Страница 19 из 30
— После женитьбы на дочери Эхнатона он стал одним из претендентов на трон, — ответил Томми.
— Почему? — спросил Хилэри, пытаясь заставить свою любимую ящерицу пить пиво через соломинку.
Томми, казалось, был приятно удивлен тем, что у него так много слушателей.
— Это вполне естественный шаг фараона, у которого подрастал наследник. Брак Сменхкара с дочерью фараона делал его притязания вполне законными. Но, мне кажется, были и другие причины.
Я надела фаянсовое кольцо, на котором было выгравировано имя Сменхкара. Мы нашли его сегодня и только что прикрепили ярлычок.
Томми продолжал:
— Из амарнских табличек известно, что Эхнатона не интересовали войны, он не стремился к тому, чтобы держать в повиновении враждебные элементы за пределами своего государства, и даже не помогал лояльным вассалам[24]. В результате империя теряла пограничные территории.
Голова старшей дочери Эхнатона Меритатон. Песчаник Берлинский музей
— Так вот, сначала Эхнатон и Нефертити проявляли полное единодушие по отношению к жрецам Амона и старой религии. Их идеалом было — жить ради красоты, правды и справедливости. Нефертити до последних дней жизни осталась верна этим идеалам. Эхнатон же незадолго до смерти понял, что его дела на границах империи и внутри государства очень плохи. Чтобы удержать престол, он решил пойти на компромисс и уладить свои разногласия с влиятельными лицами из Фив.
— Ты думаешь, к тому времени он разочаровался в своих идеях? — спросил Ральф, делая миниатюрный набросок притолоки.
— Трудно сказать что-нибудь определенное, — ответил Томми, — несомненно одно: в конце концов, он понял, что даже будучи фараоном, не может распространить новые идеи по всей империи. Вероятно, это и было причиной разлада между ним и Нефертити. А предпринятые Эхнатоном шаги только ухудшили их отношения.
Замолчав, Томми выглянул за дверь. Там царила полнейшая тишина, только Леонардо, дремавший у стены, иногда лениво лаял на саранчу, когда та чересчур близко подлетала к нему.
— Что же он предпринял? — спросила я наконец.
— Признав Сменхкара претендентом на престол, он отправил его и Меритатон в Фивы — это было шагом к примирению.
— А портреты Сменхкара и Меритатон сохранились? — спросила я.
Томми порылся на полке и достал книгу «Религия и искусство Амарны»[25]. Открыв нужную страницу, он протянул мне книгу через стол. Я увидела изображение квадратной каменной плиты, на которой были высечены две фигуры. Молодой человек в широкой короткой юбочке с бантовыми складками, на груди — ожерелье, на голове — царские символы, в правой руке — жезл. Одна нога свободно согнута в колене. Очень юный и болезненно нежный. Длинная тонкая шея, острый подбородок, впалая грудь и слабые руки. Казалось, это хрупкое тело находится во власти скрытого, медленно прогрессирующего недуга. Лицом к нему стоит маленькая девушка. Она выглядит крупнее юноши. У нее, как и у всех дочерей Эхнатона, удлиненная форма головы и тонкая шея. Держится она прямо, хорошо сложена, а ее маленькое личико дышит энергией. Она протягивает своему супругу букет цветов.
— По всей вероятности, это Сменхкара и Меритатон, — сказал Томми.
— Он мне очень напоминает Эхнатона, — сказала я, — а она — Нефертити. Как вы думаете, они действительно были похожи?
— Почти наверняка мастеру удалось передать семейное сходство, — ответил он. — Основной принцип искусства того периода заключался в точном воспроизведении того, что видит художник. Художники, должно быть, получали указания от самого Эхнатона. Вероятно, мужчины этого рода страдали от какого-то физического недуга, и это отразилось на их внешности. Женщины имели странную форму головы, однако все они, как и Нефертити, выглядели гораздо энергичнее и живее, чем их братья и мужья. Кажется, наследственный недуг почти не коснулся их.
— А что произошло с теми, кто остался дома после отъезда Сменхкара? — спросил Ральф. Он только что нарисовал очаровательную маленькую колесницу перед крыльцом дома Хатиа. Головы коней, поднявшихся на дыбы, были украшены перьями.
