Тинко

Дедушка спешит домой. Бабушка уже смирилась. Никогда в жизни ей не жилось так хорошо. Пустяки, что бок болит. Ноги-то куда как больше болят, когда ей приходится бегать по хозяйству.

— Развалилась тут, как дама бубновая! Лежит себе ухмыляется, а у меня ум за разум заходит!

Бабушка вся съеживается: будто она провинилась, раз лежит в кровати. Вот и бок опять сильней заболел. Дедушка идет во двор задавать скотине полуденную порцию корма.

Вдали стучит трактор. Дедушка заходит в ригу: надо мякины набрать. Через дыру, прорубленную в стене для дышла, хорошо видны мэрцбахские поля. Когда дедушка, спрятавшись, глядит отсюда на свои неубранные хлеба, ему позор его кажется не таким уж страшным. От злости дедушка готов зубами вцепиться в веялку. Но что это? Трактор тарахтит на его поле? Дедушка бросается в дом и достает плетку из-за шкафа…

Нашему папе наскучило сидеть дома. Он бродит по полям, смотрит, как работает тракторист. «Пора уж, пора уж, пора, двенадцать пробило давно», — напевает он. Проходя мимо дедушкиного участка, он замечает, что колос скоро начнет осыпаться. Тогда папа идет к бургомистру и говорит ему:

— Придется нам старика силой из беды вызволять. Хлеб пропадает. На мою ответственность, пошли!

Бургомистр идет за ним. Они подходят к трактористу и все вместе едут на дедушкин участок. Бургомистровой косой папа закашивает. Трактор фырчит у него за спиной. Жнейка начинает пожирать стебли.

Прибегает дедушка:

— Вы что тут мою рожь портите?

— Я думал, что ты на старости лет наконец ума набрался, Краске, — говорит примирительно бургомистр.

— Чего вам тут надо?

— Сам видишь: трактор пригнали, чтобы ты с уборкой не припоздал.

— А платить кто за него будет? Ты, что ли, чернильная душа?

— Соберешь урожай и расплатишься. Да там пустяк!

— Надо будет, я и сам заплачу! — кричит издали наш папа, только что кончивший закашивать.

— Тебя тут еще не хватало! Где тебе заплатить, ты сам на фабрике гроши получаешь! Уходи отсюда! Знать тебя не знаю!

— Да, господи, если тяжело сразу расплатиться, мы с тебя в рассрочку возьмем, — пытается бургомистр успокоить дедушку. — Понемножку и выплатишь, как тебе удобно будет.

Кажется, дедушка начинает задумываться. Он сдвигает шапку на затылок, пожевывает ус и, глядя мимо Кальдауне, видит, как от жары дрожит воздух.

— Тебе что? — спрашивает бургомистр Фрица Кимпеля, подбежавшего по жнивью к дедушке.

Фриц дергает дедушку за ремень:

— Дядя Краске, мне велено тебе сказать…

Дедушка быстро оборачивается. Фриц замечает у него в руках бычью плетку и ежится от страха. Дедушка склоняет голову к Фрицу… Шутка ли: друг Кимпель сынка прислал! Они шепчутся. Фриц убегает. Бургомистр сам не свой: идет уборка, у него дела поважней, чем торчать тут и ждать, пока этот Краске милостиво побеседует с ним.

— Не верь балаболке, Краске! — предупреждает Кальдауне. Он уже догадался, какую новость Фриц принес на хвосте. — Не на ту дружбу ставишь!

— Прочь отсюда! Не троньте меня! Нечего вам тут мой хлеб топтать! Мой хлеб! Что с ним хочу, то и делаю, псы советские!

— Ну, уж это ты ошибаешься! — Бургомистр сердито утаптывает траву на меже. — Есть у нас дело, есть! Не тебе одному этот хлеб принадлежит. Часть общине, часть горожанам, короче говоря — государству.

Дедушка переступает с ноги на ногу и разводит руки, как всегда, когда разъярится.

— Ступайте отсюда! Знаю я таких друзей! Поймать меня хотите? Силой заставить? Не выйдет! Ступайте отсюда! В балансе что? У больших отнимаете, чтоб малым рты затыкать? Гроша не дам на машины от коммунистов!

— Старик, подумай, что ты говоришь! Сам-то не из больших ведь! — заклинает папа дедушку, поднимая руки.

— Не тебе, дармоеду, определять, из больших я или из малых! Лентяй! Пошел, пошел с моего поля!

