Страница 37 из 97
Потягивая ледяной березовый сок, он обратил внимание на лужу возле одного из холодильных боксов. Тронул кнопку — дверная крышка, чмокнув уплотнителем стыковочного паза, съехала в сторону. Бокал с березовым соком едва не выскользнул из руки: на полу морозильника стояли ботинки Аганна… Он окинул взглядом заросшие снежной шубой стены, заиндевелые «лапы» бездействующих фиксаторов и снова уставился на капитанскую обувь. Добротные, но просто кошмарные по расцветке ботинки: оранжевый верх, красная с белым рантом подошва, золотистые бляхи. Обувь в холодильнике — бессмыслица, но еще более дико смотрелись на плотном снегу рядом с ботинками талые отпечатки босых ступней, А на заснеженных стенах — отпечатки ладоней… Он ущипнул себя за ухо. Ковырнул пальцем стыковочный паз: там, ему показалось, застрял какой-то блестящий лоскут. Но это был не лоскут. Это было… Черт знает что это было! Оно потянулось за пальцем: сверкающее, липкое и, подобно паутине, почти не осязаемое!.. С внезапностью проблеска молнии пришло озарение: в апокалипсическом перечне свойств, присущих экзотам, Копаев упоминал о некой ртутно-блестящей субстанции, которую кожа экзота выделяет под воздействием низких температур. «Стоит поплавать в ледяной воде или сильно продрогнуть…» Концы с концами вроде бы сходятся: холодильник — следы босых ног на снегу — липкий блеск…
В душевой он вымыл и продезинфицировал руки. Блеска на пальце не было, но, вспомнив затяжной медосмотр, которым Грижас удивил его на прощание, вымылся весь и перепробовал на себе все из имевшихся в наличии антисептических средств. Делал это размеренно, как автомат. Мысль о том, что МУКБОП поступил с ним просто бессовестно, не вызвала должных эмоций, он подумал об этом холодно и спокойно. Важнее было другое: Копаев прав, Аганн — экзот. Но в какую из сущностных категорий прикажете отнести «многорукого пианиста»?.. Копаев, правда, оговорил вероятность появления призраков, но касательно их внешнего вида — ни слова. Утаил? Или не знал? Скорее последнее. Функционеры МУКБОПа, видимо, плохо себе представляют детали всего этого дела, иначе бы вряд ли послали с разведкой плохо подготовленного эксперта. Разведка угодила в лужу на первом же перекрестке. Ей было ясно одно: следы на снегу — не просто следы на снегу. Это следы далекого «радужно-лунного» прошлого Мефа Аганна. А насчет «пианиста» можно было думать все что угодно…
Остаток ночи прошел в размышлениях. Под утро кое-как задремал. Во сне увидел Аганна с двумя парами верхних конечностей, проснулся в холодном поту. Сколько мог, оттягивал выход к завтраку. Но деваться некуда, хочешь не хочешь — надо идти… Долго стоял перед дверью салона. Ладони влажные. «Ты аферист, Копаев, — думал он, пытаясь унять сильное сердцебиение, — Ты зачем послал меня сюда одного!..» Он вошел в салон и почувствовал слабость в ногах от огромного облегчения. Аганн выглядел обыкновенно. Красно-синий комбинезон, красно-бело-оранжевые ботинки, обыкновенные руки, свежее, тщательно выбритое лицо. Голубые глаза на этом лице смотрели приветливо: «Салют, шкип! Как настроение? Вид у тебя… не очень веселый». — «Салют, капитан. Значит, говоришь, не очень?..» Рухнув в кресло, он еще раз взглянул на ботинки Аганна, расхохотался. Не мог сдержаться. Это была реакция. Аганн смотрел на него с интересом. Все утро они приглядывались друг к другу с интересом и взаимно были ужасно любезны. А потом весь день он старался держаться от Аганна подальше — придумал работу по экспертизе вакуум-оборудования на причальной палубе (в скафандре чувствовал себя почему-то увереннее). В кухонный отсек, разумеется, заглянул (для очистки совести и для того, чтобы у Копаева не было оснований смотреть на разведчика с презрением и досадой). Можно было и не заглядывать: следы аккуратно стерты… Беспокойная ночь отозвалась усталостью, он рано лег спать и проспал двенадцать часов мертвым сном. За это время на борту «Анарды» могло произойти множество самых экзотических событий — ему было все безразлично. Танкер в полном распоряжении Аганна и призраков, пусть делают здесь что угодно. Пусть обрастают инеем в холодильниках или поджариваются в стеллараторах, если это им нравится. Пусть только не очень шумят. Он слишком устал, и ему в самом деле было все безразлично. Утром, однако, нервное напряжение снова вернулось, и, так же как и вчера, сегодня он предпочел болтаться в скафандре среди музейных экспонатов вакуумного хозяйства. Он боялся, как бы недоверие к Аганау не переросло в неуправляемую враждебность. В неодолимое отвращение, в слепую ненависть и — чего доброго — в страх. Ни желания общаться с Аганном, ни прочной веры в неколебимость собственного самообладания у него не было. С другой стороны — пассивно отсиживаться в бронированной скорлупе скафандра глупо и унизительно. Надо что-то решать. Перейти к активным методам разведки? Допустим. А что это за зверь такой — «активные методы»? Как это в принципе делается? Вдобавок вряд ли МУКБОП одобрит активную самодеятельность, Аверьян в своих наставлениях внятно предостерегал от вмешательства: «Пройди мимо…» К черту Копаева и его наставления. Кроме Копаева и МУКБОПа, существует земная цивилизация, в интересах которой жизненно важно узнать, насколько опасен для нее суперэкзот под маской благообразной личины капитана дряхлого «кашалота».
— Кэп, слышишь меня? — проговорил Андрей.
— Да, превосходно.
— Я возвращаюсь. Закрывай вакуум-створ.
— Внимание! — капитанским голосом скомандовал Меф. — На вакуум-палубе в створе щита не стоять!
Андрей почувствовал холодные мурашки на спине, вообразив, как громогласно, нелепо роняет спикер слова команды в устоявшуюся тишину отсеков, кают, коридоров этого мертвого, в сущности, корабля.
Иллюминация «Казаранга» угасла. Палуба дрогнула, беззвучные челюсти вакуум-створа сомкнулись. Андрей включил фары скафандра и двинулся к темному отверстию люка шлюзового тамбура.
— Связь прекращаю, — предупредил Меф.
Андрей машинально выдал «квитанцию»:
— Понял, конец связи, конец… — Он стоял у входа в тамбур и разглядывал стену.