Страница 74 из 82
Если архив похерен или будет какая-либо неувязка и ты не получишь копию решения суда (что было бы очень печально. Надо постараться и получить), то пришли мне справку — сам вспомни: когда и кто председательствовал, а я тогда официально запрошу через соответствующих людей, но это делать не хочется. Самое лучшее — если бы ты прислал копию приговора.
До скорой встречи.
В. Сталин».
«27.5.56
Родная моя!
Письмо твое, как всегда, действует на меня, как бальзам. Настроение поправляется, и все кажется не таким сложным и трудным. Очень рад, что у тебя все хорошо. В отношении отпуска ты решила правильно — с детьми это не отпуск. Отдохнуть тебе надо и отдохнуть как следует. Ничего приличного я отсюда не вижу, но ты поразмысли, и быть может, 10-го сможем решить, как лучше сделать… Любым путем надо достать путевку в Кисловодск. Не морщи нос! Да, там нет моря, но там есть все, что тебе гораздо нужнее. Не забывай о своем сердце, да и остальные хвори лечат лучше всего в Кисловодске. Конец августа и начало сентября в Кисловодске очень хорошие. Много фруктов, отличная погода, а самое главное, нет такой жары, как в июне-июле, которая плохо действует на сердечников (особенно при лечении).
Напиши мне, какие возможности достать путевку. Напиши, сколько стоит такая путевка (на 1,5–2 месяца) и что ты думаешь делать в отношении своего лечения до отъезда в Кисловодск или Ессентуки в Москве. Время терять не стоит, и, по-моему, надо начать лечиться здесь, а в санатории закрепить курс лечения и стать полноценно здоровым человеком. Гляжу на твой распорядок работы и думаю, что для собственного здоровья даже при таком расписании работы время найти все же нужно и можно. Никто, дорогая моя, не вернет тебе здоровье, если ты его окончательно подорвешь. К тому же надо не забывать, что юношеское пренебрежение здоровьем в наши годы непростительно, а чем дальше, тем будет хуже. В старики записываться, я думаю, у тебя желания нет, следовательно, лечись. Лечись серьезно, а не просто отдыхай.
В 1957 году ты должна быть вполне здоровым антропосом. Вполне.
Ты спрашиваешь: «Как у тебя дела, пиши». Слухаюсь, ваш бродь!..
Дела идут, контора пишет, а касса деньги выдает.,
Все по-старому, мать. Однотонная жизнь и дела. Единственное, что спасает, — это работа. Без работы просто извелся бы. Держусь, стараюсь бодриться и не показывать вида, как мне тяжело находиться вместе с действительной сволочью (в полном смысле этого слова). Единственные, правда очень непродолжительные, беседы с Давидом Ивановичем и еще более редкие с Тимофеем Миновичем — это единственные случаи, когда разговариваю с людьми. Остальные — сама понимаешь… Какие у меня могут быть с ними общие интересы, а следовательно и разговоры.
Живу от письма до письма от вас с Линушкой и от свидания до свидания с тобой, родинка…
Ты пишешь: «Ходила в магазин, тебе купила сандалии. Не знаю только, подойдут ли, мерила на свою ногу». Самое главное, что не забыла, а сандалии натянем. Даже такая мелочь в этом положении радует. Любая мелочь, дающая понять, что тебя помнят, заботятся о тебе, приводит поистине в телячий восторг. Может быть, и глупо радоваться и так возвеличивать простую хозяйственную мелочь, но все же приятно, очень приятно. Раз мерила на свою ногу, значит, вспомнила, что самые мои любимые туфли были — твои красные стоптанные. А раз вспомнила это, значит, вспомнила и меня, подумала обо мне, посочувствовала (?!) и т. д…
С какой радостью уехал бы сейчас куда-либо в лес, в сторожку! И пошли бы все эти люди ко всем чертям. Звериные законы куда благороднее. У них нет интриг, все ясно и просто. А тут, на нашей планете человеческой, говорят одно, а подразумевают другое. Не дипломат я и никогда не смогу им стать, да и не хочу. Вся моя идиллия заключается в возможности существовать и подальше от всех этих интриг. Устал я от этих хитросплетений, недоверий, выдумок, от всей этой мишуры. Хочу отдохнуть, и кроме тебя никто не нужен мне, все раздражают меня, злят.
