Золото Афродиты

— Я пошла принимать ванну. Ты будешь меня охранять, дверь я не закрываю.

— Ты напрасно думаешь, что я буду здесь скучать без тебя. Как только ты устроишься, я приду и разделю обряд вместе с тобой, с сегодняшнего дня у нас все пополам, ты согласна?

— Да.

— Говори мне чаще «да», и у нас все будет прекрасно! — ответил Чернов.

Ванна расслабила и разморила их. Они вышли из неё освежившимися, с сияющими лицами и уселись отдохнуть в гостиной. Светлана чувствовала себя комфортно. Как легко и свободно на душе, когда чувствуешь себя счастливым и беззаботным человеком, когда всё исполняется по первому желанию, когда ни в чём нет отказа. Настоящая фантастика! Для этого нужно, чтобы рядом с тобой был любящий человек, которому ты доверила судьбу и считаешь за счастье исполнять всё его желания.

Отдохнув, Светлана решила осмотреть гостиничный номер. Она попрыгала на мягком диване в гостиной, он ей показался не очень упругим, посидела во всех креслах, потом заглянула в спальную комнату, где стояла широкая, красивая двуспальная кровать, заправленная шёлковым покрывалом. Она легла на неё и, почувствовав упругость матраса, подумала, что здесь неплохо будет коротать ночь. Потом, усевшись на мягкий пуф перед зеркалом, стала расчесывать волосы. В зеркале увидала, как в спальную вошёл Чернов, обернутый ниже пояса в широкое банное полотенце. Он приблизился к ней и положил на её плечи руки, некоторое время они смотрели друг другу в глаза. У неё появилось неукротимое желание оказаться в его объятиях. Она встала и повернулась к нему лицом.

— Я не могу поверить в действительность, может, это сон?

Чернов не дал ей договорить.

— Я испытываю то же самое, что и ты, поверь мне. С тобой я теряю голову, чувствую себя на пике своей молодости, — признался он.

Легко приподнял её над полом и посадил к себе на колени.

От его волос исходил свежий запах ароматной шампуни, под его плотной, эластичной кожей она чувствовала упругие, сильные мышцы. В них был неисчерпаемый запас энергии, в которой она так нуждалась. Всё было естественно и прекрасно. Она ощущала необыкновенное умиротворение, когда его теплые, широкие, мягкие ладони гладили её обнаженное вздрагивающее тело.

— Поклянись, что у тебя ко мне серьёзные намерения и скажи мне, что ты любишь меня и никогда не предашь, — сказала она, глядя в его глаза.

— Клянусь, что люблю тебя всем сердцем, прошу тебя быть моей женой.

— Я согласна.

В этот момент в дверь постучали, Чернов встал и открыл её. На пороге стоял портье с передвижным столиком с едой. Поставив его возле дивана, он удалился.

После выпитого вина они почувствовали страшный голод и с аппетитом принялись за еду.

Засыпая под утро под легким, тёплым одеялом на руке у Чернова, Светлана блаженно прошептала:

— Нет, это всё сон, это сказка, такого в жизни не бывает.

— Милая, это явь, поверь мне. Такое состояние бывает у людей, когда они счастливы, понимаешь? — услышав её шепот, ответил Чернов.

Глава двадцать третья

В глубине души Ада Васильевна сожалела, что так поступила с Князевым. Слишком серьёзно он пострадал, а она этого не хотела. Надеялась на то, что проучит мужа—изменника, заодно попугает его ненавистную любовницу, а вышло всё так трагично.

Идиот Сальников перестарался и здорово наподдавал «сладкой парочке», особенно досталось мужу. Он буквально едва не умер на подиуме, так по — зверски Сальников вцепился ему в горло и душил до потери сознания. Ада Васильевна, когда увидела Князева в реанимации на искусственной вентиляции легких, чуть сама не лишилась чувств. При одной мысли, что он не придет в себя и умрёт, ей становилось страшно. Ещё страшнее было сознавать, что она сама заварила эту кашу и является по сути дела чуть ли не убийцей мужа. Видит Бог: она не хотела серьёзных последствий.

