Спасти президента

После второй беседы я мобилизовал всю интуицию, чтобы впредь никогда не промахиваться... Матерь божья, что же я такого натворил?! Кажется, я выучил все запретные области. Про нефть мы не пишем, про комбайны молчок, про лекарства ни-ни, про консервный бизнес ни гу-гу... В остальном мы абсолютно свободны.

У стеклянного входа в «Националь» меня поджидал еще один бритый лоб — из ближнего круга. Вроде бы эту гориллу звали Костей. Или Леней.

— Привет, Костя! — наудачу поздоровался я, изо всех сил складывая губы в приветливую гримасу. — Как там шеф? Выигрывает?

Кегельбан был любимым развлечением Большого Босса. Если ему везет, то и я спасен.

— Пушка есть? — вместо ответа выплюнула горилла.

— Избави Боже, Леня! — Я торопливо приложил руку к груди. Сдается мне, Инвестор сегодня не в духе. Это видно и по настроению его бритых личард: подобно Луне, они светят отраженным — от шефа — светом. Я слабый физиономист, но подобные лица-булыжники читаются так же легко, как граффити на заборах. Да и надписи там примерно одни и те же. Что на этих лицах, что на наших заборах.

Костя-Леня в несколько хлопков проверил мои карманы, повертел в руках редакционное удостоверение, потер мизинцем печать на фото и счел, что я не представляю угрозы.

— За мной! — скомандовал он.

Я послушно прошел за ним мимо швейцара, который с усердием отвернулся от нас обоих. Если что, он никого и ничего не видел. С Бэ-Бэ шутки плохи. Здешнему привратнику спокойнее страдать куриной слепотой.

Мы миновали гостиничный бар, где я заметил у стойки знакомую клочковатую бороду. Ранняя пташка герр Карл принимал свой утренний шнапс пополам с содовой. Настала моя очередь отворачиваться. Не хватало еще, чтобы редактор «Нойе Райнише Цайтунг» узрел своего русского протеже в компании мрачной гориллы. Члену Европарламента герру Карлу совсем не надобно знать, какой ценой у нас в России покупается свобода. А то он еще поперхнется ненароком своим шнапсом...

У дверей в зал кегельбана столпилось целое стадо одинаковых горилл. Каждая из них могла быть Костей или Леней. Или Димой. Или Васей. Даже в упор я не смог бы различить их квадратные челюсти и сплющенные боксерские носы.

— Бэ-Бэ его ждет, — объяснил мой провожатый. И когда вход был очищен, сам он тоже посторонился и легонько толкнул меня вперед.

Несмотря на наступившее утро, зал был ярко освещен электричеством. Полыхала огромная многоступенчатая люстра под потолком. Радужно сияла подсветка аляповатых стенных витражей. Лучились неоновые плафоны по углам и желтые торшеры в центре зала. Китайские фонари, полускрытые за барельефами, испускали в разные стороны таинственные разноцветные лучики.

Вся иллюминация была предназначена одному человеку в серых диагоналевых брючках и в белой рубашке с закатанными рукавами. Человек был невысок, лысоват и улыбчив. Ничего страшнее этой доброй улыбки я в своей жизни не видел. С таким выражением лица он мог раздавить меня, как мокрицу. Что однажды едва не сделал.

— О-о, Виктор Ноевич! — воскликнул Бэ-Бэ, словно не надеялся меня здесь увидеть. — Какими судьбами?

— Здрав... ствуйте, — ухитрился я выговорить всего в два приема. — Меня... За мною...

Я знал про подлые кошачьи повадки Инвестора. Но на миг мне все-таки померещилось, будто Бэ-Бэ и впрямь забыл, что сам выдернул меня для беседы, и сейчас отпустит.

— Ах да! — Улыбка Инвестора стала еще шире. — Прости, милок, совсем я закрутился. Это ж я тебя пригласил! Садись, пожалуйста...

Я осторожно осмотрелся по сторонам. В зале не было даже намека на стулья либо кресла.

— Садись! — повторил Бэ-Бэ. Глаза его стали строгими, хотя губы продолжали улыбаться.

Я поспешно присел на низенький бортик ограждения кегельбана. Чувство было такое, словно тебя, взрослого, усадили на краешек детской песочницы: и шатко, и неудобно, и быстро не встанешь с места. Теперь Инвестор возвышался надо мною памятником Георгию-Победоносцу на коне. Мне же была уготована роль ползучего гада у самых копыт.