Сегодня на кладбище (из окна слышно) запел соловей. Вспомнил я веранду и попытки записать соловьиное пение. От этих воспоминаний защемило… В общем, «шел я лесом, песню пел соловей мне… Я хотел его поймать — улетел…»
Ты пишешь: «Пиши, родной мой, не грусти, убедительно прошу. Помни мои слова…» Стараюсь. Взаимно, родная моя.
Крепко целую и обнимаю.
Твой Василь.
Пиши чаще, родинка!»
«10 июня 1956.
Линушка, дорогая моя!
…Запомни на всю жизнь: когда человек на коне — у него тысяча «друзей», а когда человек под конем — у него только истинные друзья. Так было, так есть и так будет всегда. На эту тему есть очень неплохой стишок у Беранже — «Гений». Советую вообще почитать Беранже. Есть такая книга «Песни Беранже». Ее очень полезно и очень нужно почитать и тебе, и маме. Обязательно купи сама. Не пожалеешь. Много посмеешься и в часы отдыха получишь колоссальное удовольствие… Посылаю письменный прибор. За не очень чистую отделку не обижайся — не успел доделать до конца, да и не из чего делать, т. к. Володя только обещает пластмассу, а не приносит.
Жду «хозяйкиного» письма.
Крепко, крепко целую.
Папка».
«1.10.56
Здравствуй, родинка!
…Ни в чем я тебя не обвинял и не обвиняю. Ты это знаешь. То, что сделал, — надо было сделать. Другого выхода в тот момент не было. Сделал правильно — для нас же. Объяснить в письме подробно невозможно.
Разве эти подлецы могут понять, что происходит тяжелейшая, труднейшая борьба за существование, за жизнь, за любовь. Разве поймут острословы, любители сенсаций, что не при всех обстоятельствах форма этой борьбы бывает благообразна. Мне сейчас наплевать на формы — важна суть.
Ты хотела «свободного Василия», и ты его получишь. А как это будет сделано — не все ли тебе равно?.. Твоя горячность подтверждает, что я верно поступил, взяв все только на себя. Мне не страшно мнение всех (как это пишет Светлана), я слишком хорошо узнал цену этому мнению, чтобы обращать на него внимание. Но мнение твое — для меня все… Светлана набросилась на меня, «взорвавшись», как она пишет, после твоего телефонного звонка. Дело ее — взрываться или не взрываться, но, по-видимому, ты немало способствовала накоплению гремучего вещества в ней для взрыва. Если ты считаешь, что правильно поступила — дело твое. Но, думаю, что надо было сначала приехать, окончательно все выяснить и только потом, может быть, и в более резкой и обличающей форме выступать.
Светлане и так досталась нелегкая жизнь. Силы ей очень и очень нужны, а тратить их на беспричинные «взрывы» не вижу смысла. Ее энергия пригодится на более существенные и полезные вещи. Суть в тебе, а не в Светлане, в наших взаимоотношениях. Нам решать.
Не следовало мне писать это письмо сейчас, надо было для пользы дела еще немного подождать, но ты вынудила меня поспешить. Чувствую, что ты в своем гневе беспричинном можешь залезть в такие дебри, из которых не выберешься.
Думай, мать, решай… Слово и дело за тобой.
Жду.
Василь».
«12.3.57
Здравствуй!
Спасибо за письмо. Очень тронут, что не забываешь… Ты пишешь: «Я не пишу тебе, потому что ничего хорошего написать не в состоянии, а плохого сейчас у тебя самого хватает». Не совсем я могу согласиться. Неужели ты не понимаешь, что любое твое письмо дорого мне? Ведь в любом случае ты не чужая для меня. Как бы мы не решили свою дальнейшую жизнь — вместе или порознь, — твоя боль будет моей болью, и всем, чем только могу, я буду помогать тебе.
Лина решила вопрос моей принадлежности к Васильевым и Васильевых ко мне. Спасибо ей за это решение, оно очень много для меня значит. Совсем другими глазами смотрю теперь я и на Лидушку, этого замечательного друга, ибо то, что она сделала для меня, могла сделать только сестра. Как видишь, я очень крепко «овасильевился». Да это и не случайно, ибо все те лучшие мои дни, я подразумеваю семейные дни, были с вами, с Васильевыми. За одно то, что виновником этого являешься ты, кроме благодарности к тебе у меня ничего нет, не было и никогда не будет…