На «тренировках» Ада Васильевна несколько раз предупреждала Сальникова, что убивать никого нельзя, можно только «помять бока», но, как говорится, заставь дурака Богу молиться, он и лоб разобьёт. Благодаря медикам Князеву вернули жизнь, но оказалось, что он напрочь потерял память.

Такое случается при тяжелых травмах головы. Князев не узнавал жену, нёс постоянно чушь, общаться по—человечески с ним было невозможно. Он только ел, ел и ел. Она носила ему сумками передачи, муж жадно набрасывался на еду, было страшно смотреть, с какой торопливостью он моментально проглатывал продукты и через некоторое время, заглядывая в пустую сумку, задавал вопрос: «А почему ты мне ничего не принесла поесть? — и, плача, добавлял: — Хочешь, чтобы я умер с голода?»

Она была в шоке. Носить еду три раза в день было выше её сил. Постепенно она убедилась, что у него окончательно «съехала крыша» и решила забрать его в свою больницу, потому что разрываться между ненасытным мужем и работой не было времени. Вдобавок ко всему, он иногда на всю палату плёл какую—то несуразицу о том, что у него есть драгоценности, их очень много и он один знает, где они хранятся. Переходя на шёпот, твердил, что на их дачном участке закопан мешок с богатствами. Как только он выйдет из больницы, возьмёт её с собой, и они поедут и раскопают клад. Больные в палате посмеивались над его рассказами. Князев злился, с пеной у рта уверял окружающих, что как только выпишется, обязательно покажет всем неверующим драгоценности. О его «кладе» уже знала вся больница, и Ада Васильевна решила (чтобы меньше было разговоров) забрать его под своё постоянное наблюдение. Она поместила Князева в отдельной палате, возле своего кабинета и принялась лечить новейшими лекарствами. Толку от лечения не было никакого, в голове Князева была две доминанты — еда и постоянные рассуждения о спрятанном кладе. Аду Васильевну разговоры о золотых украшениях и драгоценных камнях выводили из себя. Она пыталась разуверить его в бредовой идее, но муж упрямо твердил одно и то же.

Когда она по утрам входила к нему в палату с домашней едой, он накидывался на продукты, уплетал всё до последней крошки, а после этого предлагал ей поехать с ним в то место, где лежат сокровища. Ада Васильевна с глубоким сожалением смотрела на него и с иронией в голосе соглашалась, что когда—нибудь поедет.

Нинель Александровна выписалась из больницы. Состояние её здоровья не вызывало опасения у врачей, все раны, царапины, ушибы и кровоподтеки рассосались, от них почти не осталось следов, лишь едва заметные белые рубчики на шее напоминали о недавней трагедии.

Вернувшись в пустой дом, где её никто не ждал, она впала в уныние. Что—то в её жизни происходит не так, как бы ей хотелось. Какая—то невидимая, злая рука руководит судьбой, преподнося неприятности и расстройства.

Посмотрев на покрытый слоем пыли портрет мужа, она подошла к нему, протёрла влажной тряпкой стекло, села напротив и сказала:

— Знаешь, Петя, мне очень плохо без тебя. Прости меня за всё, что я натворила. Я знаю, тебе больно это слышать, но я умоляю простить меня. Я просто запуталась в жизни, пошла не по той дороге. Может, мне не нужно агентство? Может быть, мне нужно было быть просто женой и ничего не искать и не добиваться? Тогда бы у нас всё было, как у людей. Мне хотелось получить от жизни больше, чем имела. Прошу, прости меня, я во многом виновата перед тобой. Поверь, я хочу разобраться во всём, но у меня ничего не выходит. Знаю только одно: ты был мне преданным другом и хорошим мужем.

Она вытерла слёзы и погладила портрет Петра Аркадьевича. Он смотрел спокойным, открытым взглядом, который как бы говорил:

— Да, ты запуталась в жизни, но меня уже нет, тебе самой придётся выпутываться из сетей, в которые попала. Одно помни: никто не любил и не полюбит тебя так, как я.

Нинель Александровна поняла по его глазам всё, что беззвучно сказал муж. Тишину квартиры нарушил громкий телефонный звонок, отчего она от неожиданности вздрогнула. Ей не хотелось ни с кем разговаривать, и поэтому не торопилась снимать трубку. Телефон замолчал, но, тут же, как бы возмутившись, зазвенел ещё пронзительней и резче.