Страница 62 из 163
— Что Вы прячетесь, полковник?.. Я осматриваю расположение Вашего полка, а Вы где-то там позади стоите!
«Мой Вано» выдвигается вперед. Он стоит перед Науменко, держа руки «по швам», и на все вопросы генерала отвечает только лаконично: «Никак нет, Ваше превосходительство», «Так точно, Ваше превосходительство» .
Видя и слыша это, я сразу же определил, что Вано находится «не в своей тарелке». Вижу, что и генерал Науменко как-то этим недоволен, так как перед ним стоял не командир полка, который может и должен доложить, и рассказать, и доказать что надо, а стоял очень хороший, расторопный и исполнительный урядник.
Осмотр расположения полка окончен. Вано отзывает меня в сторону и спрашивает — сколько урядников от 1-го Лабинского полка я представил для производства в офицеры? И, услышав цифру 16, удивился. И запальчиво произнес:
— А я нарочно их «напек» много!.. По крайней мере, они будут меня слушаться!.. Я им дал офицерский чин, поставил на должности офицеров и требую от них службы и исполнения моих приказаний «как от урядников». К тому же они не будут думать о мире с красными, так как теперь и они офицеры, — добавил он и тут же некрасиво выругался по-солдатски.
Такое рассуждение, а в особенности «о мире», меня удивило. «Чтобы они не думали о мире», — такую фразу произнес и генерал Науменко, когда я заметил ему «о ненужной щедрости Атамана Букретова».
Думаю, тогда Атаманом Букретовым в Кубанской армии было произведено в чин хорунжего до 500 урядников, беря во внимание все роды оружия. Но не пройдет и одного месяца как все эти новые офицеры в составе Кубанской армии будут оставлены на Черноморском побережье теми старшими начальниками, кто их представлял в офицеры, и самим Атаманом Букретовым.
И никто из этих новых офицеров в 1-м Лабинском полку не надел офицерских погон, так как их не было, как и жили они вместе со своими взводами казаков, коими командовали раньше, будучи урядниками. Мы все были ободраны в обмундировании, и им было «не до офицерских погон» тогда. Поплатятся потом они перед красными за свой офицерский чин.
Войсковой старшина Логвинов. Обед с дамой
После осмотра 1-го Черноморского полка генерал Науменко, обращаясь ко мне, вдруг говорит, глядя на меня исиытывающе:
— Полковник, я хочу Вам дать в 1-й Лабинский полк еще одного штаб-офицера.
— Кто он таков? — спрашиваю.
— Войсковой старшина Логвинов193, — отвечает, остро смотря мне в глаза. — Он из моего штаба, как штаб-офицеру ему теперь в штабе делать нечего.
— Нет, не надо, Ваше превосходительство. Вы разве забыли его случай со мной в Филипповском хуторе? — докладываю.
— Нет, не забыл. Но он ведь извинился перед Вами! — говорит Науменко. — Право, он хороший офицер. Он тяжело ранен в голову, а если на него иногда «что находит», то Вы сумеете его остановить. К тому же он сам хочет к Вам, в 1-й Лабинский полк, — уговаривает он меня.
Я уважал генерала Науменко, не хотел его огорчать и согласился.
Логвинов — бывший кадет, окончил сотню Николаевского кавалерийского училища в Петербурге в июле 1914 года, то есть накануне войны. О нем я слышал еще в своем 1-м Кавказском полку в Турции от его сверстников, что он был тяжело ранен в голову и у него иногда случается «заскок», несдержанность. Было же дело так.
В Филипповском хуторе я прибыл в штаб корпуса по делам службы и в передней комнате вижу его, в чине есаула. На мое обращение доложить генералу Науменко он, не встав со стула, небрежно бросил мне:
— Генерал занят.
— Я Вас прошу, есаул, доложить командиру корпуса обо мне, и потом, когда к Вам обращается штаб-офицер, надо встать, — говорю ему.
— Ну-у, вас много таких будет! — вдруг отвечает он, продолжая сидеть на стуле.
— Что Вы сказали?!. Да встать! — крикнул я на него.
Он встал нехотя и не принял положенную военную стойку. Быстро открылась дверь, и в ней показался генерал Науменко, удивленно спрашивая меня:
— Что случилось, Елисеев?
