Страница 66 из 82
Мертвая петля
Душа Сталина еще не покинула сей бренный мир, а его сын Василий уже был заключен под стражу, в тюрьму. Лаврентий Берия наконец-то мог припомнить наследнику вождя все его прямые выпады против всемогущего хозяина Лубянки и расправиться с неугодным свидетелем его дел. Мрачные страницы, сработанные на пару с Маленковым, так называемого «ленинградского дела», затем «мегрельского». Расправа с мужем родной тетки Василия, чекистом С. Ф. Реденсом. Наконец, смерть отца, о которой Василий мог судить не по официальному сообщению.
«Уже во время похорон отца Василий публично бросил обвинения Берия и другим членам Политбюро, что они приложили руку к смерти Сталина», — вспоминал потом двоюродный брат Василия Владимир Аллилуев. Что ж, и сам Берия не утерпел, сообщил кое-что о смерти Сталина споим соратникам по партии. На трибуне мавзолея во время первомайской демонстрации, сверкая золотым пенсне, он не без гордости признался: «Его убрал я. Я вас всех спас…»
Этих слов Василий не слышал. С ним уже начали работу мастеровые Лубянки. Был человек — к нему следовало подобрать нужную статью.
Холодным летом того же 1953-го, после ареста Лаврентия Берии, посадили в тюрьму и его сына Сергея. В Лефортово и в Бутырке — он пребывал в одиночном заключении больше года. «Суда не было. Но было другое: приговор к расстрелу по законам особого совещания. Во время одной из получасовых прогулок в тюремном дворе вместо обычной охраны появился взвод автоматчиков. Солдаты схватили меня за руки, поставили к стенке, и командир зачитал текст, надо полагать, приговор. Я не помню его дословно, но содержание сводилось к следующему: преступника номер такой-то, который уводит следствие по ложному пути, расстрелять! Вдруг в тюремный двор кто-то вбегает, приказывает солдатам опустить оружие, а меня отвести назад, в камеру…»
Это хорошо, что назад, в камеру. А сколько по велению батюшки Лаврентия осталось в том тюремном углу? 23 декабря 1953 года крутых служителей Фемиды Л. Е. Влодзимирского, В. Г. Деканозова, В. Н. Меркулова, Б. З. Кобулова, С. А. Гоглидзе, П. Я. Мешика и самого Берию расстреляли. Специальное Судебное Присутствие Верховного Суда СССР под председательством маршала И. С. Конева установило, что подсудимый Берия и его соучастники «совершали террористические расправы над людьми, со стороны которых они опасались разоблачений. В качестве одного из основных методов своей преступной деятельности заговорщики избрали клевету, интриги и различные провокации…» Так что по отработанной методе генерал Л. Е. Влодзимирский, самый главный следователь по особым делам, и добивался от сына Сталина особых признаний — чтобы соблюсти видимость праведного суда и… расстрелять!
9 мая, в День Победы, — другого времени для допроса боевого генерала не нашли — Влодзимирский и его заместитель полковник Козлов ломали голову, в чем бы обвинить Василия? В покушении на режим? Но не он ли в годы войны дерзко бросался в атаки в небе Сталинграда, Москвы, Берлина, командовал полком, дивизией, за что был удостоен многих боевых наград… Решили обвинять в оговоре командующих ВВС Смушкевича, Рычагова, Новикова… Хорошо, что не братьев Райт! Вася-то, когда Смушкевич и Рычагов действовали в боевом строю авиаторов, еще в пионерах ходил! А Новикова судили пять маршалов. Мнений полковника Сталина никто и не спрашивал.
Тогда мастера по допросам обвинили Василия в клевете на правительство. Уже ближе к делу. Ведь правительство — тот же дядя Лаврик! «Отец однажды при нем заставил меня повторить мое мнение о нем. Берия перевел все в шутку, — писал потом Василий Иосифович и, по всему видно, не ошибся, сделав вывод: — Но не такой он был человек, чтобы забыть, хотя внешне разыгрывал, особенно перед отцом, моего добродетели».
