Спасти президента

— «Пресс-служба Президента Российской Федерации уполномочена сообщить, что в связи с осложнившейся накануне выборов криминогенной обстановкой в районе Крылатское и по соображениям безопасности Президент посчитал необходимым перенести процедуру своего волеизъявления из Крылатского в поселок Завидово, где Президент и проголосовал на местном избирательном участке в десять часов утра по московскому времени», — выдал готовый текст баландинский аппаратик.

— Годится, — похвалил я. — Но только почему именно в Завидово? Почему не в Барвиху, Ново-Огарево или Горки-9?

— Убедительнее, — сказал пресс-секретарь. — Прецедент уже имеется. Он ведь там голосовал однажды. Три с половиной года назад, зимою, когда были выборы в Московскую областную Думу. Тогда мы еще придумали про сильный насморк, не помните?

Зимой позапозапрошлого года у Президента был еще другой Глава администрации, а я набирался вице-премьерского опыта на Краснопресненской. В ту пору Баландин сочинял весомые отговорки для журналистов по заказу моего предшественника. Спектакли с треньканьем бутылок собственноручно разыгрывал Президент. Место Макина считалось высшей номенклатурой СБ, и занимал его сам генерал-полковник Сухарев... Как же давно это было!

— Ваш текст принят, Иван Алексеевич, — сказал я. — Озвучите его на специальном брифинге — не позднее полудня. И «поселок Завидово» замените на «одну из подмосковных резиденций». Будет солиднее. Пусть журналисты сами гадают, где именно Президент отдал свой голос. Безопасность так безопасность.

Называть Завидово мне абсолютно не хотелось: заподозрив неладное, Анна могла примчаться оттуда в Кремль. Обтекаемая формулировка устраивала меня куда больше. У нас этих подмосковных резиденций — около десятка, не считая бункеров на случай ядерной войны.

Я обговорил с Баландиным последние детали, а затем тактично спровадил его. Чтобы пресс-секретарю жилось веселее, я вручил ему на дорожку немного старых, еще майских, сплетен о школьных двойках президентских внуков. «Неужели и по поведению?» — удивился Иван Алексеевич. «Дергали за косы девочек из класса, — объяснил я. — Только смотрите, как бы журнал «Форбс» не узнал и не раздул сенсации. У них ведь, в Штатах, это уже считается сексуальным домогательством. Там за такие дела могут теперь привлечь уже с девяти лет...»

После ухода пресс-секретаря я сразу же велел Ксении соединить меня с Центральной клинической больницей. Школьные двойки, возникшие в разговоре с Баландиным, напомнили мне о Лелике Гурвиче, министре финансов и бывшем моем соседе по парте. Еще с пятницы мнимый больной Гурвич отлеживался в ЦКБ. Как ему там, страдальцу?

Услышав зуммер, я поднял трубку серенького дежурного аппарата.

— Привет, — сказал я. — Лелик, ты?

— Здравствуйте, Болеслав Янович, — раздалось из трубки. — Это Кукушин на связи. Вы только не волнуйтесь, все в полнейшем порядке...

Академик Кукушин с допотопных времен командовал Центральной клинической больницей. Генсеки приходили и уходили, а неизменный Ульян Кукушин пребывал вовеки.

— Здравствуйте, Ульян Петрович, — ответил я. — Я и не волнуюсь. Мне бы Гурвича к телефону.

— Лучше его пока не тревожить, — мягко попросил Кукушин. — Он отдыхает после операции...

— Операции?! — Я чуть не выронил трубку.

— Непростой был случай, — признался академик. — Но сейчас уже все хорошо. Вы его вовремя сюда направили. Такая разновидность порока сердца обычно плохо диагностируется и не дает симптомов, до самого последнего момента... А теперь с новым сердечным клапаном ваш министр в футбол будет играть!

— Спасибо, хотя навряд ли... — ошеломленно пробормотал я.

Чего-чего, но играть в футбол Лелика Гурвича нельзя было вынудить даже под угрозой отставки.

54. «МСТИТЕЛЬ»

Самый обыкновенный кнопочный электровзрыватель я выбрал как наиболее надежный. Не доверять химии обучил нас еще сержант.

