Луна и кузнечики

У нас от огорчения даже лица вытянулись. Джюгас обвинял меня, будто это я предложил оставить налима в живых. Разумеется, он ошибался. Я бы подвесил налима на ракиту. Именно Джюгасу и пришла в голову дурацкая мысль пустить налима в лодку. Теперь он сам виноват, а вину хочет свалить на меня.

Мы крепко поругались и битый час просидели, надувшись, даже не глядя друг на друга.

Но надо вам сказать, что ни Джюгас, ни я не были такими людьми, которые… ну, которые могут долго сердиться! Где там! Дальнейшая наша поездка была не путешествием, а сплошной радостью (как сказал бы какой-нибудь из наших школьных поэтов). Мы купались, удили рыбу, весело насвистывали, вспугивая диких уток, и даже не заметили, как приблизился вечер.

В воздухе похолодало. Солнце торопливо пряталось за лесом, и небо стало красным, как спелая вишня. На лугу хлопал саженным бичом седоусый пастух; огромное колхозное стадо, постукивая копытами о горячую землю, двинулось домой.

Глава десятая

НАС ОКРУЖАЮТ ОПАСНОСТИ

Нужно было, не теряя времени, подумать о ночлеге. Палатки мы с собой не захватили, проситься к колхозникам не хотелось, а поэтому мы решили, что ночь лучше всего провести r копне сена — у реки их было множество.

Джюгас развел костер. Сухие ветки ивняка быстро разгорелись, и в темное небо скакнуло пламя. Искры взлетали кверху, как светлячки. Вокруг костра закружились мошки. Неосторожно обжегши крылышки, они беззвучно падали вниз.

Я воткнул в землю две ольховые ветки, подвесил к ним котелок и бросил в него несколько щепоток чаю. Вскоре вода в котелке закипела.

За день мы поймали двух язей. Теперь как раз было самое время изжарить рыбу на углях. Мы положили язей в горячую золу вместе с нечищеной картошкой. Ужин должен был удаться на славу.

Так оно и вышло. Рыба обжарилась хорошо, чтоб не сказать подгорела, и когда мы взяли ее в руки и откусили по первому куску горячего, чуть-чуть клейкого язя, нам показалось, что вместе с этим первым куском проглотим собственный язык. Самые вкусные варенья моей тети не могли бы сравниться с этим кушаньем. А что уж говорить о консервах из трески, которые любил Симас! Разве не смешны те люди, которые едят подобные вещи?

Плохо было только, что мы не захватили с собой соли. Как бы она теперь пригодилась! А чуть подгоревшая дымящаяся картошка — разве есть на свете более вкусное блюдо?..

Костер, в который мы уже больше не подбрасывали ветки, стал гаснуть, но на воде еще мерцал его отблеск. Запахло сыростью и аиром. Вода тихо шумела, омывая камни брода. В ложбинах собирался туман. Он был тяжелый и густой, как изодранная туча.

Днем, пока светило солнце и мы видели на берегу работающих людей, мне ни разу не приходило в голову, что ночь может быть такой таинственной, полной какого-то гулкого молчания. А теперь она потихоньку подкрадывалась к нам, поднимая в душе тревогу. Вокруг не было полной тишины. Где-то в деревне заунывно заскрипел колодезный журавль, кто-то растянул меха гармоники, и по воздуху волной пронеслась песня.

Так. или иначе, мне стало не по себе, и я, не выдержав, спросил у Джюгаса:

— Джюгас, тебе не страшно?

Джюгас сидел, поджав ноги, склонив голову немного набок, словно прислушивался к долетавшим из деревни звукам или к плеску реки.

— Нисколечко не страшно, — произнес он. — Мой папа на войне воевал. Он смелый и всегда говорит: «Если ты не боишься, так тебя боятся».

Я пристыженно шмыгнул носом. Вдруг Джюгас насторожился.

— Тс-с-с! — еле слышно прошептал он. — Слушай!

«Сейчас на нас кто-нибудь нападет!» — мелькнуло у меня в голове. По правде говоря, я до сих пор не могу понять, кто бы мог напасть на нас. Но тогда я невольно съежился и схватился за карман, где лежал самодельный револьвер, заряжавшийся серой от спичечных головок. Нападавшие не появлялись. Зато вскоре в прибрежных кустах раздался приглушенный звук: «Цик… Цик…» И снова молчание. Потом «цикнуло» слева, «цикнуло» справа — и весь берег зазвенел от звучных раскатов.

