Страница 55 из 82
6.4.44. Встреча с Роджерсом — не авиаспециалист. Корреспондент. Ниагарский водопад… Полициант проводил пацанов в школу. Фонограф. Разговор о евреях…
13.4.44. Первый день прекрасная погода. Занятия по вооружению М-4. Взгляды на истребительную авиацию.
15.4.44. Знакомство с заводскими инженерами и военными. Тосты за Сталина, СССР, ВВС Красной Армии. За нас.
18.4.44. Полет на самолете С-78 с мотором Уасов. Я ознакомился с местностью. Проверка Р-39.
21.4.44. Организовывали полет на Р-63 весь день. В конце дня А.Г. сделал первый полет. Все удачно.
28.4.44. Полеты на пилотаж, штопор (25,7 % САХ).
29.4.44. Сегодня опять полет на штопор при 27,2 % САХ. Плоский штопор. А.Г. выпрыгнул с парашютом. Молодец. Счастливо. Я очень волновался. Совещание по этому поводу.
Что за разговор был у полицианта с Фредом о евреях — кто знает. А вот запись о пушке М-4 калибра 37-мм кое-что прояснила. Дело в том, что американцы на всех серийных истребителях устанавливали пулеметы калибра 12,7 мм — за исключением Р-39, Р-63 и Р-61. Они считали, что с дальних дистанций прицельный огонь из пушки вести невозможно, а если ударить из нее с близкой дистанции — самому достанется. Поэтому Райт-Филд настаивал на снятии М-4 с «королевской кобры».
А тут еще летчик-испытатель Джон Вернер погиб — при стрельбе по наземному щиту. Потом выяснилось, что причиной катастрофы оказался отрыв лопасти винта при выводе из пикирования, и пушка М-4 была вовсе ни при чем. Но как было объяснить фирме Белл и Военному Департаменту США, что нашим истребителям для воздушного боя больше подходила именно мощная 37-мил-лиметровая пушка, а не трещетки-пулеметы, что и тактика боя у нас совершенно иная.
Пролетел апрель. Уже не экзотической диковинкой стал для «рашен пайлот» Ниагарский водопад, а просто пилотажной зоной — местом, где предстояло укротить «королевскую кобру». Когда Кочетков взлетал и приземлялся, Супрун непременно находился на стартовом командном пункте — руководил полетами. Радиосвязь вели по-русски. Но вскоре Андрей Григорьевич освоился и на запросы американских диспетчеров — впопад или не очень — бойко отвечал своей знаменитой фразой: «Рашен пайлот о’кэй!»
Не слишком о’кэй у русского пилота получилось в полете субботним деньком, 29 апреля. В тот раз решено было лететь без боекомплекта — как бы после боевой работы. На фронте наши воздушные бойцы, как говорится, на собственной шкуре проверили характер «кобры». Пройдет летчик сквозь зенитный огонь противника, отработает по танковой колонне или срежет в поединке «мессера» — домой возвращается с победой, ликуя, и вдруг — на тебе! — где-то на подходе, а то и прямо над аэродромом грохается вместе с «коброй» оземь…
Как выяснилось, дело было в нарушении центровки самолета. Загруженная боекомплектом, «кобра» летит да хвостом помахивает, а расстрелял боец снаряды — «кобра» срывалась в штопор. Да не простой, а плоский! Получалось, что лучше и не стрелять вовсе. Катай ту пушку по небу вместе с ее снарядами — вроде бы и делом занят. Однако Ивану такой ленд-лиз не подходил — горела Россия…
Вот и думали, и рассчитывали на земле все до мелочей летчики-испытатели Супрун и Кочетков, чтобы затем проверить машину в воздухе да исключить потери наших воздушных бойцов.
29 апреля в полете у Кочеткова сначала все шло хорошо, как по плану: машина слушалась рулей и по воле летчика выходила из штопора. Но вот Александр Григорьевич доложил, что будет выполнять три витка влево, и радиосвязь на том прекратилась… Такие мгновенья на аэродроме кажутся вечностью, от такого на глазах седели мужественные пилотяги…
— Падает самолет! — наконец услышал Супрун чье-то тревожное сообщение. Через минуту: — Летчик с парашютом. Сектор…
К месту падения «кобры» тут же двинулась вереница автомашин. А по радио (как потом выяснилось, связь держал полицейский) последовало уточнение:
— Нахожусь с летчиком. Говорит: «Рашен пайлот!»