Я доложи/, «что, именно, случилось».
Науменко горячо «напустился» на Логвинова. Тот немедленно же «вытянулся смирно». Генерал заметил, что его обязанность состоит именно в том, чтобы исполнять разные поручения.
— Пришел начальник дивизии по службе, он в чине полковника, и Вы так ему ответили?! — очень строго, внушительно, ясно, коротко и определенно подчеркнул ему генерал Науменко и заставил тут же извиниться передо мною.
Логвинов был смущен, извинился. И теперь, месяц спустя, дает его в мой полк. И только из чувства уважения к генералу Науменко я согласился на это.
Логвинов представился мне хорошо. Ехце раз извинился и добавил, что это у него — «как результат тяжелого ранения в голову» и что он иногда говорит то, что и сам не знает.
Я обласкал его и назначил командиром 1-й сотни. О Логвинове я написал потому, что при гибели Кубанской армии он совершит один положительный поступок и останется с казаками.
Штаб корпуса проходит нашу дивизию. Науменко заехал ко мне. Я предлагаю ему пообедать у нас, «чем Бог послал». Он согласился.
Надюша — моя хозяйка. Женской рукой она сервировала «что могла». Науменко шутит с ней и называет ее «казачонком». Надюша с бритой головой, в бешмете, в ноговицах. Казачок, да и все. Да и сама хочет быть «казаком».
Она без конца, щебечет, накрывая стол, и, закончив, произносит:
— Федя, можно садиться.
Мы подходим к столу. Науменко идет к председательскому стулу и берет его за спинку, чтобы сесть.
— Нет, генерал, это мое место хозяюшки, а Ваше — рядом со мною, — вдруг говорит она так смело.
Науменко немного опешил. Да опешил и я. 17-летняя барышня в штабе дивизии — и «хозяюшка»? Я немного смущен, но Науменко быстро «находится»:
— Ах ты, постреленок! — отвечает он и туч же ущипнул ее за щеку.
Надюша краснеет, бьет его по руке и теперь уже активно просит его
занять место рядом с нею, правее. Мы все смеемся и соглашаемся. Я сажусь левее ее. Наши начальники штабов меняются местами: полковник Егоров рядом со мной, а генерал Арпсгофен — рядом с Науменко.
— Мы обедаем с дамой, — любезно острит старик Арпсгофен и тут же «жалуется» Науменко, что «Надюша заставляет его бриться ежедневно» .
— Ах, неправда!.. Неправда, генерал, — пищит она. — Я Вам никогда этого не говорила, — оправдывается.
— Ну конечно, Надюша, Вы мне этого никогда не говорили, но не могу же я, кавалер, показываться перед дамой небритым. Вот и приходится напрягаться каждый день, — шутит он.
Две дивизии — в одну. Генерал Бабиев
Оказалось, что генерал Науменко заехал в штаб нашей дивизии не просто так. После обеда, когда все офицеры удалились, он говорит мне и генералу Арпсгофену:
— Ввиду малочисленности 3-й Кубанской казачьей дивизии генерала Бабиева предполагается свести вместе 2-ю и 3-ю дивизии. Но номер дивизии, из уважения к генералу Улагаю, как к его детищу, останется «второй». Третья дивизия —■ совершенно упразднится. Как старший в чине, в командование дивизией должен вступить генерал Бабиев.
— Вы ничего не имеете против этого, полковник Елисеев? — вдруг обращается он ко мне.
— Ваше превосходительство, это вполне нормально, — отвечаю ему искренне.
— Еще один вопрос, — обращается он к генералу Арпсгофену. — Генерал Бабиев хочет сохранить свой штаб дивизии, а штаб 2-й дивизии — расформировать. Я знаю, что это Вам будет очень неприятно, но — так хочет генерал Бабиев, — закончил он.
Я видел, как все это было неприятно моему милому старику генералу, но я отлично понял, что иначе и быть не может. Для властного и порою своевольного генерала Бабиева скромный, серьезный и благородный генерал Арпсгофен был совершенно неподходящ. Это, конечно, знал и сам Науменко. Все это как бы только предполагалось, но нельзя было не увидеть, что все уже предрешено, сговорено заранее с Бабиевым. У него остались в дивизии только два полка — Корниловский и 2-й Сводно-Кубанский, и оба были малочисленны.