Страница 10 из 23
Я вошёл в группу сценаристов и художников, разрабатывающих рекламные кампании по продвижению товаров. Мой непосредственный начальник, директор по творческим вопросам, приехавший из Англии, обычно говорил: «У меня есть такое чувство в желудочном соке…», перед тем, как решать насколько, на его взгляд, идея была хороша или плоха. Однако, в конечном счёте, решающее значение имело то, в какой мере одобрял идею отдел сбыта на самом предприятии.
С отменой чрезвычайного положения в сентябре 1960 года я начал общаться с многими людьми, которые были в тюрьмах, скрывались или просто отсиживались. Хотя АНК, равно как и ПАК, и Коммунистическая партия, оставались запрещёнными, остальные организации и участники Движения — КОД, Индийский конгресс и профсоюзы — возобновили открытую деятельность. Я подружился со здоровенным африканером Стивом Нелом, у которого была аптека на той улице, где располагалось так называемое «отделение для чёрных» Натальского университета. Чёрные студенты учились в ветхих помещениях, тогда как белые занимались в хороших зданиях на вершине холма. Группа студентов-членов АНК сделала заднюю комнату в заведении Стива своей штаб-квартирой. Среди них были такие лидеры АНК, как Джонни Макатини, который впоследствии представлял организацию в ООН, и Кгалакхе Селло, ученик клерка у Роули, который впоследствии стал членом правительства Лесото. Был среди них и Эрнст Галло, тоже студент-юрист, который жил в семье Стива Нела.
Эрнст был из Кейптауна. Его родителям пришлось побороться за то, чтобы он смог окончить школу, и он продолжал учёбу, изучая юриспруденцию по неполной программе. Как и другие, он был старше меня на несколько лет. Мы стали близкими друзьями. Каждую неделю после работы мы встречались с ним, чтобы идти продавать поддерживающую Конгресс газету «Нью Эйдж», которую доставляли в аптеку Стива.
— Нью Эйдж! Газета борьбы, — выкрикивали мы, обращаясь к рабочим, которые торопились на автобусы и поезда, доставлявшие их в посёлки.
Вера Поннен жила за углом от аптеки Стива. Наконец-то я познакомился с её мужем Джорджем, который находился под арестом. Он был коренастым мужчиной, который был первым профсоюзным организатором среди индийских рубщиков сахарного тростника. Он не торопясь вникал в поставленный ему вопрос, привлекал внимание собеседников пристальным взглядом и после этого давал предельно конкретный ответ. Он любил расслабиться в конце тяжёлого рабочего дня с помощью бренди и кока-колы. Вера, обычно неистовая и боевитая, к этому времени обычно также утихала. На заседаниях КОД, где она иногда имела острые разногласия с Роули, она цитировала «Поннена» — никогда не называя его по имени — и это, с её точки зрения, решало спор в её пользу.
Единственной другой личностью, к которой Вера относилась с почтением, был Мозес Котане, давний лидер Коммунистической партии и АНК, останавливавшийся у Понненов, когда бывал в Дурбане. Я встретил его там в один необычайно холодный день, и увидел их двоих в халатах, с шарфами, повязанными вокруг головы, за чашкой чая. Мне было очень трудно скрыть смех при виде Котане, считавшегося самым опасным коммунистом в стране, выглядевшим как «гого» (бабушка из чёрного посёлка).
Редакция «Нью Эйдж» была на Грей Стрит, в суматошном индийском торговом центре. Её возглавлял М. П. Найкер, который пользовался большим уважением. Под его опекой я начал готовить материалы для газеты. Помощником Эмпи, как его все звали, был молодой человек Ибрахим Исмаил Ибрахим, который был из мусульманской среды, о чём свидетельствовало его имя. Имена всех индийских товарищей подвергались сокращению и Ибрахима звали Эбе.
Напротив офиса «Нью Эйдж» находился «Лакхани Чемберс», сырое, похожее на лабиринт пребывавшее в жалком состоянии здание, в котором размещалось множество дышащих на ладан фирм. На одном из плохо проветриваемых этажей располагались тесные и перегруженные людьми помещения Индийского конгресса Наталя и Южноафриканского конгресса профсоюзов (САКТУ). Это место походило на железнодорожную станцию, поскольку рабочие непрерывно приходили и уходили. Билли Нэйр выделялся как самый динамичный деятель, и он пользовался огромным уважением. Бывали моменты, когда мне нужно было передать ему срочное послание, но если он принимал рабочих, ждавших очереди к нему, то он требовал, чтобы я подождал. Потом он объяснял, что профсоюзный офис — это то самое место, где рабочие должны чувствовать, что они идут первыми. Он любил выпить после работы и я иногда заглядывал вместе с ним в индийский ресторанчик, чтобы опрокинуть стаканчик-другой тростникового спирта — излюбленного напитка индийских рабочих.
