Зима в горах

— Но теперь это уже позади, — добавила она. — Я все-таки заставила их понять.

— Они не хотят познакомиться со мной? — спросил Роджер, внутренне ощетиниваясь.

— Успеется, — сказала Дженни. — У нас будет для этого достаточно времени, когда мы станем официально мужем и женой.

На том все пока и кончилось. День святого Давида приближался, его отблеск уже лежал на всем. Мэдог не один десяток раз за сутки взбегал по ступенькам отеля с каким-нибудь не терпящим отлагательства поручением, и Дженни ушла с головой в спасительную предсъездовскую суматоху.

— В конце концов, — сказала она Роджеру, — кельтская поэзия — это на самом деле важно. Если бы не съезд, мы бы не были сейчас вместе.

В ответ Роджер придумал себе шуточную визитную карточку:

М-р Роджер Фэрнивалл,

Сам себе господин,

ул. Зеленого горошка, девять,

харчевня Лланкрвис.

Однако общее возбуждение передалось и ему, он чувствовал его в своих жилах. День святого Давида, несомненно, станет памятной вехой в их жизни. Примерно так он и сказал однажды вечером Райаннон, которая, сидя за своей стойкой в пустом вестибюле, покрывала от нечего делать лаком ногти и была явно не прочь почесать языком.

— О да, этот день останется в памяти, — сказала она. — Вы не знаете и половины того, что будет.

— Чего же это я не знаю? — спросил он.

— Не один только Мэдог готовится к этому дню, — сказала она. — У Дика Шарпа тоже свои планы.

— Вот как? Ну, рассказывайте, — нетерпеливо сказал Роджер.

— Скоро сами узнаете, — поддразнила она его. — Но вам я скажу, ладно. Он готовит большую распродажу на это утро.

— Большую… Что?

— Будет распродавать свои автобусы. Все до единого. Он выходит из игры.

— Вы уверены?

Она подняла на него глаза.

— Разве я когда-нибудь ошибалась?

— Нет, Райаннон, — сказал он, — вы никогда не ошибаетесь, вы всегда правы, мудры, добры и прекрасны.

— Ну, я бы этого не сказала, — заметила она и снова занялась своими ногтями. — Но, хочешь не хочешь, до меня доходит все.

И это действительно было так. Райаннон всегда получала безупречную информацию. Дня через два по всему Карвенаю и во всех близлежащих поселках были расклеены объявления, оповещавшие о распродаже. Роджер тщетно пытался понять, случаен ли выбор даты или в этом есть какой-то особый смысл. Неужели Дик Шарп задумал вступить в некое тайное единоборство с Мэдогом? Но Айво, как-то столкнувшийся с аукционистом, который должен был производить распродажу, давал совершенно прозаическое объяснение этому факту: день святого Давида приходился на субботу; все аукционы обычно проводятся по субботам в утренние часы, когда народ бывает посвободнее и можно собрать больше покупателей; день святого Давида пришелся на ту субботу, когда аукционный зал был не занят.

— Это значит, что в город хлынет толпа народу, а он и без того будет переполнен, — заметил Роджер.

— Место для всех найдется, приятель. Это резиновый город. Он раскроет свои возможности. Дома здесь на колесах — откатим и только. К тому же было сделано открытие, что и замок у нас картонный. Это бутафорский замок, он сохранился от пантомимы, поставленной в честь короля Хируордом Бодрствующим. Стоит поднести к нему спичку, и места будет много, сколько угодно места.

Весь Карвенай жил теперь в ожидании первого марта. Или почти весь. Одним ветреным вечером Роджер шагал по узенькой улочке, на которую выходила боковая стена отеля «Палас». Отсюда же был вход в один из трех баров отеля, и Роджер уже хотел было завернуть туда, чтобы промочить горло, когда его внимание привлекло расклеенное теперь повсеместно объявление: «Распродажа средств общественного транспорта. Включая омнибусы и запасные части». Он, как всегда в этих случаях, приостановился, чтобы прочесть объявление и снова ощутить приятный трепет торжества при виде того, как Дик Шарп черным по белому расписывается в своем поражении. Объявление было набрано красивым старомодным шрифтом и выглядело солидно, как театральная афиша Викторианской эпохи; быть может, тот же самый печатный станок когда-то с грохотом отхлопывал объявления о распродаже карет. «В 11.00 в Аукционном зале, Замковая площадь, Карвенай». Он прочел объявление до конца и почувствовал приятную теплоту во всем теле.

