Зима в горах

— Да, да, нам обязательно нужно несколько юбочек, — раздраженно сказал человек с седеющими бакенбардами, обращаясь к Мэдогу. — Это зрительно впечатляет, зрительно впечатляет, понимаете?

Кто же из них поэт? — думал Роджер, разглядывая шотландцев. Все они в одинаковой мере были и не похожи и похожи на поэтов. Несколько бретонцев вышли из здания муниципалитета, где они, по-видимому, до этой минуты скрывались. Давка на верхней площадке лестницы все усиливалась, и работники телевидения пытались вежливо оттеснить публику за пределы небольшого, нарисованного мелом круга — места, отведенного для мэра.

— Где же ирландцы? — растерянно спрашивал Мэдог.

Роджер старался протиснуться к нему с доброй вестью о том, что Дженни скоро доставит их сюда, но, прежде чем он успел добраться до него, давка внезапно усилилась еще больше, появилась большая группа исполнителей народных танцев в валлийских костюмах и начала прокладывать себе путь сквозь толпу.

— Пропустите их вперед! — кричал человек с бакенбардами. — Поставьте их вперемежку с юбками! А остроконечные шапки отодвиньте в сторону! Из-за них не будет видно лица мэра.

Роджер издали заметил, как Гэрет, Айво и Гито направляются к пивной Марио, и решил, что пора бы и ему присоединиться к ним. Но, обернувшись, он увидел, что ирландские поэты во главе с Дженни, решительно расталкивая толпу, начинают подниматься по ступенькам. Разные голоса на разных языках звучали одновременно; все старались перекричать друг друга.

— Э, дружище, смотри лучше кого толкаешь! — Посторонись ты, невежа. Камера! Отодвиньтесь, не закрывайте лица мэра! — Кто здесь Макалистер? — Я же не Макалистер, приятель… — Кому кружку солодового? — Дайте мэру дорогу!

Пока Роджер колебался — его и подмывало убежать от этого кавардака в более нормальную обстановку, и трудно было оторваться от происходящего, — в дверях муниципалитета появился мэр и подошел к микрофону. С достоинством улыбнувшись поочередно — сначала в объектив телевизионной камеры, затем поэтам и, наконец, всем собравшимся гражданам, — он звучным голосом начал произносить пышную приветственную речь на академически правильном валлийском языке. И в этот момент на лестнице внезапно показалась миссис Аркрайт и стала взбираться наверх, таща за собой бак с мусором. С нечеловеческим усилием она взволокла его на площадку, поставила и яростным пинком опрокинула: жестянки, бутылки, капустные кочерыжки, пластмассовые коробки, спитой чай, яичная скорлупа и фруктовые очистки дождем посыпались под ноги стоявших на лестнице. Фонтан разноязычной брани взмыл к небу.

— Я протестую! — завопила миссис Аркрайт, перекрывая этот адский гвалт. — Я одинокая вдова! Это зараза! Приехать из Болтона, чтоб губить здоровье здесь в Лланкрвисе! «Прими с честью чужеземца, который постучится в твои ворота!»

Она все еще продолжала выкрикивать что-то бессвязное, но сочувственно улыбавшийся полицейский уже поволок ее прочь. Мэр, шаркая ногой, чтобы отлепить приставшую к подошве колбасную кожуру, продолжал произносить свою речь, но начал ее сначала, словно все ранее сказанное было как бы репетицией.

Роджер решил, что теперь он видел достаточно, потихоньку выбрался из толпы и направился к Марио. Здесь ликовали и веселились с размахом, достойным Гаргантюа. Через несколько минут Роджер уже дважды перекрыл свою обычную дневную порцию пива и узнал, что не только Айво и Гито выкупили свой автобус, но и Юан, и Сэредиг, и Трим — все вернули свои автобусы, и что Туим вошел в компанию со своим двоюродным братом Седриком и купил не только свой автобус, но еще и автобус Элфеда, поскольку Элфед успел за это время перебраться в другие края. Куда ни глянь — всюду были поднятые вверх кружки, широко улыбающиеся лица, квадратные плечи. Совсем особая атмосфера царила в пивной: эти люди принесли с собой запахи бензина и тарахтенье моторов, но вместе с ними ворвался сюда и ветер горных дорог и дух товарищества, выпестованный долголетней привычкой, прижавшись спиной к стене под секущим шквальным дождем, плечом к плечу со случайным соседом, терпеливо ждать автобуса, как спасательную шлюпку в шторм.