«Соловьи!» — обрадовался я.

Мы, затаив дыхание, слушали их песню. Когда на одном берегу Сруои звали: «Юргут! Юргут! Запрягай! Запрягай!», на другом понукали: «Погоняй! Погоняй! Не жди, не стой!»

Вдруг поблизости что-то не то затрещало, не то зафыркало. Никто не появлялся, но кусты шевелились.

— Джюгас, что это?..

— Где? — Джюгас поглядел на меня широко раскрытыми глазами.

Кусты раздвинулись: какое-то большое темное существо приближалось к нам. Дрожащей рукой я выхватил револьвер. Нажать на спусковой крючок — и сера воспламенится, револьвер щелкнет не громче пастушьего кнута и не причинит моему врагу никакого вреда, потому что стреляет всего-навсего обрывком газеты… Но все-таки это оружие!..

Темное существо понемногу приближалось к нам, но я, окончательно обалдев от страха, позабыл, что у меня в руках оружие. Потом существо это фыркнуло (поверьте, прямо как лошадь) и остановилось. Мне показалось, что оно вот-вот схватит меня за горло своими сильными лапами. И тогда кончено, прощай жизнь!..

С перепугу я, вероятно, мог бы навсегда остаться заикой, если бы не взошедшая луна, которая выкатилась из-за березовой рощи. Стало гораздо светлее, и теперь я без всякого труда сообразил, что темное существо — не что иное, как гнедая лошадь. Она спокойно пощипывала влажную траву.

Револьвер выпал у меня из рук, и мы с Джюгасом разразились громким хохотом.

Я не испугался. Совсем нет. Я никогда не пугаюсь, только иногда у меня поджилки трясутся. И то из-за каких-то неясных причин…

А Джюгас, тот никогда ничего не боится. Может, потому, что он маленький (Джюгас мне только до плеча), а маленьких никто не трогает.

Лошадь подошла поближе. Она подняла голову. На нас смотрели темные, умные глаза.

Джюгас вскочил и погладил блестящую спину лошади. Она посмотрела косо. Я видел, как у нее подрагивали ноздри. Наверно, ее пустили пастись на лугу, она заметила догорающий костер и подошла потолковать с нами на своем непонятном лошадином языке.

Луна, незаметно уменьшаясь, поднималась кверху. Теперь она уже залила своим ласковым светом поля, кустарник, реку — все вокруг.

Было уже поздно.

— Джюгас, полезем в сено, — сказал я.

— Обожди. Я ей дам хлеба. Она голодная…

Ему было трудно расстаться с гнедой. Возможно, он всю ночь напролет кормил бы ее хлебом, пусть даже завтра ему самому нечего было бы есть.

Смешной человек этот Джюгас! Неужели он думает, что мы сможем питаться сеном?.. И почему ему пришло в голову, что гнедая голодна, когда на лугу такая густая трава?..

Глава одиннадцатая

ЧЕЛОВЕК ИЗ МРАКА

Все вокруг было озарено оранжевым светом луны. Кусты дремали, словно огромные черные вороны, опустившиеся на землю. Верхушки их чуть заметно трепетали. Из прибрежных ракит доносился громкий цокот соловьев, и веселые их коленца заглушали плач коростеля.

Мы отошли довольно далеко от реки — туда, где расстилался недавно скошенный луг. Здесь высились копны пахучего сена. Джюгас залез в одну копну, я — в другую.

Сено в копне было горячее. Устроившись довольно удобно, я уже было задремал, глядя на усыпанное звездами небо, как вдруг что-то больно ущипнуло меня. Не успел я подумать, кто же мог нарушить мой покой, как меня ущипнуло снова. На этот раз в затылок. Долго думать не приходилось. Я сразу сообразил, что меня атакует целая армия букашек, которые кишмя кишели в сене. Они ползали у меня под рубахой, забирались в уши, проникали за ворот. Вот надоедливые создания! Неужели вы не угомонитесь всю ночь?