Дом забытых кошмаров

Елена Усачева

Дом забытых кошмаров

Глава 1 Дом, в котором…

Она уверенно протопала по улице и сразу повернула к Дому. Миновала тополя, прошуршала теннисными туфлями в переросшей и уже начавшей подсыхать траве, остановилась около прудика.

Им сверху хорошо было видно, что прудик имеет форму креста. Равновеликий крест с пухлыми откормленными перекладинами. Метра два в обе стороны, не больше. Как раз, чтобы упасть, раскинув руки. Затянутая ряской вода колышется вровень с потрескавшимся асфальтом, с одного края бордюр зарос травой. Какие-то ненормальные забросали прудик пивными банками. От страха. Здесь все боятся. Особенно по вечерам.

Солнце садилось. Косые лучи били сквозь листву тополей, окрашивали Дом розоватым цветом. Там, где еще сохранилась штукатурка. Там, где штукатурки не было, виднелся кирпич. Его можно было и не окрашивать. Он уже был красный.

Девчонка приклеилась к прудику. Стояла. Смотрела. Шевельнулась только для того, чтобы пнуть камешек. Ряска без звука приняла подношение. Качнулся зеленый ковер, короткая волна омыла низкий берег.

И это запомнится. Здесь ничего не забывается.

Девчонка оторвалась от изучения прудика – он длиной-то был чуть больше ее роста – и повернулась к Дому.

Сама она была темная, с выбеленной челкой, косо падающей на глаза, длинная клетчатая рубаха с коротким рукавом и старые потертые джинсы с россыпью значков на левом колене. Кеды с местами отошедшей окантовкой.

Порванные кеды первым рассмотрел Ворон. Он самый глазастый. Ну и шустрый, как все представители врановых.

А Белобрысая уже стояла около правых перил, смотрела в разбитое окно. Чего там смотреть? Окно – оно и есть окно. Такое же с левой стороны. И перила там не менее раздолбанные, чем справа.

Дом симметричный. Три этажа, правое и левое крыло. Две лестницы нависают над землей двумя полукружьями, как сурово насупленные брови. Ступеньки начинаются от подвального окна, вросшего в землю аккурат по центру Дома. Лестницы ведут одна направо, другая налево и на уровне первого этажа, пройдя вдоль высоких, сильно вытянутых вверх окон, заворачивают за угол. Там двери, запертые на ключ, заколоченные. Выбитые стеклянные вставки окон гостеприимно приглашают внутрь.

Обычно поднимались через подвал. Лаз в него между лестницами, где полукруглое окно, на нем еще сохранилась узорчато выложенная окантовка. Раньше там стояла решетка, и протискивался сквозь нее один лишь тощий Скелет. Решетка исчезла однажды утром, словно кто специально приглашал в Дом. Теперь даже Чудовище пролезала.

А Белобрысая оказалась не дура, отошла от лестницы и присела на корточки около полукруглого окна, ведущего в подвал. Нормально башка варит. Сообразила, что из подвала должен быть ход на верхние этажи.

В Доме все не как у нормальных людей. Облезлая штукатурка, высаженные стекла, расписанные стены. И даже в таком виде он смотрится грозно. К нему и в солнечный день подходить неприятно, не то что в сумерки.

Когда вечерний свет четче обрисовывает выступающую трехгранную центральную часть Дома, его тяжелые старомодные рамы, когда в сохранившихся стеклах третьего этажа начинает играть обманный отсвет вечерней зари, кажется, что там кто-то стоит. Прижался лицом к окну. Оставил в пыли на стекле отпечаток пятерни.

Быстрее бежать! Прочь, прочь! Без оглядки! До ближайшей границы – с Литвой, кажется. В бывшем городе Тильзит, а ныне Советск. В этих краях много что носит приставку «бывшее». Только не этот Дом. Он был и есть всегда.

Янус поднялся бесшумно. Чудовище замахала на него кулаком, но на нее замахали в ответ, и она перестала изображать мельницу. Янус скользнул к лестнице. Только у него получалось тихо ходить по битому кирпичу, стеклу и известке. Он был как будто весь собран на шарнирах. Так и виделось, что его руки или ноги вот-вот примутся действовать отдельно друг от друга, а главное – отдельно от тела. Вроде бы он стоит спиной, но в любую секунду может повернуть голову на сто восемьдесят градусов и посмотреть совиными, чуть навыкате глазами.