С грохотом приближается трактор. Тракторист хочет переехать на другую сторону. Дедушка загораживает ему дорогу. Тракторист глушит мотор. Дедушка замахивается плеткой и начинает хлестать трактор, будто это зверь или человек. Плеть гулко хлопает по обшивке мотора. Трактор ни с места. От злости дедушка совсем очумел, но с радостью замечает, что железная оправа кнутовища оставляет на капоте вмятины. Тракторист спрыгивает с сиденья. Вот-вот он набросится на дедушку.

— Неужели никакой управы на него нет! Взбесился старик. Только вчера еще…

Наш папа и бургомистр удерживают его:

— Езжай, он и отстанет.

Тракторист снова взбирается на машину и дает газ. Дедушка отскакивает в сторону, как укушенный пес. Трактор съезжает с полосы. Шагая по скошенному ряду, дедушка размахивает плетью и все грозит кому-то. Он прямо рычит от злости. Но грохот трактора заглушает его проклятья.

Бабушка знает, что́ теперь надо делать: надо отлежаться, пока не заживут поломанные ребра. В горнице будто костры полыхают — это багряное солнце садится за лесом. Дедушка, кряхтя, бродит по дому, а то как бульдожка начинает бегать вокруг бабушкиной кровати.

— Мне бы поесть, отец, — робко замечает бабушка.

Дедушка топает на кухню, вытаскивает из шкафа буханку хлеба, срывает в кладовой кусок сала с крюка и швыряет и сало и хлеб бабушке прямо на постель.

— Ножик бы мне еще, отец, а то не справлюсь я.

Дедушка выхватывает из кармана перочинный нож и открытым бросает его бабушке, точно хочет, чтобы она зарезалась им. Потом он идет в хлев запрягать лошадей. У Дразнилы в яслях осталась полуденная порция овса.

— Зажрался, сучий хвост! Травки тебе подавай, травки! Нет уж, окаянный, теперь ты у меня поработаешь! Старик Краске еще покажет этим вшивым умникам!

С обеими лошадьми дедушка отправляется к Кимпелю. Друг Кимпель обещал дать ему на ночь свою старую жнейку.

Не подвела, значит, дружба! Но и он, дедушка, сдержал слово. Собак этих плеткой со своего поля прогнал. Из-под ремня у дедушки, точно сабля, торчит плеть. Пусть попробует кто подойти к нему ночью — ног не унесет!

Никак, привиденья копошатся у нас на полях? С делянки Краске доносится какой-то треск, что-то шуршит там, будто огромные крысы забрались в хлеба. На старой кимпельской жнейке, выпрямившись, сидит дедушка. Наконец-то лошади идут ровно. Должно быть, молодая уже привыкла к дребезжанью у себя за хвостом. Сперва-то Дразнила один тащил жнейку, а теперь его самого приходится подгонять: того гляди, молодая надорвется. Жнейка так и выплевывает кучки колосьев на землю. Но они еще не связаны в снопы. Пустяки! Завтра у дедушки еще целый день, вот он и успеет снопы связать, а на вечер ему друг снова машину обещал.

Дедушка совсем забывает о своих годах. Ему кажется, что опять он молодой каменщик. Отработал смену на фабрике, а теперь спешит отмахать и вторую у барона фон Буквица. Ведь не раз он тогда, будто дух земли какой, сине-черные ночи напролет ворочал тяжелые пласты на своей делянке.

Молодой Краске да два добрых коня! Глаза у этих умников поперек лба встанут, как завтра утром увидят, что у Краске половина ржи уже скошена.

Недалеко от дедушки стучит трактор. Гул мотора то приближается, то удаляется. Время от времени из темноты вырастают бабки, деревья, одинокий куст, клочок нескошенной ржи, а вдруг видно зайца, ковыляющего по жнивью, — это светящиеся глаза огромного железного зверя рыскают по полям.

Крылья жнейки медленно поднимаются из ржаного моря и, будто отряхнувшись, снова окунаются в темную пучину. Дедушка жмурит глаза и плеткой хлещет в сторону света. «Тра-тата-пуф-пуф, брум-паф-паф!» Два зверя пасутся в ночном. Но один из них видит, что жрет; другой, точно краб, ощупью бредет в темноте.

Треск дедушкиной машины смолкает. Может быть, это он перекусить остановился? Да у него ни крошки в кармане с собой нет. Он откусывает кусок черного жевательного табака. Сок так и течет у него с губ. Но почему его жнейка молчит? Дразнила упал. Он катается по жнивью, забрасывает ноги вверх. Молодая лошадь шарахается. Дедушка ждет: Дразнила оступился.