Страница 1 из 7
Владимир Александрович Лифшиц
На берегах Невы
Я и Костя
(Вместо предисловия)
Мы сидим с Костей на борту полузатонувшего суденышка и ловим ершей. Суденышко затонуло шагах в двадцати от берега, и мы добирались до него по горло в студеной, уже осенней воде. Представляете, как не хотелось нам окунаться? На какие только жертвы не пойдет настоящий рыбак, чтобы найти «клёвое» место!..
Мы сидим спиной к берегу. На берегу стоят обгоревшие окраинные дома Петрокрепости — бывшего Шлиссельбурга. А перед нами, на острове, возвышаются старинные красные стены самой Шлиссельбургской крепости. Длинные стебли иван-чая растут в их расщелинах.
И крепость и остров так отчетливо отражаются в Неве, будто опрокинуты в воду, а вода в этот вечерний час приобрела чудесный янтарный оттенок, она почти неподвижна и только у самого берега темнеет и чуть слышно плещется.
Моему приятелю двенадцать лет. Я старше его на два десятилетия. Кто знает арифметику — легко установит мой возраст. А если у вас в классе уже проходят алгебру, вы можете составить и решить уравнение с одним неизвестным.
Несмотря на разницу в возрасте, мы с Костей большие друзья. У нас общая страсть — мы рыболовы. А в этом деле возраст, как известно, не имеет никакого значения. Кроме того, я — рассказчик, а Костя — слушатель. Мы не можем существовать один без другого.
Когда мы впервые познакомились, а это произошло сегодня утром, Костя поделился со мной крючками, а я с ним — воспоминаниями о том, как встретились на этом берегу два фронта — Ленинградский и Волховский. Тут же мы выяснили, что нам обоим предстоит прожить в Петрокрепости ровно неделю. Первого сентября у Кости кончаются каникулы, а у меня — отпуск. Он возвращается в школу, а я — в часть.
— Нет здесь дома, камня или дерева, с которым не было бы связано у меня какого-нибудь воспоминания, — говорю я Косте.
И он ловит меня на слове…
Буксир «Киров»
— Дядя Сережа, а слабо вам рассказать, что это за баркас, на котором мы с вами сидим?
— Я не знаю, что значит «слабо». Когда я был школьником, у нас не проходили этого слова.
— Простите, я просто хотел сказать — не знаете ли вы, что это за баркас?
Я разглядываю затонувшую посудину. Из воды торчит только нос. На нем мы и сидим. Он закопчен, исцарапан осколками, прошит пулеметной очередью. Я перегибаюсь и, склонившись над самой водой, разбираю две, уже размытые буквы: «КИ…» В воде можно прочесть и третью. Это «Р». Остальных уже не разобрать, они глубоко под водой. Однако с меня достаточно и этого.
— Это не баркас, а буксир, — говорю я Косте. — Даже при самом добром к нему отношении, его не назовешь «Пенителем моря». Это скорее был «Коптитель реки». Его собратья до сих пор тянут по Неве плоты и баржи. Скромные, незаметные труженики, — они не имеют права претендовать даже на то, чтобы Троицкий мост, заслышав среди ночи их сиплые гудки, поднялся и встал перед ними по стойке «смирно»…
Впрочем, у нас умеют ценить всякий честный и самоотверженный труд. Недаром нарекли эти буксиры именами лучших людей страны. И они с честью носят славные имена. В этом ты убедишься, когда выслушаешь мой рассказ до конца…
В первую же военную осень немцам удалось овладеть городом Шлиссельбургом. Захватив Шлиссельбург, они как бы повесили на кольцо блокады прочный железный замок. Но кому нужен замок без ключа?..
А ключ оставался в наших руках. Это была крепость. Немцы сидели в Шлиссельбурге, на левом берегу Невы, а в крепости, на острове, засел наш маленький гарнизон, прикрывая собою правый берег.