Роджер был так увлечен этим зрелищем, что Мэдог, войдя в пивную, долго дергал его за рукав, прежде чем он обратил на него внимание. Обернувшись, Роджер увидел, что костюм у Мэдога еще больше измят, волосы еще больше взлохмачены, глаза совсем безумные, а за спиной у него стоят шотландцы.

— Роджер, — проговорил Мэдог, почти не разжимая губ. — Помогите мне управиться с этой сворой.

Шотландцы тем временем разместились вдоль стойки и принялись ублажать себя пивом.

— А что нужно? — спросил Роджер.

— Избавиться от них, — сказал Мэдог. — Если не навсегда, то хоть на время. По счастью, у нас есть для этого хороший предлог. Они не забронировали себе номеров в гостинице. Для Макалистера мы, конечно, приготовили номер, но для остальных свободных мест нет, а если их предоставить самим себе, то они, скорее всего, будут спать в канаве. Поэтому Дженни обзвонила отели и выяснила, что ближайший отель, где есть свободные номера, находится в Бэддгелерте.

— Очень хорошо. Это достаточно далеко, чтобы они не могли притащиться оттуда пешком, если мы их туда доставим.

— Вот именно. Ну, я и подумал, не можете ли вы с Гэретом отвезти их туда на автобусе.

— Гэрет! — крикнул Роджер. — ЮНЕСКО хочет зафрахтовать у нас автобус. До Бэддгелерта и обратно.

— Вот с этой компанией? — проявляя догадливость, спросил Гэрет и ткнул большим пальцем в сторону широких, облаченных в юбочки задов, выстроившихся в ряд вдоль стойки.

— Возим же мы мусорные баки, почему не повезти этих, — настаивал Роджер.

«Христом богом молю, — быстро проговорил Мэдог по-валлийски, — отвезите их в Бэддгелерт и оставьте там. Этой компании нечего делать здесь в день святого Давида».

— Дружище, — произнес огромный бородатый шотландец, отворачиваясь от стойки и заключая Мэдога в братские объятия, — о чем это вы тут толкуете на вашем малюсеньком, никому не понятном языке?

— Да вот… Стараюсь разместить вас получше — сказал Мэдог, одним глазом продолжая умолять Гэрета.

— Мы хотим отвезти всю вашу группу в такой отель, где можно достать хорошие номера, — сказал Гэрет.

— Но только не сейчас, сейчас вы нас никуда не повезете, — сказал шотландец. — Нам пока что очень хорошо и здесь.

«Этого я и боялся», — пробормотал Мэдог в сторону.

— Лучше говорите по-английски, предупреждаю, — сказал бородатый.

Марио, уловив эти слова среди шума и гама, наклонился над стойкой и вкрадчиво, с угрозой произнес:

— Сегодня день святого Давида, мистер. В моей пивной всякий, кто хочет говорить по-валлийски, может говорить по-валлийски, когда ему вздумается, но в день святого Давида здесь никто не говорит по-английски! — Он постучал по стойке. — У нас здесь не английская колония. Недалек тот день, когда мы вовсе прогоним англичан.

Роджер стоял в стороне, опасаясь, что дело дойдет до кулаков, но, к его удивлению, бородач расцвел в улыбке и сгреб руку Марио в свою огромную лапищу.

— Да будет так, мой маленький дружочек, — сказал он добродушно. — Да здравствует день святого Давида и долой англичан!

Тут Макалистер, шотландский поэт, официальный глава всего их клана, начал держать речь. Разобрать, что он говорил, было нелегко, так как никто из местных посетителей бара не пожелал прервать своего разговора, но когда Макалистер начал читать вслух по обрывку засаленной бумажки резюме своего выступления, голос его зазвучал звонко и был слышен во всех углах зала.

— Переплавим нашу ненависть к английским угнетателям, — вещал Макалистер, — в ненависть к вульгарному материализму (Одобрительные возгласы.), — ибо он — источник всей скверны, которой питается Англия (Возгласы: «Только этим она вся и пропитана!») и которую она стремится навязать нам… — Буря аплодисментов заглушила его заключительные слова, и он, очень довольный, спрыгнул со стула.

Его речь привела Марио в восторг.