Вася Алексеев

Четверо парней долго стояли на пустынной улице, держа за пазухой наганы. Холод был лютый, а по дороге никто не ехал. Сперва один плюнул и ушел, потом плюнули и другие. «Экспроприация» не состоялась, о ней уговорились молчать, но, видно, кто-то всё же проболтался. Случаем на Муринском проспекте заинтересовались в райкоме партии. Горе-экспроприаторам пришлось держать ответ. Досталось бы им крепко, но тут развернулись серьезные события. Немцы начали наступление. По тревожному гудку, разбудившему Питер февральской ночью, парни вместе с десятками тысяч других ушли под Псков.

События под Псковом и Нарвой определяли всю жизнь Питера в те дни. Рабочая молодежь рвалась в бой. Понимали, как нелегко придется в схватках с регулярной немецкой армией. Надо было отстаивать власть Советов. «Социалистическое отечество в опасности!» — сказал Ленин. Как же могли рабочие ребята не откликнуться на эти слова!

Петроградский комитет Социалистического Союза молодежи созвал ребят из районов на экстренное заседание. По притихшим и темным заснеженным улицам спешили на Чернышеву площадь. Теперь ПК Союза помещался там, в тяжелом желтом здании бывшего министерства просвещения. Здание перешло к Наркомпросу, он выделил молодежи две комнаты во втором этаже.

Всегда, с утра и до поздней ночи, было шумно в этих комнатах, — усевшись на полу (стульев не хватало), слушали лекции, заседали. Отзаседав, пили кипяток из закопченного чайника, который грели в камине, и по-братски делились пайковыми крохами. Тут и спали — на полу, и отсюда уходили, получив назначение на государственные посты.

Но в ту февральскую ночь в комнатах Союза было не так, как обычно. Ни песен, ни длинных речей. Вася Алексеев оглядел собравшихся. Лицо его было бледным.

— Начнем, товарищи. Грозная опасность нависла над Красным Питером. Сейчас надо действовать…

Очень коротко рассказал он, как развиваются события.

— Мы должны призвать всех молодых пролетариев к оружию. Все, как один, под красное знамя Советов! Все на защиту революции!

Прений открывать не стали. Ребята были единодушны, они уже считали себя бойцами. Быстро утвердили тройки, которым было поручено формировать отряды молодежи в районах.

Прямо с заседания Вася отправился за Нарвскую заставу. Он был уверен, что вместе со сформированными отрядами уйдет на фронт. Его опять не пустили. Городской комитет партии обязал продолжать работу в ПК Союза молодежи. Председатель ПК должен быть на месте.

А тысячи ребят уехали в длинных эшелонах, непрерывно отправлявшихся с Балтийского и Варшавского вокзалов. Уехал и отряд, состоявший из членов ПК Союза, из активистов. В те дни и появились на дверях районных комитетов знаменитые надписи, наскоро сделанные карандашом: «Райком закрыт, все ушли на фронт».

Вася попрощался с Петей Смородиным, с Моисеем Ратновским, с Женей Герр, со Степановым, Вьюрковым, с другими членами ПК… Его друзья и товарищи стали командирами, составили штаб молодежного отряда. Они ушли воевать, и вновь увидеть их Васе довелось только весной.

Молодежный отряд вернулся в Питер из-под Гдова в апрельский день, теплый и сырой. Советская республика заключила мир с Германией. Отряд распустили. На прощание решили устроить пир. Нашелся и повод: Жене Герр — бойцу Искорке исполнилось 17 лет. Собрали дневной паек и закатили ужин. К ночи забежал Вася Алексеев. Ребятам, которые долго не видели его, бросилось в глаза, что он изменился за это время — еще сильнее исхудал, лицо было утомленное, глаза припухли… Но глядели эти глаза по-прежнему весело. Вася был, как всегда, оживлен, много говорил. Его сразу окружили, закидали вопросами. Спрашивали о Седьмом съезде партии, о делах в Союзе, о работе в суде. И как-то уже через минуту забылось первое впечатление, что плохо, очень устало выглядит их друг.

Ребята наперебой рассказывали Васе о жизни в отряде. На фронте всякое случалось. Разумеется, было трудно — война. Но сейчас, когда они вернулись домой, почему-то всем вспоминалось смешное. Например, как лежали в секрете в поле и вдруг померещилось, что впереди кто-то идет. Открыли огонь, и попусту — в поле не было никого. Ну и ругался же после этого заместитель командира по строевой части Петя Смородин!

