Страница 35 из 46
– Вы что ерунду болтаете, граждане?!
– Почему ерунду? – возмущается Игорь.
– Сами знаем, что ерунду! А ты не мешай. Уж нельзя людям и подумать вслух! Верно, Желтовский? Идемте ко мне. Покажу кое-что…
Жена Виктора принесла чай. Крепкий, сладкий, чуть забеленный молоком. Дьяконов любит такой чай. «Киргизский». И я очень люблю. После бессонных ночей здорово бодрит…
– И, тем не менее, – помешивая ложечкой сахар в стакане, продолжает свои мысли Дьяконов, – тем не менее, Лыков прав. Под наступление – юридический базис нужен. Не девятнадцатый год! И еще – выправлять положение. Загибают кое-где… Усердие не по разуму. Был я в Крещенке. Вижу – в кутузке сидит арестованный мужик. Выяснил – взаправдашний кулак. За что, спрашиваю, посадили? Отвечают: категорически-де отказался вывозить хлеб… И четыре дня сидит… А в районе только три лица имеют право ареста: ты, я да Шаркунов с твоей санкции. Нельзя позволять таких фокусов!
– Освободил этого хлюста?
– Конечно, освободил. Хлеб он все же вывез… На-ка вот, читай…
Уже забытый бисерный женский почерк на листке тетрадки… «Полиции, юстиции, жандармерии. Я прибыл. Командующий крестьянской армией Огоньков Федор».
«Командарм Огоньков»!
Меня разбирает смех, но Дьяконов смотрит с укором.
– Не смейся. Такой прохвост, как этот конокрад, – умный, грамотный, смелый – в мутной воде может больших рыб нахватать. Ты обрати внимание: это не блатное кокетство, а самая настоящая политика. Знаешь, что из себя представляет Огоньков?
– Бандит, ожидающий пули…
Виктор Павлович поморщился.
– Если бы это Шаркунов сказал! Огоньков – бывший черноморский матрос – анархист. Был в отряде Щуся. Потом перешел к нам. За грабежи при взятии Екатеринослава был арестован и предан суду ревтрибунала, но бежал из-под стражи и исчез… Только недавно фирме удалось установить, что при Колчаке был комроты в партизанском отряде Рогова-Новоселова… Слыхал об этой сибирской махновщине? Сперва били белых, а потом стали грабить, кого попало, направо и налево, и их пришлось ликвидировать… При нэпе, под чужой фамилией, окончил фельдшерскую школу – своих раненых лечит сам. Вот, что такое Огоньков!.. Ох, чует мое сердце – теперь он развернется по-новому!
Еще прошли месяцы… За окном камеры плакало небо, дребезжало от порывов ветра плохо примазанное стекло, где-то хлопали ставни.
Я вернулся из района и мысленно подвел итоги… «Производственный минимум следователя» – восемь дел – выполнен, и каких дел!
Три кулацких сынка, переодетые в вывернутые наизнанку полушубки, оглушили сторожа ссыпного пункта, связали и выбросили старика в ров, а потом выворотили пробой с дверей зернохранилища и подожгли зерно… На «Деле», сверху, Игорь каллиграфически вывел: «Арестантское».
В только что созданном колхозе в одну ночь пали семь лошадей и одиннадцать коров. Старший пастух и конюх исчезли Впрочем, ненадолго. В уголке дела тоже: «Арестантское».
Стальным ломом кто-то разнес на куски все оборудование еще одного маслозавода… Очень бы хотелось украсить игоревской пометкой правый уголок «Дела», но пока что там мой синий карандаш: «Розыск».
Пять «Дел» о поджогах изб сельсоветчиков и активистов из бедноты. Остались люди без крова, и мало толку, что в окружном домзаке коротают свои последние дни семеро поджигателей.
Сколько их еще по районам!
Поздно ночью снова пришел ко мне Лыков и снова попросил:
– Есть чего-нибудь пожевать? Худо холостяку… Ну, какие у тебя новости?
– Скверные. Сплошь контрреволюционные преступления… У меня такое впечатление, что мы накануне большой стычки…
– Восстание, думаешь?
– Да! Думаю.
– Чепуха! Восстание – явление массовое. А масса с нами.
– Как московские дела, товарищ секретарь?
