Операция «Снег»

Наш посол Б.Ф.Подцероб, с которым у меня в общем-то сложились хорошие отношения, как-то пригласил меня к себе и на полном серьезе сказал, что мне «нужно без промедления» покинуть Австрию. Пораженный такой неожиданной категоричностью, я вынужден был заявить, что, к моему великому сожалению, не могу этого сделать без разрешения Центра, так как не Борис Федорович направлял меня в Вену и, очевидно, не ему решать этот вопрос. Я обещал немедленно доложить его соображения в Москву. Что касается моего мнения, то оно однозначно: необходимо заявить решительный протест Министерству иностранных дел Австрии против действий местной прессы, распространяющей клевету на советских дипломатов. Я добавил, что, вероятно, сам посол не подумал бы покидать страну, если какая-нибудь бульварная газетенка объявила бы его «шпионом».

В Центр тут же пошла телеграмма, в которой я высказал уверенность, что только решительный протест дипломатическому ведомству может оградить сотрудников посольства и заставить австрийские власти воздействовать на прессу. Тем более ни для кого в Вене не оставалось секретом, что такие публикации инспирирует ЦРУ.

На другой день посол пригласил меня и сообщил, что у него есть указание министра посетить МИД и заявить решительный протест против оскорбительной газетной кампании. Правда, его понимание «решительности» оказалось весьма странным: Б.Ф.Подцероб отправился к австрийскому министру, захватив с собой довольно увесистые сувениры. В связи с этим я вспомнил слова известного французского дипломата Жюля Камбона (из его основополагающего труда «Дипломат) о том, что профессия дипломата требует тех, кто обладает более твердым характером и более независимым умом. И еще: „Посол, не осмеливающийся быть чем-либо другим, как только почтовым ящиком, представляет опасность для своего правительства“. Так или иначе инцидент был исчерпан, и я продолжал руководить резидентурой.

Оперативную обстановку в стране осложняло то обстоятельство, что в соседней ФРГ началось заметное оживление неофашистских элементов, которые группировались вокруг Национал-демократической партии (НДП). Именно в 1966 году эта партия провела съезд, принявший манифест, в котором провозглашались претензии неонацистов на усиление своей роли в жизни послевоенной Западной Германии. Но дело не ограничивалось лишь территорией этой страны. И в Австрии появилась собственная НДП, которая стала собирать под свои знамена всех недовольных нейтралитетом страны — бывших нацистов, наиболее реакционных представителей других буржуазных партий и кругов, мечтавших о реванше.

Становилось все более очевидным, что в лице НДП западные спецслужбы приобретали новую, довольно многочисленную и активную социальную базу для организации агентурной работы против советского влияния в нейтральной Австрии и, разумеется, для проведения подрывных акций, непосредственно направленных против нашей резидентуры. Таким образом, в оперативном плане именно австрийский плацдарм начал представлять для внешней разведки особо важное значение. Главным образом исходя из этого, резидентура сосредоточила свое внимание на противодействии ЦРУ и ФРС, стремясь обеспечить проникновение в них наших агентов. Но, с другой стороны, именно здесь, в Австрии, разведка Вашингтона делала неоднократные попытки спровоцировать советских разведчиков, склонить их к измене или даже похитить. Я уже упоминал о неудавшейся попытке захвата нашего разведчика Б.Я.Наливайко, который сорвал эту акцию своими смелыми и решительными действиями.

Другую неудавшуюся попытку американцы предприняли в 1967 году по отношению к сотруднику резидентуры — назовем его Иваном. На встрече со своим давним знакомым американским инженером-электронщиком X., к которому Иван проявлял оперативный интерес, вдруг появился, как говорят, «третий лишний». Им оказался неизвестный Ивану американский разведчик. Надо сказать, птица невысокого полета, потому что он с ходу стал провоцировать нашего сотрудника, чтобы тот признался в принадлежности к советской разведке. Угрожал разоблачениями, склонял к сотрудничеству с ЦРУ, обещая всяческие блага. Чтобы произвести соответствующее впечатление, американец продемонстрировал пленку, на которой были якобы записаны «вербовочные» беседы Ивана с инженером X.