Тут дверь бара отворилась, и на лестнице послышались быстрые нетвердые шаги. Роджер поглядел туда и застыл на месте. Сын Дика Шарпа, пошатываясь, спускался с лестницы; он поводил плечами, словно пробивался сквозь толпу, и вызывающим движением головы откидывал со лба светлый клок волос. Увидев Роджера, он на секунду приостановился в нерешительности, затем двинулся вперед, глядя на него в упор побелевшими от ненависти глазами.

— Вы, кажется, очень довольны собой, — сказал он.

— Более или менее, — сказал Роджер. Он слегка приподнялся на носки и стоял, осторожно перенося тяжесть с ноги на ногу. Если дело дойдет до кулаков, надо быть готовым и действовать быстро.

Сын Дика Шарпа поглядел в один конец улицы, потом в другой, словно желая удостовериться, что, напади он на Роджера, свидетелей не будет. Но вместо того, чтобы нанести удар, он наклонился к Роджеру и проговорил, доверительно понизив голос:

— Ответьте мне на один вопрос. Только на один.

— А именно?

— Когда вы уберетесь туда, откуда явились? Когда перестанете сидеть у нас на шее?

— А это вовсе не я сижу здесь у людей на шее, — не повышая голоса, сказал Роджер.

Сын Дика Шарпа помотал головой, словно пытаясь прояснить свои мысли. Роджер видел, что он пьян. В нем пробуждалось покровительственное отношение к мальчишке.

— Я здорово на этом погорел, — сказал сын Дика Шарпа. — На этих автобусах. Мы бы сейчас уже должны были перепродать их компании «Дженерал», и вся эта штука была задумана как подарок мне ко дню моего совершеннолетия. — Углы его рта плаксиво опустились. — Вы подложили мне свинью ко дню моего совершеннолетия.

— Переживете, — ласково сказал Роджер. — Не каждый в день своего совершеннолетия получает в подарок эскадру автобусов. Знаете что, скажите вашему папочке, чтобы он подарил вам вместо этого часы с цепочкой. Обещаю, что тут я не буду ставить ему палки в колеса.

В тусклом свете уличного фонаря, пробивавшемся сквозь пелену дождя, сын Дика Шарпа, часто мигая, смотрел на Роджера и, казалось, тщетно пытался уразуметь смысл его слов. Потом внезапно повернулся и пошел прочь, время от времени припадая плечом к стене. «Хоть бы он не попал под автобус, прежде чем доберется домой, — подумал Роджер. — А уж если этого не миновать, так пусть попадет под колеса компании „Дженерал“!»

Роджер зашел в бар, угостил себя порцией виски в ознаменование победы, потом заглянул в вестибюль отеля. Дженни в это время обычно укладывала детей спать, и у Роджера выработалась привычка заходить к ним, чтобы пожелать доброй ночи. Но в этот вечер все сразу пошло не так и продолжало идти не так. Войдя в вестибюль, Роджер увидел Райаннон за стойкой. Какой-то человек в хорошо сшитом сером деловом костюме, стоя к нему спиной, разговаривал с Райаннон и, по-видимому, что-то у нее спрашивал. Роджеру показалось, что он уже где-то видел эту спину. Он осторожно приблизился сзади и услышал, как человек спросил: «В каком она номере? Я поднимусь».

— Я сейчас позвоню, сэр, — с ледяной вежливостью ответила Райаннон. — Если мадам захочет вас принять, она мне скажет. У нас такие правила.

— Не создавайте липших хлопот ни себе, ни другим. В каком она номере? Так или иначе я все равно поднимусь наверх.

Итак, значит, Туайфорд все-таки решил проникнуть к Дженни в ее обитель! Роджер уже хотел было вмешаться, но тут Райаннон встала с табурета, повернулась и скрылась за дверью. Роджер понял, почему она ушла. В обычных условиях она бы сняла телефонную трубку и попросила телефонистку соединить ее с Дженни. Но Туайфорд маячил возле, он услышал бы, как она назовет номер, а это значило бы выдать ему Дженни. Поэтому Райаннон ушла, чтобы позвонить с коммутатора. Ей было известно, конечно (как было ей известно вообще все), что Дженни убежала от мужа, и, по-видимому, она отнюдь не собиралась позволить Джеральду Туайфорду вламываться к своей жене и грубо попирать строго соблюдаемые правила отеля.