– Левые сфабриковали новую «программу». «Сплошная коллективизация в кратчайший срок». На местах кое-где слушают и портят все дело… Вчера выгнали в край одного пижона. Приехал с мандатом округа. Апломб, портфель, золотые часы, два никелированных револьвера – и вел себя, как завоеватель… Александр Македонский! К сожалению, в двух деревнях успел напустить тумана. Такое молол, что и не поймешь, где Троцкий, где Бухарин, где Рыков! «Кто не пойдет в колхоз – враг советской власти». Понимаешь? И так атмосфера – как в топке крейсера! «Кулака, – заявил, – надо определять не по числу скота и не по наличию батраков, хотя бы и укрытых от учета, а по психике…» Психолог нашелся!
– Ну, и что с ним?
– Что! Дали мы, конечно, отпор. Отобрали партбилет – с восемнадцатого года, сукин кот! Дьяконов его обезоружил и предложил в трехчасовой срок убраться из района. Послали письмо п краевой комитет… Уехал… А где гарантия, что покается и в другой район не пошлют? Они каяться умеют! Ну, пойдем!
– Опять «пойдем»? Ведь третий час ночи!
– Вот-вот, самое время… К пяти часам в район выедут четыре партгруппы.
– Да в чем дело?
– Увидишь и услышишь… У меня нарочный из Покровки сидит.
В райкоме дым столбом от папирос и цигарок… Кабинет Лыкова и приемная забиты вооруженными коммунистами, комсомольцами. Есть и беспартийные – из районного актива…
Нарочный из Покровки – член сельсовета – рассказывает: вчера, около полудня, на улице возле школы, где проходило общее собрание села, появились двое конников, одетых в крестьянское платье. Спешились и вошли в школу. Один из приезжих – высокий и горбоносый, – подойдя к окружному уполномоченному по коллективизации, спросил:
– Городской?
– Да, я из города. А в чем дело, товарищ?
– Рабочий, служащий?
– Деповской я. Машинист паровозный. А вы кто?
– Сейчас узнаешь. Коммунист?
– Да, член партии.
Ударил двойной грохот наганов приезжих. Падая на пол, уполномоченный так и не услышал последующих слов горбоносого:
– Здорово, мужики! Я – Огоньков, командующий крестьянской армией! Я – за советы без коммунистов! Не бойтесь – крестьян я не трогаю, а коммунистов что натравливают вас друг на друга, бью беспощадно! Не расходитесь: сейчас будет производиться выдача денег…
Второй бандит вывернул из торбы кучу денежных знаков и стал без разбора оделять крестьян…
В просторном школьном дворе расположился вооруженный отряд, человек с полсотни… С крестьянами, окружившими конников, бандиты были вежливы и обходительны. Тарахтели два бубна, в кругу плясали…
Огоньков, выйдя на крыльцо школы, держал еще одну краткую речь.
– Пробуду у вас недолго. Ничего нам не носите – у нас есть все. Объявляю прием в крестьянскую армию! Кто захочет послужить общему делу в борьбе против насильников-коммунистов, милости прошу! Принимаю со всяким оружием!
Банда пробыла в селе около двух часов и ушла, прихватив с собой шесть новых «добровольцев» – кулаков.
И вот райвоенком зачитывает списки боевых партгрупп:
– …командир группы – красный партизан Евтихиев… Четвертая группа… командир – красный партизан Иван Николаев! Задача: найти банду и уничтожить. Всем ясно? Сейчас идите в раймилицию. Там подготовлен транспорт и верховые кони. Штаб – в РИКе. Связь держать телефоном и нарочными…
Дьяконов подошел ко мне:
– Помнишь, что я говорил? Вот тебе и Огоньков. Ты куда сейчас?
– Собираться надо в район по делу о последнем поджоге.
Но в этот день выехать не удалось. Выбрались мы с Игорем лишь на следующее утро. Ехали шагом в волнах тумана, поднявшегося с ближних озер и стлавшегося понизу, вдоль большака. Вокруг царила та рассветная тишина, после которой первые звуки пробуждающейся природы всегда воспринимаются особенно остро.
Через полчаса приглушенные туманной дымкой мягкие переливы золотистых, пурпурных и зеленоватых тонов восхода сменились алым, красный солнечный диск пополз вверх и все вокруг ожило птичьими голосами…
– Хороший день будет, – задумчиво произнес Игорь. – Эх, так и не пришлось нам пострелять эту осень!
– «Если небо красно к вечеру – моряку бояться нечего. Если красно поутру – моряку не по нутру.» К ночи жди непогоду…