Страница 37 из 49
«Очень просто, — ответил он, — им была обещана премия в пятьсот крон каждому, если корабль будет потоплен подводной лодкой. Вот почему они так счастливы».
Их не стоило порицать. Корабль был потоплен, они были целы и находились в пути за своими кронами. Все оказывалось в полном порядке.
Другой из потопленных нами кораблей дал нам величайший спектакль из всех, которые я когда-либо видел. Мы атаковали танкер «Морени», но, невзирая на то, что на нем был груз в 4500 тонн бензина, он вступил с нами в бой. Сражение, однако, не было продолжительным. Мы добились попадания в район его дымовой трубы, и в воздухе появилось пламя. Через несколько минут корабль представлял сплошной вулкан. Команда бросилась в шлюпки, которые стали уходить к приближавшемуся к нам большому испанскому пароходу.
«Морени» был покинут с такой поспешностью, что его машины продолжали работать, поэтому корабль» представлявший сплошной ад из дыма и огня, бешено описывал циркуляции. Мы шли за ним, продолжая вести огонь. Из пробоин в борту «Морени» потек бензин и стал распространяться по поверхности моря.
Мы оказались в горящем море. Это было восхитительное зрелище, в особенности к наступлению ночи. Пылающее море имело необычайно красивый вид. В конце концов «Морени» затонул, но бензин еще много дней горел на поверхности воды. Торговые корабли были извещены по радио с Мальты о необходимости держаться в стороне от этого опасного района.
В эти дни большая часть австрийского флота стояла в Каттаро. Там же находилось некоторое количество германских и австрийских подводных лодок, помогавших нам держать в узде союзное судоходство в Средиземном море. Как я уже упомянул, неограниченная подводная война в водах вокруг Англии, Франции и Италии была объявлена в феврале; теперь мы должны были топить любые корабли, даже без предупреждений. Единственная зона в Средиземном море, оставшаяся открытой для нейтрального судоходства, лежала в его западной части, между Балеарскими островами и испанским берегом.
Союзники использовали эту зону для проводки своих транспортов под защитой вооруженных патрульных кораблей. Но эта зона была выгодна и нам, потому что нашим лодкам не приходилось больше вести длительные поиски противника. Мы точно знали теперь, где пойдут наши жертвы. Позже союзники споткнулись на этом деле и стали посылать каждый корабль своим особым путем, с приказаниями непрерывно идти переменным курсом. После этого мы никогда не знали, где искать корабли противника, и они стали встречаться нам очень редко. Иногда мы крейсеровали днями и абсолютно ничего не видели. На горизонте не появлялось ни одной мачты, ни одной трубы, ни даже пятнышка дыма. Средиземное море было пустынно, как море призраков. В самом деле это были дни, когда единственные «обнаруженные нами корабли были своими же германскими подводными корсарами. Весь мир заключался для нас в нашей собственной устрице. Так проходили недели, но затем внезапно разражался ад.
Одно из наших наиболее упорных сражений с коммерческим кораблем имело место именно после такого периода затишья. Это был французский пароход «Адмирал де Керсейнт» с грузом овса и вина, шедший из Марселя в Оран на североафриканском побережье. Мы его заметили сразу же после потопления нами итальянского корабля «Аузония», который так быстро пошел на дно, что команда не имела времени спустить шлюпки. Мы подобрали из воды пятнадцать человек. В тот момент, когда пришло донесение с мостика о появлении француза, мы поили их горячим кофе.
Началось сражение. После нескольких выстрелов наше орудие вышло из строя. Француз уходил. Мы шли вне действия его артиллерии, исправляя повреждения своего орудия. Наконец оно было приведено в порядок, мы сблизились, и сражение вновь началось. Мы добились пятнадцати прямых попаданий и сбили с мачты трехцветный флаг. Но французы привязали к своим поручням другой и продолжали стрельбу. Их корабль был весь в огне, когда они, наконец, покинули его, причем последним ушел капитан.
Прямой противоположностью этому французскому судну явился атакованный нами британский пароход. Он был вооружен, но не сделал никаких попыток к бою. Рулевой говорил мне, что команда его орудия была охвачена такой паникой, что капитан не смог заставить ее остаться на своих местах даже при помощи револьвера.