Опять начали проводиться собрания. Постоянное место для них под безобидным названием «Социальный центр мужчин-банту» было поблизости. Поскольку большинству членов КОД, включая Роули, Веру и Джеки, в соответствии с Законом о подавлении коммунизма было запрещено выступать на собраниях, делать это поручалось мне. Зал неизменно был переполнен рабочими, находившимися в самом боевом настроении и низкими мелодичными голосами распевавшими на языке зулу революционные песни свободы. «Мы будем стрелять по бурам из пушек», было общей темой этих песен.
Меня представлял на сцене Стефен Дламини, президент САКТУ, который одевался в строгом стиле в костюм с красным галстуком и имел отменные старомодные манеры. Поскольку в задних рядах зала сидела группа офицеров и полицейских из Специального отдела, он объявлял, что не собирается раскрывать моё имя, чтобы не облегчать жизнь полиции. Профсоюзный активист по имени Джерри Кумало выходил, чтобы переводить меня, поэтому Стефен решил окрестить меня Кумало.
Позднее, когда в изгнании я стал писать стихи, я использовал псевдоним «АНК Кумало». После моей речи, однако, некоторые из молодежных лидеров решили дать мне имя «Вука Йибамбе», что на языке зулу означало «тот, кто готов прыгнуть на сковородку».
В том темпе, в котором я жил, было мало времени для семейной жизни. Пэтси не хотела заниматься политикой, и с обоюдного согласия и без всякой обиды она вернулась в Йоханнесбург. Наш брак продолжался шесть месяцев. Мне показалось было, что я не выполнил своих обязательств перед ней, но я был несколько успокоен, когда Вера и Джеки, которые выступали нашими советниками, сказали мне, что наши отношения никогда не выглядели жизнеспособными. По крайней мере мы расстались по-дружески, без дополнительных проблем в виде детей. Пэтси скоро вновь вышла замуж и родила ребёнка, но я никогда больше её не видел.
В конце мая 1961 года доктор Фервурд, главный архитектор апартеида, провозгласил Южную Африку республикой. АНК, возглавляемый Нельсоном Манделой (ушедшим в подполье, чтобы организовывать сопротивление), призвал к трёхдневной забастовке протеста. За несколько недель до этого мы уже работали на всех оборотах, чтобы обеспечить успех этого призыва.
Именно в это время я возобновил знакомство с бывшей соседкой Венди, Элеонорой, которая работала в центре города в книжном магазине. Она родилась в Шотландии, и в Дурбан её привезли ещё ребёнком. Между нами обнаружилось много общего, и скоро Элеонора распространяла листовки вместе со мной. У неё было много либерально настроенных друзей, и это способствовало расширению рядов крошечного КОД.
Перед самой забастовкой, когда мы должны были бы заниматься последними приготовлениями, часть из нас собралась в доме Роули, чтобы охранять его. Его несколько раз угрожали убить и мы получили информацию, что группа убийц вот-вот должна была нанести удар.
Я был в первой смене с Джонни Макатини. В два часа ночи нас сменили, и мы повалились спать в комнате на втором этаже. Только мы закрыли глаза, как в саду началась стрельба, сопровождаемая боевыми криками нашей стороны. Наши люди были вооружены только дубинками. Выскочив на улицу, я увидел две отъезжающие машины, за которыми гнались наши ребята. Схватив кирпич, я тоже погнался за ними, ободрённый тем, что двигатель одной из машин забарахлил. Хорошо бегая, я вырвался вперёд и в тот момент, когда машина дернулась и начала двигаться, я отправил свой снаряд в заднее стекло. Оно разлетелось. Почти одновременно я попал под огонь пассажира в маске. Я почувствовал жгучую боль в щеке и когда поднял руку к лицу, то почувствовал, как струится кровь. Я сжал кожу и выдернул кусочек свинца — осколок пули, отскочившей рикошетом.