«Усвойте же, чморики, — говорил он, отхлебывая свое адское пойло. — Химии сейчас великий крантец. Единый стандарт отливки мембран екнулся вместе с Союзом нерушимым, и каждая дерьмовая минная фабричонка заимела личные прибамбасы в смысле технологии. Это значит что? Это значит, что секундный интервал срабатывания минного устройства с химвзрывателем точно определить не... Ну-ка, повторяйте по слогам!» Сержант впивался в нас требовательным взглядом маньяка. «Не-воз-мож-но», — злым простуженным хором гнусавили мы. Дружно ненавидя нашего взводного мучителя, мы волей-неволей мотали его премудрости себе на ус. И кое-что намотали — не зря покойник старался.

От обычного «пояса шахида» моя конструкция отличалась так же, как «Вольво» от «Запорожца»: совсем другой уровень работы, не дилетантский. Изнанка моей летней куртки теперь походила на патронташ охотника, но калибром покрупнее. Десять матерчатых карманчиков я вшил двумя рядами, по пять с каждой стороны. А для страховки проводов еще приспособил изнутри четыре удобные нитяные петли. Одну — чуть пониже левого рукава, другую — в районе подмышки, третью — немного выше локтевого сгиба, последнюю — на уровне запястья, сантиметра три не доходя до будущей повязки.

Сверхсовременный радиовзрыватель я тоже брать не стал. С этим радио можно было легко пролететь, как фанера над Парижем: на хитрую жопу всегда найдется верткий болт с левой резьбой. Когда во время войны к нам сваливались инспекторские проверки из Генштаба и Разведупра, то каждую шишку пас особый лейтенантик с чемоданом — куда инспектор, туда и особняга. Наши связисты по-черному костерили этих «деточек с персиками»: блокиратор радиовзрывателей «Персей» забивал шумом все рабочие частоты. Зато уж никакому вражьему сигналу не светило продраться через помехи, даже если бы духи и намылились гробануть залетного генерала радиофугасом. Шишка уматывала нетронутой.

Готов ставить мешок денег против одного косячка, что у президентской охраны есть такой же «Персей» или фиговина покруче. Заглушит любой сигнал в радиусе километра. Против лома нет приема, однако и мы не пальцем деланы. Мы пойдем другим путем...

Сбруя была готова, оставалось ее снарядить. Я утопил в крайнее гнездо патронташа первую из десяти пластитовых сарделек, а сверху глубоко воткнул двузубую вилку детонатора с сине-зеленой парой хвостиков на конце. Этих пар тоже будет десять. Когда я набью патронташ целиком, то заплету хвосты в две большие косицы и выведу общую для всех проводку к источнику питания и замыкателю цепи. Батарейка ляжет в карманчик рубашки, провода я укреплю в рукаве нитяными петлями, а кнопка поместится в левой ладони, под бинт. Такая канитель с электропроводкой устарела лет на тридцать, зато абсолютно безотказна. Контакт? Есть контакт! Все взлетает на воздух.

Кнопка оказалась туговата в меру. Чтобы цепь замкнулась, надо будет сильно прихлопнуть забинтованной ладонью какой-нибудь предмет потверже: кирпичную стенку, железную ограду, дерево. Свою голову, наконец.

Нет уж, по голове стучать не придется, подумал я. Рядом будет и ограда, и деревья, и капот машины. Выбирай любое. На секунду я зажмурил глаза, чтобы восстановить в памяти карту-схему объекта на улице Осенней — вместе с внутренним двором, наружными подъездными путями и зеленкой по периметру.

Избирательный участок в Крылатском устроили на территории школы, так что совокупная карта получалась довольно простой. Слава Богу, не горы! Я разрисовал подробный план, крепко его вызубрил, а недели за две до выборов сделал последнюю рекогносцировку.

Ре-ког-нос-ци-ров-ку, по слогам повторил я. Люблю я очень это слово, но не могу перевести. Что-то вроде дежурного осмотра местности перед операцией, только звучит намного солиднее.

Объект «школа» на мысленной схеме я обозначал серой заштрихованной буквой «П». Перед войной я и сам оттрубил школьный срок лет в серой двухэтажке типа этой. Наше здание огибал точно такой же полуметровый заборчик из крашеных железных прутьев с поперечными перекладинами. Рискуя штанами, мы почти до самых выпускных экзаменов сигали через этот дурацкий забор. И не потому, что так было намного короче, а потому, что через открытые ворота проходили одни сопляки, выскочки, маменькины сынки и бабы. Настоящий мужчина принципиально не шел в обход.