Наступил 1918 год, и вместе с приходом весны началось памятное наступление Гинденбурга и Людендорфа во Франции. Беспощадная подводная война продолжалась. Мы наносили союзникам громадные потери в их торговом тоннаже. По временам казалось, что наши лодки буквально сметают их морскую торговлю. Но вот вошла в действие система конвоев, чрезвычайно осложнившая обстановку боевых действий подводных лодок. Теперь нам приходилось иметь дело с целыми флотилиями коммерческих судов, достаточно защищенными многочисленными эсминцами, этими маленькими дьяволами, которые являются наиболее опасными врагами подводных лодок. В конце января мы потопили британский воинский транспорт «Миннетонка», шедший пустым на Мальту. Имея 13500 тонн водоизмещения, он был самым большим купцом в моем списке потопленных кораблей. В течение следующей недели мы уничтожили еще пять судов, одним из которых был итальянский вспомогательный крейсер.
У берегов Сицилии нас настигла штормовая погода, и «U-64» шла вперед сквозь огромные пенящиеся валы. Это было поздно вечером в июне месяце. «Пароход на горизонте!» И мы заметили большой конвой. «Погружаемся для атаки!» — отдал я команду. Бурное море делало это погружение весьма сложным делом. Волны разбивались о перископ и ухудшали видимость.
Маневрировать, наблюдая в запотевший перископ, было очень трудно, но, наконец, я наметил для выстрела большой пароход. Выстрел — и торпеда вышла из аппарата. Промах, пароход ворочает на нас для удара или сбрасывания глубинных бомб. «U-64» быстро ныряет на глубину под приближающиеся корабли. Затем снова всплытие на перископную глубину, и мы оказываемся совсем близко к другому пароходу, шедшему в линии за предыдущим.
«Торпеда — пли!»
Видимость в перископ слаба, но дистанция залпа мала. Огромный взрыв. Торпеда попала в центр корабля, и еще одно из больших судов добавилось к нашему списку.
Я думал, что мы находились уже вне конвоя, и потому повернул лодку для следования параллельным с ним курсом. Подбираясь таким образом, мы могли дать еще один торпедный выстрел. Внезапно прямо впереди лодки показался пароход. Мы находились не вне конвоя, а в середине его. Будь он проклят, этот запотевший перископ!
«Погружаемся», — приказал я быстро.
«U-64» наклонила нос вниз, но прежде чем мы дошли до половины безопасной глубины, нас оглушил потрясающий взрыв, и в лодке воцарилась абсолютная темнота. Волны, заливавшие перископ, помешали мне увидеть находившийся около нас Эсминец, и он бросился на нас со своими проклятыми глубинными бомбами.
«Доложить о повреждениях в отсеках!» — крикнул я, чувствуя, что мое сердце готово разорваться на части. У меня был фонарь на инструментальной доске, который я и использовал для освещения центрального поста.
В этот момент пришло донесение, что в нашем кормовом отсеке, который был поражен глубинной бомбой, появилась забортная вода, но в остальном корпус лодки был цел. Мы включили аварийное освещение и пытались остановить течь в корме.
«Привод горизонтальных рулей вышел из действия», — внезапно пришло новое тревожное донесение. Взрыв сильно повредил наш рулевой привод, лодка оказалась без управления и всплыла.
Никогда не забуду свой страх, когда я стоял в центральном посту, устремив взгляд на глубомер. Стрелка его непрерывно двигалась вверх. Мы всплывали на поверхность, где нас ждал целый рой неприятельских судов. Но ничего уже нельзя было сделать.
«U-64» выскочила из воды. Там имелись корабли всех размеров, большие пароходы и быстроходные эсминцы, хотя ни один из них не находился достаточно близко от нас. В тот момент, когда мы вырвались на поверхность, они открыли стрельбу. «U-64» стояла на поверхности под дождем снарядов. Я отдал приказание снова погружаться. Лодка повиновалась, и мы ушли на шестьдесят футов, а затем горизонтальные рули снова заело.