Как забыть! Хотя бы тот случай после военного парада, когда в Георгиевском зале Кремля чествовали летчиков наших первых реактивных истребителей. Дважды Герой Советского Союза генерал А. В. Ворожейкин, командовавший в то время истребительным авиаполком, рассказывал мне, как Василий предложил ему выступить тогда перед собравшимися. И вот вместе они направились через зал к Сталину.
— Столы стояли в два ряда, а на одном конце стол — поперек. Там сидели Иосиф Виссарионович и Молотов. Перед ними устроились Берия и Абакумов, — вспоминал Арсений Васильевич. — Когда мы подошли туда, Берия неожиданно протянул руку, преграждая путь. Василий как ударит по руке, и пару слов Лаврентию: «П!.. Вечно ты лезешь!»
Это члену правительства да еще какому!..
Подумав, следователи Влодзимирский и Козлов пошли на испытанную вертикаль — двинули Васе обвинение в намерении встретиться с иностранными корреспондентами «с целью изменить Родине». Улики? Пожалуйста — портрет в американском журнале. Как он там появился? А в ресторане «Метрополь» с кем сидел?.. Именно это, заметит Василий Иосифович, по выводам следователей, «было первым моим шагом к сближению с иностранными корреспондентами для последующей измены Родине».
Уже отсидев в тюрьме два года без суда, без защиты адвокатов, сын Сталина обратится с письмом в Президиум ЦК КПСС. По поводу обвинения в намерении изменить Родине Василий Иосифович писал: «Клевета от начала до конца! В «Метрополь» я пошел на свидание с Васильевой. Счастье мое, что у Васильевой не было телефона и мне пришлось приглашать ее через соседей и родственников, у которых телефон был. Эти люди могут подтвердить, как все это происходило… У меня много пороков, в которых не особенно приятно сознаваться, но они были. В отношении же чести и Родины я чист. Родина для меня — это отец и мать».
Все предвидели следователи по особо важным делам. И, как на охоте волка обкладывают красными флажками, так и Василия — сбивали с толку, путали, шантажировали, загоняя под пулю…
А вскоре Влодзимирского с компанией, вслед за Лаврентием, как и следовало ожидать, арестовали. Но с какой легкостью новый министр внутренних дел С. Н. Круглов в письме от 8 августа 1953 года Маленкову повторил обвинение, состряпанное бериевскими палачами!
«В процессе следствия арестованный Сталин В. И. признал себя виновным в том, что он… систематически допускал незаконное расходование, разбазаривание казенного имущества и государственных средств, а также использовал служебное положение в целях личного обогащения», — пишет министр, откровенно додумывая и без того сфальсифицированные «факты». Он словно и не заметил в протоколе допроса от 9 мая 1953 года ответ обвиняемого: «Расхищения государственных средств и казенного имущества в целях личного обогащения я не совершал и виновным в этом себя признать не могу». Круглов ссылается на показания соучастников «преступлений Сталина В. И.», его адъютантов — Полянского, Капелькина, Степаняна, шофера Февралева и штабной парикмахерши Кабановой.
Как рассказывает сын адъютанта Полянского, его отцу тоже предъявили целый список обвинений, из которого по любому пункту грозила смертная казнь. «Когда отец отказывался подписывать предъявляемые ему обвинения, его били (выбили почти все зубы, отбили поч ки и легкие), а затем бросили в карцер»… — вспоминает он и отмечает, что на очной ставке «хозяин» выручил отца, заявив, что Полянский только дублировал его — Сталина — распоряжения и приказы.
Да, «хозяин»-то выручил. Боевой генерал отводил беду от своих вчерашних сотоварищей, прикрывал, как бывало в воздушных боях. А они?
«Теперь уже его никто не защищал, только подливали масла в огонь, — с горечью в «Письмах к другу» пишет Светлана Аллилуева. — На него «показывали» все — от его же адъютантов до начальников штаба, до самого министра обороны и генералов, с которыми он не ладил…» И все, как могли, накручивали сыну Сталина обвинения.
Василий переоборудовал переданное под штаб ВВС округа здание Центрального аэропорта — зачем?.. Сидел бы за столом, скажем, аэрофлотского диспетчера по товарным перевозкам да командовал бы своими полками прямо из кассы.