— Вот здесь и помогают статистические данные, — сказал Томми. — Почти на всех предметах, найденных в различных местах этой застроенной в наиболее поздний период территории, а также и в нашем доме есть имя Нефертити. Довольно часто попадаются имена Тутанхамона и его жены Анхесенпаатон.
— А Эхнатона?
— По-моему, только раз, — ответил Томми, — вывод очевиден.
Джон с кружкой пива в руке вышел из темной комнаты и опустился на стул, прислушиваясь.
— И они ра-зош-лись, как в море корабли, — запел он строфу из своего обширного, но допотопного мюзик-холльного репертуара.
— Они действительно разъехались? — спросил Хилэри.
— Да, — сказал Джон, — почти перед самым концом его царствования. Она могла покинуть его сама, а может быть, ее изгнали. Вернее — второе, потому что в южной части местности имя Нефертити повсюду стерто, а имя Меритатон заменено другим. Но ей все же удалось привезти сюда Тутанхамона и всех своих сторонников.
— Ну, а как объяснить исчезновение имени Эхнатона? — спросил Ральф. — Неужели ярые атонисты зашли так далеко, что начали уничтожать его? Например, на притолоке дома Хатиа оказалось стертым только имя Эхнатона. Похоже на то, что он, а не культ стал непопулярен.
— По всей вероятности, при жизни Эхнатона его имя не трогали даже здесь, — сказал Томми, и Джон в подтверждение кивнул головой. — Свое недовольство Эхнатоном они выражали лишь тем, что перестали высекать его имя на перстнях и скарабеях.
— Кроме того, как бы Нефертити ни относилась к мужу, она продолжала оказывать ему почести, достойные фараона, — прибавил Джон. — Возможно, что Хатиа после смерти Эхнатона, которая последовала вскоре после разрыва с Нефертити, по собственной инициативе стер его имя с притолоки. Ведь Нефертити могла прожить еще много лет, побуждая молодого брата фараона хранить верность Атону. Хатиа, видимо, решил принять сторону сильных. Его позицию можно сформулировать так: «Долой предателя, и да здравствует атонизм». Он был человеком состоятельным и, вероятно, немного циничным, и к его стремлению обезопасить себя, полагаю, примешивалось желание причинить как можно меньше вреда своей красивой новой притолоке.
— Но все обернулось по-иному. Правда, когда Тутанхамон вступил в брак с дочерью Эхнатона и унаследовал престол, ему было всего десять лет, и Нефертити продолжала оказывать значительное влияние на ход событий. Но это был уже закат. Вскоре в Фивах умер Сменхкара[26], а затем скончалась и сама Нефертити.
— Смерть Эхнатона и Нефертити означала конец атонизма. Но ненависть к покойному фараону и его ереси с особой силой вспыхнула лишь несколько лет спустя, когда в Фивах умер восемнадцатилетний Тутанхатон (он был известен, конечно, под именем Тутанхамона) и вновь установились старые порядки. Ведь как-никак Тутанхамон еще с детства воспитывался в духе новых идей, и даже самые ярые реакционеры побаивались оскорблять память людей, близких правящему фараону. Но через некоторое время после смерти Тутанхамона они, опасаясь, что сторонники крамольной религии вновь поднимут голову, принялись яростно уничтожать все, что напоминало об «этом преступнике» Эхнатоне. Заодно огню и мечу предавались нарисованные и высеченные символы религиозного культа Атона.
Мне было известно, что смерть Нефертити нанесла последний удар Ахетатону. Жрецам и влиятельным липам из Фив ничего не стоило уговорить легкомысленного юношу изменить имя и резиденцию. Уединению Ахетатона он предпочел пышность и блеск древней столицы.
Никто не знает, где покоятся останки Нефертити и были ли ей оказаны почести после смерти. Но жила Нефертити здесь, совсем недалеко от этого старого дома, в котором мы сейчас сидим и беседуем о ней, и последние, горестные дни своей жизни она провела в этих местах, превратив их в оплот атонизма.
24
Это объяснение неверно. Внимание и силы фараона были отвлечены внутренними распрями. См. вступительную статью. (Прим. ред.)
25
Имеется в виду книга недавно умершего известного немецкого египтолога Г. Шефера: Н. Schafer, Die Religion and Kunst von
26
Это не совсем точно. Сменхкара умер, видимо, еще при жизни Эхнатона. (Прим. ред.).