Что делается в крепости — немцам не было видно из-за высоких крепостных стен. А что делалось у немцев в Шлиссельбурге, отлично видели с этих самых стен наши артиллеристы, пулеметчики и снайперы. А уж если они что-нибудь видели, будь то вражеский дзот, или командный пункт, или взвод солдат, или даже какой-нибудь зазевавшийся фриц-одиночка, — то они не смотрели на это «невооруженным глазом»…
Немцы решили во что бы то ни стало овладеть крепостью. И Для начала отрезать ее от правого берега, оборвать ее связь с Большой землей. А нужно тебе знать, что если для Ленинграда в те времена Большой землей была вся страна, то для гарнизона крепости Большой землей был правый берег Невы. И если бы немцам удалось отрезать крепость от правого берега, они заблокировали бы ее дважды: вместе со всем Ленинградом и, кроме того, еще отдельно.
Они рассудили, что не может гарнизон существовать без связи с берегом. Нужно же получать людям продовольствие, боеприпасы. Нужно переправлять на берег раненых. И в самом деле, все это было необходимо.
Связь между нашим берегом и крепостью поддерживали речные буксиры. Ходили они к острову ночью, потому что днем немцы расстреляли бы их, как на ученье: расстояние между берегами — сам видишь — не такое уж большое.
Ходили они, стало быть, ночью. А ночи были темные, осенние, и довольно тихие. По ночам немцы тогда почти не вели огня. Редко-редко даст немецкий пулеметчик очередь трассирующими пулями, пустит ракетчик ракету, — и опять кругом темно и тихо…
Но однажды, едва стемнело, глядим — загорелся на окраине Шлиссельбурга дом. И сразу же загрохотали немецкие пушки, засвистели снаряды, и один из них поджег деревянный домик на нашем берегу. Бросились мы его тушить, но не тут-то было: не позволяют немцы тушить пожар, бьют по горящему домику из пулеметов…
И вот горят на обоих берегах два деревянных дома, полыхают до утра, как два громадных факела, и освещают Неву с берега на берег.
В эту ночь один из буксиров должен был совершить очередной рейс к острову, но командир нашей части рейс отменил. И правильно сделал: потеряли бы и людей и буксир.
Сперва мы думали, что два ночных пожара — несчастная случайность. Но когда на другую ночь вновь загорелся какой-то дом на окраине Шлиссельбурга, вновь заработала немецкая батарея, и снова зажигательный снаряд поджег избу в нашем прибрежном поселке, — нам стало ясно, что немцы умышленно не подпускают нас к крепости. И снова запретил наш командир ходить в эту ночь буксирам. Уже двое суток крепость не имеет с нами никакой связи, кроме как по радио. А боеприпасов у гарнизона мало, да и продовольствие на исходе.
И вот тогда приходит к нашему командиру капитан одного из буксиров, человек уже не молодой и совершенно штатский. И хотя он штатский, но прикладывает руку к своей «капитанке» и просит его выслушать.
— Немцы, — говорит он, — не пускали нас к острову днем. Теперь они не пускают нас и ночью. А вот на раннем рассвете, когда солнце еще не взошло и над Невой стоит густой туман, я могу свободно обернуться туда и обратно.
— Верно, — сказал наш командир. — Вот что значит окончить Мореходное училище!..
И все мы с уважением посмотрели на этого штатского товарища. Ты наверно уже догадался, что это был капитан «Кирова».
Получил он разрешение на рейс, помогли мы команде погрузить на буксир все необходимое, и на рассвете, когда туман над рекой похож на парное молоко, «Киров» действительно успел сходить к острову, разгрузиться и вернуться назад.
И опять прошел день и наступила ночь. И опять заполыхали на обоих берегах два пожара. Но нас это уже не беспокоило. На рассвете буксиры сделали свое дело.
Так прошла неделя и другая, а потом забрезжил тот самый рассвет, когда «Киров» должен был в крепость доставить хлеб.
Развел он пары, и пожелали мы капитану счастливого плаванья. Тут и плаванья-то всего двести метров, но пройти их было не легко. Пожалуй, потрудней, чем в мирное время совершить кругосветное путешествие!
И вот буксир отвалил от нашего берега и взял курс на крепость. И не доходя до острова метров пятидесяти, прочно сел на мель. Что ж поделать! Туман был такой, что даже опытный капитан сбился с курса.