Янус нашел кирпич, послал им прощальную улыбку и провалился в скособоченный дверной проем.

Белобрысая стояла около окна, с подозрением глядя на соседский дом. Он тоже выглядел неважно. Такой же заброшенный и облупившийся, тоже трехэтажный, но без крыльев лестницы и выступающей центральной части. Обыкновенный, и это сразу бросалось в глаза. Даже если какой-нибудь чудак сделал бы перед ним крестообразный пруд, эти заброшенные развалины все равно остались бы никакими. Дом так просто повторить было нельзя.

Белобрысая уже почти нырнула головой в подвал, когда по всему Дому пронеслось гулкое эхо. На это Янус был специалист. А то последнее время к Дому стало много всякой шушары таскаться, все стены испоганили невнятными надписями. И кто только таких грамотных в школе писать учит?

Шибко грамотные они и шибко пугливые. Их шуганешь разочек – все, больше не появляются. Ползут по городу новые слухи о проклятом Доме, какие там упыри обитают да сколько крови у зазевавшихся девушек они выпили. Тогда-то и появляются на Доме новые знаки, а в сумерках звучит странная музыка. Но это ненадолго. До вечерней зари, потом все психи предпочитают перебираться в более спокойные места.

Обычно нормальные люди после такой встречи – шум, падение камней, дрожание стен – бегут без оглядки, роняя баллончики с краской и маркеры. Ради развлечения им еще разрешается искупаться в прудике. Он неглубокий. Ряска из волос потом вычищается плохо. Особенно настойчивым Янчик врубал «Песню реки Стикс», как он сам ее называл. Вздохи, ахи, охи, бульканье, долгие эхо, вскрики, прихохатывания. Всё, визиты не повторяются. Никому не хочется встретиться с Хароном и разок прокатиться на его лодке по реке Забвения. Дорого он за это берет. Жизнь – одна штука, воспоминаний – мешок. Из таких путешествий не возвращаются. Зато на ближайшую неделю – Дом в их распоряжении. Ни любопытствующих, ни зевак. А готам и местных кладбищ хватает, так что они сюда не лезут.

Дом гудел от вздохов, подрагивал потревоженными стенами, но девчонка как сидела на корточках около подвала, так и осталась около него. Кажется, ногу одну вниз спустила – ее было уже плохо видно. Чтобы все рассмотреть, пришлось бы вылезти на крышу или ползти по торчащей балке, а это шумно. Даже Янус на такую эквилибристику не пошел бы.

К эху добавились тяжелые шаги, стены Дома задрожали.

Ну же, беги!

Белобрысой не было. Скелет глянул на Ворона, глаза того нехорошо блеснули. Качнул головой, показывая: никто не проскочил через темнеющий парк, никто не торопился оказаться на улице среди людей и машин, среди привычных звуков и голосов. Девчонка осталась около подвала (если уже туда не зашла), тем самым подписав себе смертный приговор. Сейчас Янус ее запугает до икоты и чертиков в глазах.

Чудовище негромко ахнула, предусмотрительно заткнув рот ладошкой. И правильно сделала, а то бы ее кто-нибудь другой заткнул. Потому как нечего сочувствовать непрошеным гостям. Если на заборе не висит табличка: «Осторожно, злая собака!», это еще не значит, что ее нет. Их там, скорее всего, три штуки, на всех табличек не хватило.

С шипением посыпались крошки кирпича – Янус пошел на крайние меры. Сейчас будет образцово-показательный спектакль под названием «Последний день Помпеи». Одним словом – не стой под стрелой, а то «снег, башка, совсем больной будешь».

Все замерли около дверного прохода. Только знающий человек пройдет по лестнице так, чтобы не споткнуться, чтобы под ногой не хрустнул камень, чтобы ничего не спихнуть вниз.

Выход из подвала наверх по развороченной лестнице, усыпанной кирпичами. В середине лестницы ступени почти сточены, надо красться по стеночке или прыгать. Янус крадется, неуклюжий Скелет прыгает. Галантный Ворон тащит пыхтящую Чудовище. Ворон Чудовищу покровительствует, а так бы ее давно выгнали. Хотя куда ее погонишь – разболтает. Легче уронить с третьего этажа. Они уже потеряли Синеглазку, и теперь каждый раз, видя около Дома новое лицо, невольно думается, что это ее работа, она навела: все рассказала, все объяснила и теперь вновь пришедший ничего не боится.