Страница 22 из 26
Мы счастливы - ни грая нам, ни чоха,
И нет на нас ни Бога, ни врага.
И детским языком своим эпоха
Облизывает пудру с пирога.
1983
Стихи о трех повешенных
В Ленинграде, у кинотеатра "Гиганта",
В месте полуокраинном, полупустом,
Три фашиста повешены были когда-то -
В сорок пятом, а может быть, сорок шестом.
Немцы были не шишки. Их по разнарядке
Ленинграду прислали. На этот процесс
Ленинградцы пришли посмотреть, ленинградки -
Нездорово-здоровый возник интерес.
Мать с отцом не пошли, но про казнь толковали:
Это им за блокаду, за бомбы в ночи!
Содрогались и едко вдавались в детали -
Про язык синеватый, про струйку мочи...
Я полвека по площади этой не просто
Прохожу: непременно гадаю в тот миг,
Где же точное место глаголя, помоста,
Где текла эта струйка, болтался язык,
Где толпу и влекла, и морозно знобила
Неизвестных мерзавцев публичная смерть,
Где чужих по разверстке чужбина казнила
Средь чужих прибежавших на это смотреть,
Где мой город, победный и средневековый,
Превращал справедливое мщенье в позор?..
И взлетал леденеющий свист подростковый
Безразлично пронзителен, зрелищно-зол...
1995
Спас 1946 года
Залесское, - праздник, простор!
Толпа на лугу у моста.
Невнятный бурлит разговор,
Лоскутно пестрит суета.
Хромает стреноженный конь.
Подсолнухом брызжет крыльцо.
Сидит человеко-гармонь:
Мехами закрыто лицо.
Широким рывком - разлюли -
Черно развернулись меха.
Смятенно взорвавшись в пыли,
Шарахнулись два петуха,
И чей-то стоялый каблук
О землю ударился вдруг,
И, яростно вспыхнув, подол
Над икрами кругом пошел!
А кто и заплачет на крик
От все еще жгучей беды -
Гармони ликующий рык
Не слышит такой ерунды!
И взвился танцующий прах,
И воздух так знойно запах,
Как будто открыли бутыль
Вина, превращенного в пыль!
А кто и сидит - так в руках
Без удержу пляшет костыль!
1984
Фортепиано в квартире, где редко бывают
В.О.
Вальсом вздыхает оркестр духовой,
Газовый шарфик флиртует с погоном,
Пахнет умолкшим вдали полигоном,
Хладной сиренью и теплой травой,
Дачным вагоном, молочным бидоном -
Музыкой, музыкой пахнет живой!
Пылью не пахнет, когда она всюду -
В грудах игрушек, подушек и книг
В мутном серванте, хранящем посуду,
И на простенках, являющих люду
Сталинский лик и заржавленный штык,
Карту отчизны, зашедшей в тупик.
Через забор, не дойдя до ворот,
И по росе - до затихшего бала,
И - под пикейное прячь покрывало
Взор, приглашение, шквал, разворот,
Что началось, что еще не бывало,
Что неизбежно быльем порастет.
Ну, а былье - это просто пылье.
Клочья ворсистые душат жилье,
Тускло клубясь на столах, инструментах,
На фотографиях, траурных лентах,
На плащ-палатках, ремнях, позументах,
Даже на памяти - в складках ее.
Вальс прекращает свое волшебство
Стуком тупым проседающих клавиш.
Господи Боже мой, что Ты оставишь
Нам от всего, от всего, от всего?..
1997
Никогда
Вот юность и любовная невзгода,
Не помню точно - дождик или снег,
Но каменная мокрая погода
Способствует прощанию навек.
И уж конечно, пачку старых писем
Решительно мне друг передает.
И свист его пустынно-независим,
Как дождь ночной, как лестничный пролет.
Он отчужденно втягивает шею.
Его спина сутула и горда.
И обреченной ясностью своею
Еще пугает слово "никогда"...
1970
Часы
Вот часы. Сколько лет,
А скрипят, а идут, -
То ли да, то ли нет,
То ли там, то ли тут.
Вот семья. Вот еда.
Стол и стул. Шум и гам.
За окном - вся беда,
За окном, где-то там!..
Вот и тридцать седьмой,
Вот и сорок шестой.
Милый маятник мой,
Ты постой, ты постой.
Если в доме умрут,
Он стоит. А потом -
То ли там, то ли тут,
То ли гроб, то ли дом.
Все ушли. Вся семья.
Нам вдвоем вековать:
То ли мать, то ли я,
То ли я, то ли мать.
Пятьдесят третий год.
Шестьдесят третий год.
Если кто и придет,
То обратно уйдет.
Вот мы верим во всё.
Вот уже ни во что.
И ни то нам, ни сё,
Всё не так, всё не то.
Сколько дней, сколько лет,