Страница 32 из 47
— А почему на конце мягкий знак? — Подозрительно спросила Обби и с восхищением открыла клюв, предвкушая очередную шуточку Тима.
— Потому что потому всякая мутЬ-жутЬ заканчивается на мягкий знак, а не на твёрдый!
И тут из-за поворота появился огромный, прозрачный медведь и проплыл между ними, как привидение через стену.
— Ах! — Вскрикнула Обби, заворожено глядя ему в след.
Прозрачно-голубоватый медведь растаял в темноте лабиринта. Родион осторожно сунул нос за поворот, откуда только что показалось странное животное.
— Красота-а-а! — Не смог сдержать он своих чувств.
— Где красота? Где? — Обби перелетела через его яйцеобразную голову и замерла в воздухе, распахнув крылья. — Это выставка работ подземных художников?
В просторном зале, в который они зашли, свободно парили десятки голубоватых прозрачных фигур людей и животных, сделанных необыкновенно умело.
— Это скульптуры из облаков? Или из дыма? А может быть, это особые лазерные картины? — Тараторила Обби, почтительно-робко облетая таинственные фигуры и рассматривая их удивлёнными расширенными глазками.
Фигуры были, и правда, очень занятны. Под самым потолком в одном хороводе, медленно вращающимся, кружились большие бабочки с причудливым разрезом крыльев, рыбки с изогнутыми длинными хвостами и совсем крохотные птички. Под ними огромный орёл хищно гнул шею — он с нетерпением ждал жертву. Неподалёку от него плавали две злобных гиены, дожидаясь поживы. Голубоватой гигантской позёмкой стелилась над полом стая волков. Огромная щука, изогнувшись кольцом, будто спала в воздухе. Солдаты в париках и треугольных шляпах, с мушкетами наперевес неразлучно плавали с открытыми ртами, какая-то бравая песня замерла на их губах.
— Ой! — Обби с восторгом забила крыльями. — Сюда можно забраться! — Она нырнула в хищного орла, как в гнездо, и расправила свои крылья в внутри его прозрачных крыльев. — Я теперь царь птиц!
Не долго думая, Тим «надел» на себя фигуру плавающего поодаль толстого пирата с костяной ногой и, дурачась, рявкнул уже изнутри:
— Тысяча чертей на сундук мертвеца! — Его голос прогудел, как из бочки.
— Подождите! — Испуганно замахал руками Родион. — Что вы делаете? — И попытался выдернуть за воротник Тима.
Но толстый пират, через тело которого просвечивал Тим, грубо оттолкнул его и прикрикнул:
— Тебя не спросили, противный нюхач!
— Тим, опомнись! Мальчик, родной ты мой! — С ужасом закричал Родион. — Ой! Ой! Ой! — Ему пришлось отбиваться от напавшего на него орла, внутри которого находилась, кажется, потерявшая разум Обби. Она вопила из всех сил: — Мы птицы вольные! Не тебе нас учить уму разуму!
— Дети мои! — В бессильном отчаянье Родион раскачивал вытянутой головой: — Это духи! Бежим! Вылезайте быстрее!
— Я ничего не могу поделать! — Закричал Тим и обрушил на Родиона удар такой силы, которую никак не мог ожидать от себя. Одноногий пират, облепивший его, заставлял совершать те действия, которые хотел именно он. Голубой орёл распахнул клюв, повинуясь его движению, открыла клюв и Обби — и клюнула бедного администратора в лоб.
— Это не я! — Всхлипнула Обби.
— Убегай! — Кричал Тим.
— Только с вами! — Отвечал Родион.
— АААААААААААААА! — Плакала Обби, стараясь вытащить крылья из крыльев орла, но они цепко пристали к ней.
Все голубые фигуры пришли в движение, слились в один ком, в котором крепко-накрепко застряли друзья. И вдруг он распался. Голубоватые неопределённые фигуры разлетелись по валунам, в беспорядке разбросанным по залу, и обрели некоторое человекоподобие. Тим, Обби и Родион едва живые распростёрлись на полу в центре зала. К ним не спеша подлетел синий медведь, постепенно обретающий черты косматого старика, и удовлетворённо оглядев, расположился на большом валуне.
— Эти организмы съедобны! — Гудели духи. — Даже горбунишка выглядит вполне аппетитным!