«Кобра» шмякнулась неподалеку от Ниагарского водопада и разлетелась вдребезги…
В тот же день на аэродроме Ниагара-Фолс состоялось совещание. Андрей Григорьевич подробно докладывал о случившемся. О том, как после третьего витка штопора «кобра» перестала слушаться рулей и завертелась, как-то необычно, судорожно вскидывая нос к самому горизонту. Летчик сделал все, что мог, чтобы вывести машину из штопора, использовал даже тягу двигателя, но безуспешно. Только после двадцатого витка он принял решение покинуть неуправляемый самолет…
Что и говорить, не часто русский Иван зависал с парашютом над Ниагарским водопадом. Так что фирма «Ирвинг» отметила это событие торжественным приемом наших испытателей, на котором Андрею Григорьевичу был вручен персональный знак с его фамилией и датой — 29.4.44 г.
Как-то само собой после того прыжка потеплели отношения к двум русским американских испытателей и аэродромной обслуги. Многие подробно расспрашивали Кочеткова о случившемся, поздравляли с благополучным исходом. Уж от этой ли теплоты или по другим причинам, но в блокноте у Федора Павловича появилась такая запись: «21.5.44. День теплый. Получили сообщение, что к нам едут пять девушек из Колумбийского университета. Хотят жениться. Им рекомендовал меня Родзевич Е. В. из Нью-Йорка. Старается парень…»
Через полмесяца запись торопливая, восторженная, но по другому поводу: «Сегодня утром 2-й фронт. Какая радость!..» И рядом другие строки: «Проталкиваю с большим трудом наши вопросы». «Утром получили сообщение, что Александру Григорьевичу нужно выезжать в Вашингтон, а затем лететь в Фербенкс (Аляска). Я отделался. Нужно закончить свои задачи «московские», а не «местные».
Да, долгожданный фронт открылся. До конца войны оставалось меньше года, и, откровенно-то говоря, наши обошлись бы уже и без этих «кобр». Так что за сухой фразой — всего-то двумя словами в блокноте майора Супруна — «московские задачи» — стояло нечто более важное, чем аэродинамика своего в доску парня Лэрри. О том важном перед отлетом в Штаты наших испытателей и говорил главный инженер ВВС генерал А. К. Репин. Нет, не вывод из плоского штопора интересовал авиационного инженера, не схема трехколесного шасси и даже не 37-миллиметровая пушка — такую мы и сами уже сделали. Нечто более существенное предстояло узнать майору Супруну «под занавес» мировой войны. Речь шла о новой боевой технике — истребителях с турбореактивным двигателем…
Такой самолет, под названием «Джетпрополшен» УР-59, был построен на фирме Белл. На нем американцы установили два турбореактивных двигателя и хранили самолет под большим секретом в том самом ангаре, где работали над недоделанной «коброй» летчики-испытатели из России. Его прятали за ширмой, иногда выруливали на старт, и тогда можно было увидеть издалека непривычные формы машины.
После потепления отношений с аэродромным людом — между фамильярными похлопываниями по плечу, громким смехом и дурацким «о’кэй» — майор Супрун доподлинно установил полетные данные УР-59. Потолок реактивного самолета был 14 ООО метров, максимальная скорость полета у земли около 600 километров в час, а на высоте 7000 метров — 650. Продолжительность полета — до полной выработки горючего — 1 час 20 минут.
Но двигатель… Что же все-таки представлял из себя двигатель, сработанный еще в 1937 году англичанами? Из какого металла он был, какое топливо применялось для него?.. Ведь на фирме «Локхид» — это удалось узнать — был еще более засекреченный самолет, который с турбокомпрессорным двигателем развивал скорость уже до 960 километров в час!
Случай помог «просто Фреду» получать ежедневные секретные сводки по всем экспериментальным работам, проводимым фирмой Белл, раздобыть два совершенно секретных отчета NASA по аэродинамическим исследованиям ламинарных профилей крыла, без чего о Сверхзвуковых полетах и мечтать нечего было. Наконец, майор Супрун достал и совершенно секретную методику испытаний реактивных самолетов, принятую в Райт-Филде, а заодно и у англичан.
Американцы между тем балдели еще и от своей летающей «сверхкрепости» В-29. Пять авиационных фирм в Штатах гнали этот утыканный пулеметными стволами самолет. Так что в доклад о командировке в США заодно легли сведения и об этой машине — ее вооружении, полетных данных, средствах защиты. «Нам удалось видеть в самолете таблицы различных вариантов бомбовой загрузки, — напишет майор Супрун и уже более конкретно уточнит: — Запомнилось следующее: максимальная бомбовая загрузка 8700 кг, вариант загрузки: 12 бомб калибром 1600 фунтов, 2 бомбы калибром 8000 фунтов».