Братское, Скуратово…
Я назвал десятка три деревень. Он согласно поддакивал.
– Ну, вот и все, что записано в пяти ваших книжках…
– Верно все, коли больше нет…
Я взял счеты.
– А теперь подсчитаем, сколько же яиц вы заготовили.
Защелкали костяшки.
Он смотрел на мои руки безучастно.
– Итак, вы заготовили всего четыре тысячи восемьсот тридцать штук…
– Как то ись четыре тысячи восемьсот?!
– Да так уж! Арифметика – наука точная. Может быть, сами подсчитаете? Пожалуйста…
Он считал долго, сбивался, снова начинал подсчет… И вдруг заплакал. Снова, как в первый день нашего знакомства, заплакал. Я чувствовал почти физическую брезгливость к этому человеку.
– Ну, что же? Четыре тысячи восемьсот, а не десять тысяч… Так или не так?
– Десять тысяч у меня было… десять тысяч…
Я потащил к себе из лежавшей на краешке стола пачки чистый бланк «Протокола допроса в качестве обвиняемого»… Но вдруг вспомнил об дедуктивном опусе Желтовского… Черт возьми! А ведь не увязывается!
Не верить Игорю я не мог. Слишком хорошо знал я этого замечательного парня. И… ох, как не хотелось мне тащиться по жаре в объезд тридцати деревень! Но – я вызвал дежурного милиционера.
– Скажи кучеру, чтобы запряг ту пару, что отобрали у конокрадов.
– Сейчас поедете? С кучером?
– Сейчас. И без кучера. – А человеку-крысе сказал: – Поедете со мной. Будете кучерить…
До пятнадцатой деревни все шло как по-писаному.
– Ну, Ракитин, были вы здесь?
– Был…
– Дома, где покупали яйца, можете найти?
– Нет…
– Хорошо. Поедем в сельсовет…
Следовала обычная процедура вызовов. Являлся крестьянин. На вопрос: «Продавали яйца вот этому гражданину?» – отвечал:
– Продал полторы сотни… А чево?..
– Квитанцию получили?
– Получил…
– Можете принести показать?
– А пошто не принести? Сейчас схожу…
Иногда отвечали:
– Искурил на цигарку…
Но все подтверждали и количество проданных яиц и полученную сумму, отображенную в копии квитанционной книжки… Словом, все шло нормально. Но с пятнадцатой, по счету, деревни начались странные вещи…
В этой большой и зажиточной деревне пришлось заночевать. Я вызвал некоего Самохвалова, однако с ним сразу явились еще человек пять.
– А вы, товарищи, зачем пришли? Покурить?
– Нет, товарищ следователь… Нужно бы кое-што прояснить…
Переговорив с Самохваловым, я предложил:
– Ну, давайте, проясняйте, что хотели…
– Претензию мы имеем к энтому человеку, – ткнул желтым обкуренным, как мундштук, пальцем пожилой бородач. – Пущай скажет, пошто Самохвалову платил по семь гривен с десятка, а мне, к примеру, по полтиннику? А вон Федору Егоровичу по четыре рубли с сотни отвалил… Это как же так, гражданин хороший? Нешто у тебя такции нет? Заготовитель-то вы, вроде, совецкий?
Ракитин задергался, засопел и еще больше стал походить на старую крысу.
– Тута, граждане, дело торговое, полюбовное… Такса у меня сдаточная. А приемной таксы нету. Сколь заплачу – то и мое право. И я никово не насильничал… Хошь продавать – сделай милось! Не хошь – твое дело. Я тебя не неволю.
Я вмешался:
– Квитанции-то у вас есть, мужики?
– Как не быть, – ответили четверо и достали измятые бумажки.
Я сличил с корешками. Две квитанции сошлись. Но копий остальных двух в сброшюрованных корешках книжки не оказалось. А пятый – старичок – заявил:
– А мне энтот заготовитель и вовсе не дал квитка. Полторы сотни яичек куплял и деньги уплатил. По четыре рубли с сотни, а квитка не дал… Такое дело…
– Как же получилось, Ракитин?
– Врет. Все врет! Выписывал я ему квитанцию!
– Не гневи бога, гражданин! Стар я, чтобы врать…
Утром мы отправились дальше. Разговаривать мне не хотелось. Так в молчанку проехали семь верст и подвернули к сельсовету соседней деревни. Здесь выяснилось, что «яичный товар» был куплен у пяти женщин, а квитанции… квитанции у покупателей отобрал побывавший уже здесь уполномоченный Родюков. Я проверил книжку и не обнаружил фамилии продавцов.
– Может быть, вы просто из другой книжки оторвали квитанции, Ракитин, и копий не выписывали?
– Этого не могет быть…
– Так где же копии? В книжках-то их нет?
– Ума не приложу… А только я выписывал. И баб тутошних сейчас припомнил… Выписывал, с копиями… Под копирку.
Приблизительно такие же результаты я получал почти в каждой следующей деревне или в селе.
На шестой день объезда недостающие пять тысяч яиц «были найдены», а в портфеле моем лежала довольно объемистая папка кратких, но «доказательственных документов», свидетельствующих… О чем? О том, что больше половины купленного товара покупалось заготовителем с выпиской квитанции в одном экземпляре…
Зачем же ему это было нужно? Ведь в казенных деньгах надо было отчитываться? Ну, допустим, какую-то выгоду, за счет торгашеского объегоривания крестьян, он мог получить. Однако подавляющее большинство продавцов утверждали, что расплата с ними была произведена честно, по существующей среднерыночной цене. Правда, были и исключения, но очень мало… Так зачем же заготовителю понадобилось прятать копии квитанций?
Незачем… Тогда кому это нужно было? У кого еще мог проявиться интерес к этому делу? У Желтовского? Но ведь у него в руках квитанционных книжек не было… Неужели… Родюков? Что ж, проверим.
Дома я отпустил на постоялый двор Ракитина и вызвал к себе Родюкова.
– Садись. Предупреждаю: разговор официальный. Зачем вы удалили из квитанционной книжки копии? И удалили хитроумно: так что и следов не осталось!
Родюков ухмыльнулся.
– Да что вы нервничаете, Александрыч? Ведь он жулик – пробу ставить негде! Его нужно обязательно изъять из общества! Вы в Гусевке этого старичка Рыжкова допрашивали? Ну так чего ж вам еще надо? Ракитин ему вообще не выдал квитанции… Да и не одному ему! И в Грибковке, и в Ельцовке… и в Рухловой. Верно ведь?
– Да. Так Ракитин обжулил крестьян на триста яиц и нажил таким путем разницу против сдаточной цены в сумме 16 рублей 30 копеек…
Родюков все ухмылялся.
– У меня меньше получалось… Сами должны понимать, что на такую сумму ни один нарсудья дела не примет. А Ракитина обязательно нужно изъять… Это вам всякий скажет. Любой честный гражданин советский.
– Знаете, что вы сделали, Родюков? Как бы хотелось, чтобы до вас дошло. Ракитин – мелкий, грошевый жулик. А вы – во сто крат хуже! Вы вор! Вы государственную честь украли!
– Ну, знаете ли… вы хоть и следователь, а не забывайтесь!
– Сдайте оружие, Родюков!
– Фью-ю-ю! Это уж вы, тово… маком! Не вы мне шпалер давали, не вам его и получать. Поеду в округ и доложу, как вы работать мешаете! А еще народный следователь!
Я крикнул:
– Дежурный! Обезоружить!