Преодоление

Валюха надула губы, затем, усмехнувшись, быстро нарисовала пальцем по пушистому наросту инея крюк, петлю и висящего в петле человечка в юбке. Показала на себя, на человечка и, смахнув проворно рисунок, исчезла в темноте.

Карцев покачал головой, еще раз проверил раствор и незаметно ушел за Валюхой, которая работала на буровой последнюю ночь — с понедельника ее переводили кладовщицей на базу к Искре–Дубняцкому: после истории со шлангами она не захотела оставаться в бригаде Середавина и заявила Хвалынскому, что поступает учи–ться в вечернюю школу и ей надобно работать в одну смену.

Ва. люха поджидала Карцева в затишке, у стены амбара. Закинула порывисто руки ему на шею, поцеловала похолодевшими губами.

— Отойдем в сторонку, здесь дизелист со слесарем околачиваются, — сказал Карцев.

Дверь у черневшей неподалеку кладовки оказалась незапертой. Карцев с Валюхой, сторожко оглядываясь, проникли внутрь. Там остро пахло машинным маслом и железом.

— Я ненадолго. Что ты мне хочешь оказать? — спросил он.

— Сейчас скажу…

Она расстегнула на нем брезентовку, ватник и уткнулась лицом в его грудь. Карцева обдало уютным волнующим теплом. Постояли, прижавшись друг к другу, дыша коротко и часто, втягивая колючий, как спирт, ветерок.

Гул дизелей доносился сюда, к неуютной кладовке, словно отзвук бурлящего под землей раствора, — глухо и ворчливо. Ломкие очертания вышки, окутанные бледно–водянистым сиянием, заполняли собой все небо. Длинными мохнатыми гусеницами свисали опушенные инеем стальные растяжки.

Оазис, затерянный в дебрях ночи.

Прямо от двери кладовки растекались голубоватые просторы продутых насквозь степей. Оттуда, из затаившейся пустоты, веяло свежо и колко, словно от крепко газированной воды.

Вдруг Валюха встрепенулась. От волос ее исходил тревожащий сладостный запах, не похожий ни на что на свете. Подняла влажные, зелено мерцающие глаза.

— Знаешь что, дролюшка… — молвила она прерывающимся голосом.

Карцев понял. Беспокойная сумеречная сила, завладев его сердцем, стремительными толчками вливала в голову древний неукротимый хмель. Стиснув зубы, Карцев поднял Валюху на руки и понес в глубь помещения.

— Не сердись на меня, дролюшка, — шептала Валюха. — Я слишком долго ждала… Я достойна порицания… Чу! шаги чьи‑то? Нет, это мое сердце стучит…

Спустя недолгое время Карцев выглянул из двери наружу и повернулся с виноватой замерзшей улыбкой — ему было совестно, что приходится вот так, что лучшего уюта у него для любимой нет. Закурил сигарету и опять посмотрел на вышку. Двигатели гудели ровно. Сказал с досадой:

— Жизнь называется…

Валюха появилась в проеме двери, закусив губу. Она поправила сбившийся на затылке платок, вздохнула, щурясь посветлевшими глазами.

— Ты, кажется, хотела мне что‑то сказать? — спросил Карцев.

Она шевельнула бровями, вспоминая, и вдруг тихо засмеялась:

— Хотела сказать: дролюшка мой!

— И все?

Валюха схватила его руки, прижала ладонями к груди и сама прижалась губами к треугольнику белеющей из расстегнутого ворота рубахи шеи.

— Надо идти, — сказал Карцев и настороженно прислушался: ровно гудевшие дизели внезапно изменили свой тон, и тут же послышались раздраженные голоса:

— Эй, Карцев!

— Верховой, где ты?

— Куда черт его упер!

— Вот… — выдохнул Карцев с досадой, торопливо застегивая брезентовку.

Валюха поцеловала его быстрым летучим поцелуем, и он бросился на свое место к желобам. Возле запасного бака остановился, невидимый, послушал.

— А я тебе говорю: дрыхнет где‑нибудь, иначе не прохлопал бы изменение раствора! — кричал Шалонов, яростно трезвоня гаечным ключом по стояку вышки, словно на пожаре.

— А не ухнул ли он со сна в отстойник? — предположил Марнел не совсем уверенно.

— Не сходи с ума, — сказал Бек рассудительно, но сам, щелкнув фонариком, взобрался по стремянке наверх.

Карцев выступил из темноты, посмотрел на рабочих, не понимая, что произошло.