Впрочем, Петр и сейчас не находил эту историю смешной:

— Мало я вас ругал, если не поняли. Это же чистейшая военная безграмотность. Секрет не имеет права себя выдавать…

Не заметили, как наступило утро. Над просыпающимся городом поплыл перезвон колоколов.

— Голоса старого мира. Уже полгода Советская власть, а они всё к старому зовут, — сказал кто-то из ребят.

— Это Казанский собор с Исаакиевским переругиваются, — засмеялся Вьюрков. — Вы не знаете? Исаакий у Казанской божьей матери деньжат порядочно занял, а отдавать не хочет, жйла. Вот Казанский собор и долдонит: «От-дай долг! От-дай долг!» А Исаакий тянет басом: «Не от-дам! Не от-дам!» Да чего их слушать? Споем лучше. Вот если Вася затянет…

И Вася затянул: «Нелюдимо наше море». Это была любимая песня. И еще была любимая: «Нарвская застава, Путиловский завод». Ее тоже спели. Потом Вася решительно поднялся:

— Пора!

— Спели бы еще, куда ты?

— Надо мантию надевать. Сегодня в суде много дел.

Мантии он не надевал, а судьей был серьезным, ставил часто в тупик старых опытных юристов. Они, лишившись практики, приходили на Ушаковскую послушать, как решают дела рабочие-судьи. Настроены в большинстве они были скептически, даже враждебно. Иногда Вася слышал громкие реплики из зала:

— Это не народный, а большевистский суд.

Вася вспыхивал:

— В том-то и счастье, что большевистский! Вы твердите о народном, а сами мечтаете о буржуйском суде. Нет его и не будет!

На заседании у него всё было очень просто. Слово могли получить не только обвиняемые, свидетели, истцы и ответчики, но и каждый из публики, кто хотел высказаться по делу. Но если кто-то из юристов-профессионалов пробовал воспользоваться этим и брал на себя функции адвоката, Вася быстро распознавал эти уловки. Он ставил незваных защитников на место. С изумлением адвокаты убеждались, что он довольно тонко разбирается в специальных юридических вопросах. Они стали говорить, что судья этот только считается рабочим, а в самом деле имеет специальное образование. Вася и правда знал много, хоть не кончал университета, он постоянно читал. Только порой было трудно сдержаться. Он был вспыльчив от природы, теперь к вспыльчивости примешивалось и постоянное переутомление. Один раз он сорвался.

Спекулянт, которого судили, предъявил бумажку, с помощью которой пытался доказать, что заготовлял продукты для какой-то организации. «Липа» была очевидная. Но спекулянт твердил свое, надеялся запутать «темного» судью.

— Если б в зале нашелся юрист, он бы сказал, что только дурак поверит вашему документу, — прервал его выведенный из себя Вася.

Но оказалось, что юрист в зале был, он сидел наготове.

— Прошу слова для объяснения, — потребовал гладкий человек в полувоенном костюме. — Я служил следователем в Адмиралтейском районе и посему могу считаться компетентным в подобных вопросах. Утверждаю, что документ, представленный подсудимым, имеет законную силу. Судья оскорбляет нас, заявляя, что такой бумаге может поверить лишь дурак. Я ей верю.

Он вызывающе, с явной насмешкой глядел на Васю. И тот не выдержал:

— Значит, вы и есть дурак или прикидываетесь дураком.

— Я требую, чтобы сказанное судьей было занесено в протокол! — закричал господин во френче.

— Протокол из-за вас пачкать не будем. Хотите иметь документ, что я вас назвал дураком, сейчас я вам дам справку.

И Вася тут же написал справку, да еще громко пристукнул ее печатью суда.

Господин во френче аккуратно сложил бумажку, удостоверяющую, что он является, по мнению суда, дураком, спрятал ее в карман. Потом у Васи было много неприятных объяснений в совете народных судей. Возник даже вопрос о смещении его с поста. Но тут вмешался районный исполком. Он ответил, что Алексеев Василий Петрович лично известен Совету рабочих депутатов как безукоризненно честный, преданный революции человек, и за него исполком готов поручиться в любых условиях.