Иван дал резкий отпор американцу и покинул место встречи. В дальнейшем мы приняли меры, которые лишили представителей Лэнгли возможности продолжать шантаж нашего сотрудника.

Вспоминая перипетии работы в Австрии в то довольно давнее время, не могу отделаться от мысли, что значение, которое эта страна тогда представляла для нас, в значительной мере сохраняется и сейчас. Хотя ситуация в мире и Европе изменилась, здесь, на берегах Дуная, ЦРУ и ФРС по-прежнему удерживают плацдарм, с которого удобно проводить разведывательные операции против нашего государства. И конечно, эти спецслужбы никогда по доброй воле свои базы здесь не ликвидируют.

В мое время венская резидентура действовала в напряженном ритме. Число оперативных мероприятий нарастало, и многие из них требовали моего личного участия.

Существовал жесткий порядок: о завершении каждой операции, особенно если она заканчивалась поздно вечером, и о благополучном возвращении разведчика после выхода в город на встречу с агентом мне обязательно докладывали. Установить такой порядок было нелегко, так как мой предшественник не был силен ни в оперативном отношении, ни в организационном. Так что дисциплина у оперативного состава порядком хромала. Резидентура работала без четкого плана. Сотрудники были предоставлены самим себе и действовали на свой страх и риск, часто на невысоком профессиональном уровне. Пришлось обратить внимание на дисциплину, внести большую организованность, особенно во всем, что касалось подготовки операций. Не сразу это сказалось на результатах работы. Некоторое время резидентуру лихорадило, случались отдельные неприятные происшествия. Кто-то совершил аварию, сев за руль автомобиля в не совсем трезвом состоянии, кто-то опоздал на встречу с агентом, создав угрозу срыва связи. Бывали и грубые нарушения норм поведения. Мне запомнился один из таких случаев.

Как-то утром (было это летом 1966 года) руководитель одной из групп доложил мне, что ночью его сотрудник Моторин, оставшийся без жены, выехавшей в Москву по семейным обстоятельствам, вернулся домой в состоянии сильного опьянения. Квартировал он довольно далеко от резидентуры, в особняке, где проживали еще три семьи, в том числе семья нашего разведчика, коллеги Моторина. Последний, увидев Моторина в таком состоянии, помог ему добраться до квартиры на втором этаже и, убедившись, что коллега заснул, на всякий случай запер его квартиру на ключ. Рано утром он хотел поинтересоваться самочувствием Моторина, но хозяина в доме не оказалось. Моторин, найдя дверь запертой, вылез через окно и спустился по водосточной трубе.

Никто не знал, с кем встречался Моторин и кто его мог напоить. Возникло опасение, не стал ли он жертвой провокации, тем более что резидентура в этот период часто сталкивалась с такими попытками западногерманских разведчиков, специализировавшихся на похищении интересовавших их советских граждан. Мы бросили на розыск Моторина всех свободных сотрудников, послали «прочесывать» соседние улицы, кафе и рестораны. Время шло, а он не появлялся. Ожидание было для меня мучительным. По мере того как работники докладывали о бесплодных поисках, возникали мысли о самом неприятном, о возможности похищения Моторина или даже его бегстве на Запад, тем более что у него было основание опасаться замечаний по поводу своего поведения в отсутствие жены. Он стал увлекаться спиртным, отлынивать от работы, проявлял недисциплинированность. Я был возмущен, что узнал об этом только сейчас, когда Моторин исчез.

Надо сказать, что произошло это еще в то время, когда председателем комитета оставался В.Е.Семичастный. При нем за малейшие проступки следовали разгромные наказания, часто без учета истинной вины и даже в случаях, когда возможные неприятные последствия были предотвращены. Помню, сколько раз мы сталкивались с такими фактами, когда за бегство с судна рядового матроса «летели головы» многих — увольнялись работники, отвечавшие за морскую линию, или им снижали воинские звания, переводили на низшие должности. А потом оказывалось, что молодому парню захотелось попутешествовать, через некоторое время он являлся с повинной и просил помочь вернуться на Родину.