Страница 3 из 26
И что пастух не виноват?
...Лишь через много-много лет,
Робея, в скит вернулся лев.
"Иеронима, — слышит, — нет!
Уж год живем, осиротев!"
И место указали льву,
Где похоронен был святой,
И на могильную траву
Лев рухнул всею немотой,
Скулил, в бессилии кряхтел,
Каменья грыз, когтил песок —
Дорыться, видимо, хотел
До оправданья — и не мог!
И злоба в самый первый раз
Смиренным овладела львом,
И яро грива поднялась
В рыда... в рычанье гробовом.
Ну как ты мог, Иероним,
Уйти, безвинного виня?!
Дозволь, паду я рядом с ним:
Утешь его! Услышь меня!
Ты, осудив его, исчез
В поспешной слепоте ума...
Но отчего же я сама,
Владычица своих словес,
Как лев твой, бедственно нема?
Виновны разве мы своей
Непоправимой правотой?
За всех людей, за всех зверей —
Дай оправдаться нам, святой!
Не то на будущем Суду,
Меж черной тьмой и голубой,
Я тоже слова не найду,
Как этот лев перед тобой.
1987
Перед расставанием
Тебя не будет у меня,
И у тебя меня не будет.
Кто вразумит нас, кто разбудит?
Кто разберет нас, кто рассудит?
Кто нас простит, не обессудит?
Спроси у речки, у огня,
Узнай у ночи и у дня,
Зови собаку и коня!
Но перебежкой деловитой
Собака мчится мимо нас.
В тумане лошадь напоказ
Всплывает пегой Афродитой...
Огонь горит, река течет,
День устает, и ночь подходит,
Всё движется и колобродит,
А вид движения — не в счет.
Всё предано своим делам,
Что только действовать способно.
Всё в мире остается нам,
Тебе и мне, но только дробно.
Святая эта мельтешня
Не приутихнет, не убудет,
Лишь у тебя и у меня
Тебя со мной уже не будет.
1969
Женщина в ковчеге
Белый голубь, сизый мой,
Отворяю настежь клетку.
Прочь лети! Лети домой!
Принеси живую ветку!
Дай нам знак, что есть земля,
Горы, пастбища, оливы,
Дай нам знак, что с корабля
Мы сойдем — и будем живы!
Никому уже не мил
Ищущий дорогу к порту
Наш кораблик без ветрил
И с пробоиной по борту.
Смрад великой тесноты
Раздражает нас, калечит.
Замечал, мой голубь, ты,
Как поглядывает кречет?
Мало в нас телесных сил,
А ума — совсем немножко!
Пес жирафа укусил,
Сожрала котенка кошка!
Все безумствуют — кто как.
С братом я грешить готова...
Голубь сизый, дай мне знак,
Что не сделаю такого!
Дай мне знак, что наш ковчег
Скоро к берегу причалит,
Где безвестный человек
Усладит и опечалит
Жизнь мою, и стану я
Плодородна и прекрасна,
Вроде нашего зверья,
Заселившего пространства!
...Голубь, горюшко моё!
Ты вернулся с веткой в клюве!
Что ж мы сделали, зверьё?..
Что наделали мы, люди?!..
1984
Воспоминание о Пасхальной ночи 1964 г.
Свой свет раскаленный и гул,
Пахучую музыко-речь
Храм словно бы переплеснул
На кладбище — сотнями свеч.
Свист власти и взрывы гульбы,
Дебильные взвизги в ночи,
И шелест беззубой мольбы
Над пламечком ближней свечи...
Глеб, Лена, и Лёва, и я
Стоим средь людской тесноты,
Свет рыженьких свечек лия
На камни, сугробы, кресты.
Обряд мы без веры творим,
Но, тая пред ликом огня,
На пальцы течет стеарин
И греют ожоги меня.
Покойный учитель мой Глеб
Ворчит: "Развлеченье нашла!
Что зрелище дуре, что хлеб —
Всё чохом гребет со стола!"
И правда, на что мне свеча?
Не верю ни в Бога, ни в рай.
Кто крохи мне сыплет, шепча:
"Хоть это лови да сбирай!"?
Зачем дожидаться-то мне,
Иззябнув над лодочкой рук,
Как черные ризы в окне
Багряными сменятся вдруг?
Как ровный березовый ствол
На фоне окна золотом,
Доселе шлагбаумно-гол,
Младенческим брызнет листом?
Как настежь откроется храм,
И колокол грянет — помочь
Всему, что свершилося там,
Расплавленно вылиться в ночь?
Как выйдет ликующий ход
С хоругвями и со крестом,
И храм обогнет, и споет