— Виктор Ноевич, — мягко сказал Бэ-Бэ, глядя на меня сверху вниз, — у тебя-то с памятью как, нормально? Провалов не бывает? Головкой не ударялся?

— Я... — Мой язык, парализованный страхом, отказывался подчиниться.

— Ты хоть помнишь, Ноевич хренов, — тем же тоном продолжал Бэ-Бэ, — из какого дерьма я поднял тебя и твою вшивую газетенку? Ты помнишь, за какие гроши ты выплясывал вокруг «ИВЫ» и облизывал жопы в мэрии?

Память у меня была в порядке. Спокойствия ради я и сам не отказался бы от десятка-другого в ней провалов. Но счастье выборочной амнезии меня не настигло; я помнил все свои постыдные телодвижения, которые некогда совершал, пытаясь спасти газету. Было все! Я печатал отрывные купоны мгновенной лотереи. Я рекламировал кубинский секс по телефону. Я превозносил «пирамиды» компании «ИВА» и личные заслуги упыря Иринархова. Я вставал на задние лапки перед городскими властями и однажды своей рукой вписал во вводку к интервью с мэром Кругловым: «Глядя на него, невольно вспоминаешь величественные строки Пушкина: «Москва, Москва, люблю тебя, как сын!» Благодаря этой кошмарной лести мэрия почти полгода не требовала от нас арендной платы и коммунальных платежей. Но потом благодарность Круглова иссякла... В общем, в стальные объятья Бэ-Бэ меня загнала осознанная необходимость. Чем торговать собою по частям, распивочно и навынос, правильнее было продаться одному богатому Терминатору — и с потрохами. Кто же тогда знал, что дяденька Инвестор вблизи окажется вовсе не Терминатором, а настоящим Фредди Крюгером?..

— Эй, Виктор Ноевич! — Когти Бэ-Бэ спикировали на мое ухо и чувствительно за него дернули. — Чего молчишь, милок? Заснул?

— Не-е-е... — Меня хватило только на жалобное блеянье. Боль в ухе была пустяком по сравнению с неизвестностью. Кажется, я совершил что-то ужасное. Но что именно?

— Не спи, не спи, замерзнешь, — нараспев проговорил Инвестор, втягивая когти обратно и убирая пальцы. — Не предавайся сну...

Он поднял с полу массивный деревянный шар и, размахнувшись, тяжело катанул его по настилу куда-то вдаль. Финиша я не видел, поскольку сидел спиной. Просто где-то далеко позади меня дерево с глухим треском стукнулось о дерево.

— Мазила! — коротко ругнул себя Инвестор, но улыбка его по-прежнему оставалась доброй-предоброй.

Ходили слухи, будто это штатовские врачи-косметологи победили природное угрюмство Бэ-Бэ радикальным хирургическим способом. Мрачная наружность отпугнула бы заокеанских компаньонов. Новый русский бизнес обязан был явиться Америке в экспортном, глянцевоулыбчивом виде.

Бэ-Бэ поднял еще один шар, однако не стал его укатывать, а положил рядом с бортиком. Я с содроганием вспомнил предыдущую нашу воспитательную беседу год назад. Тогда Инвестор, приветливо скалясь, уронил такой же шар мне на ногу и сломал два пальца. Три недели пришлось ковылять в гипсе и врать подчиненным про бытовую травму на даче. Я ничуть не сомневался, что когда-нибудь этот деревянный снаряд может упасть мне на голову.

Господи, только бы не сейчас!

Инвестор нежно огладил полированный бок шара. Но пока не тронул его с места.

— Виктор ты наш Ноевич, — как бы в раздумье проговорил он, — ты у нас косишь под интеллигента, у тебя вроде даже верхнее образование. Дай-ка я проверю твои глубокие знания... Джакарта — чья столица? Быстро отвечай!

— Ин... Индонезии... — замямлил я.

— Основные статьи экспорта? Быстрее!

— Кофе... кажется... Еще... каучук... — Еле ворочая языком, я не мог взять в толк, зачем Бэ-Бэ этот экзамен по экономической географии. Главный редактор газеты не обязан быть докой во всем. В штате у нас есть должность завотделом экономики, а в шкафу — любые справочники.

— Ты умник, Виктор Ноевич. — По широте улыбки мой Инвестор мог уже соперничать с Шалтаем-Болтаем. — Тебя учили не напрасно. Правда, ты не назвал еще пальмовое масло. Но, в целом, неплохо...

Похвала напугала меня еще сильнее. Е-мое, что ж я сделал-то?