— Вот он! — вскричал Шалонов.

— Где тебя носит? — спросил сердито Бек с высоты.

— Отходил на минуту, по надобности… — соврал Карцев, глядя в землю.

— Почему не предупреждаешь? Ты знаешь, что произошло? — напустился на него Бек, спрыгнув на пол. — В скважине прихват!

Руки Карцева, еще таившие тепло Валюхиного тела, похолодели. Что такое прихват, объяснять не требовалось: где‑то на глубине порода сжала трубы так, что неизвестно, удастся ли их вырвать.

Карцеву все еШе не верилось в несчастье, хотя по лицам товарищей было видно, что они не шутят. Ему вдруг сделалось так жарко, что захотелось сунуть голову под струю, хлеставшую из брошенного шланга.

«Идиот!* Натворил делишек!» — выругал он себя с озлоблением и жестоко помял в горсти обросший короткой щетиной подбородок.

— Ну, нечего таращить зенки друг на друга, пошли работать, — приказал Бек. — Будем расхаживать инструмент.

«Расхаживать… — соображал туго Карцев. — Расхаживать — значит, дергать трубы вверх — авось разожмет челюсти порода».

Встали по местам, начали. Заревели напряженно под нагрузкой дизели, вильнула по белому диску бумаги стрелка индикатора веса, оставляя за собой жирный частокол скошенных зубьев.

— Да–а… не иначе, на верей напоролись… — промолвил, тяжело дыша, Бек.

Что за пакость — верейский пласт, Карцеву объясняли. Эта цепкая вязкая глина почище гудрона схватывает трубы.

Попытки Бека расходить инструмент не привели ни к чему. Под утро, бросив возню с подземными силами, он сообщил в контору об осложнении и засел в будке писать объяснение.

Вместе с утренней сменой буровиков прибыли Хвалынский, Кожаков, Иокра–Дубняцкий и участковый геолог Руз. Хвалынский поднялся на помост вышки, осмотрел придирчиво диаграмму «осведомителя», анализ раствора, полистал вахтенный журнал, спросил хмуро:

— Как же это, Бек, угораздило вас?

— Прихват был мгновенный.

— Кто стоял на желобах? — пробежал Хвалынский взглядом по лидам рабочих.

Измотанная тяжкой ночью вахта топталась рядом. Бек поспешно объяснил.

— Изменений качеств раствора не зафиксировано.

— Гм… Я удивился бы, если бы все оказалось зафиксированным! — буркнул Хвалынский.

Вахта переглянулась. Подавленный, считавший себя виновником, Карцев подумал: «Какой резон бурильщику покрывать меня? Да и бесполезно! Один черт, все станет известно».

— Надо в оба следить за циркуляцией раствора, тогда не упустишь момент прихвата. А упустил, так быстрей шевели мозгой, принимай экстренные меры, как вас учили, — изрек назидательно Середавин.

Участковый геолог, поколдовав с растворами, заявил, что, видимо, бурильщики наткнулись на пласт верея, как то и предполагал ночью Бек.

После короткого совещания Хвалынский велел Искре–Дубняцкому ехать быстрей в усадьбу конторы и срочно прислать тонны полторы утяжелителя раствора из бурого угля и нефти тонн пятнадцать. Для начала. Потом геолог подсчитает точнее, сколько понадобится еще. Надо сделать скважине нефтяную ванну.

Иокра–Дубняцкий посмотрел на директора страдальческим взглядом:

— Петр Павлович, разве ж нефть — мое дело? Мое ж дело железяки всякие. Разделите ж, пожалуйста, функ–ции…

Но Хвалынский, властно кашлянув, спросил:

— В окопах сидеть моряка дело?

И начальник базы, сказав по флотской привычке: «Есть!», отправился выполнять распоряжение.

Скважина отписала сутки, затем опять съехались специалисты. Хвалынский предложил стать за пульт управления Середавину. Тот скривился, подергал жидкий ус, пробормотал:

— Геолухов своих заставлял бы, а то — Середавин!.. («Геолухами» окрестил мастер молодых участковых геологов, к которым не питал ни малейшего доверия, ни уважения.) Прогнознички! Где здесь указано наличие всякого пласта? — совал он придирчиво каждому под нос лист геологического разреза скважины.

— Геолог не свят дух! Вы разведчик, не эксплуатационным бурением занимаетесь! И нечего разводить антимонии, — приструнил его Хвалынокий.