— Мальчишка и птичка — просто сахарные, шоколадные, апельсиновые, йогуртовые, карамельные-ые-ые-ые!
— Цыц! — Прикрикнул на них синий дух, зябко поджимая под бородой огромные ладони и ступни. Он заговорил скрипучим басом: — Совсем голову потеряли, оглоедушки призрачные! Слушайте, что я вам скажу. Птица и этот яйцеголовый будут нашим неприкосновенным запасцем энергии. Кто знает, поумнеют ли горбунишки-слепороды, зароют ли наши косточки, так и белеющие на поле брани, заснём ли мы сладким мёртвым сном… Когда наступит самое суровое времечко, мы выпьем силушки у лебедя и яйцеголового. Но нам силы нужны и сейчас! Правильно я говорю?
Ухораздирающий зёв был ему ответом.
— Поэтому, — продолжал скрипеть Синий, — мы выпьем энергию этого мальчуганишки сегодня. Устроим по этому поводу пикник. Мы привяжем его к камню, обовьёмся вокруг его тельца, припадем к нему и упьёмся его молоденькой силушкой!
— Упьёмся! Упьёмся! Упьёмся! — Духи плотоядно застонали, завыли протяжно. — А пока разделить их! — Приказал Синий. Он приподнялся и заглянул в глаза Тима прозрачными шарами. — Ты опасный, ты очень опасный. Поэтому ты умрёшь первым. Я буду пить из тебя силы. И на это же обречены твои друзьишки! О, как это больно, когда из тебя уходит жизнюшка!!!
— Но позвольте, — закричал Родион. — Оставьте мальчика в покое. Он не виноват в вашей жизни… то есть в вашей смерти… то есть в вашей смертежизни. Пожалейте ребёнка!
— Нас никто не пожалел! Наша цель — это мЭсть! Мы мстим всем за наше ужасное существование! По справедливости мстим! — Простонал Синий.
Одни духи схватили и потащили куда-то Тима, другие — Обби и Родиона.
Тима втолкнули в крохотную комнатушку, единственным освещением которой было голубоватое тело духа-стражника — оно освещало её не лучше и не хуже «синей лампы», служащей для прогревания уха. Противный холодок Тим обнаруживал то в животе, то на лбу, то в ухе. Не то чтобы он боялся того, что должно было произойти с ним. Но сознание погибели его раздражало. Несколько вариантов побега тут же пронеслись в его голове, но — увы! — они были неосуществимы. Тим дотрагивался до стен, незаметно проверяя, нет ли в них пустот или потайного хода.
— Да ты не бойся, — подал заунывный голос дух, растекаясь голубой лужей на каменном полу. — Может, это и не так больно. Другие жертвы кричали не больше десяти часов.
— Неужели? Не больше десяти часов? — Тим изобразил в своём голосе восторг. — Я и сам люблю покричать десять часов подряд! Правда, когда меня к этому никто не вынуждает.
Голубой захихикал, его прозрачное тело затряслось, как студень.
— Господи боже мой! — Голос духа слегка потеплел. — Двести лет не слышал нормальной человеческой шутки! Хи-хи-хи! Эх, а когда-то я был мастером острот! Раньше я был, знаешь каким? — Голубая лужа забурлила и превратилась в высокого прозрачного военного со шпагой, ранцем, шляпой-треуголкой. Он лихо подкрутил прозрачный ус и сделал такой жест пятками, который обычно делается, чтобы звякнули шпоры, но сейчас никаких звуков не последовало. — Кры-ы-ысавец! — Не без гордости заявил дух — Я нравился женщинам и обожал разгадывать загадки. О-о-о! Мне пришла в голову маленькая, но гениальная мысль! Позагадывай мне загадки. Двести лет никакой умственной зарядки! Тебе всё равно скоро умирать! А мне тут киснуть не емши, не пимши! Позагадывай мне загадки — сделай доброе дело на прощание! — Дух превратился в маленького пухлого мальчика и застенчиво потеребил Тима за полу джинсовой курточки.
— По законам сказок, — сказал Тим, — если не сможешь сказать ответ, ты меня должен выпустить. Договорились?
— Да ладно тебе, — замахал шестью руками дух, превратившись в индусского бога Шиву, — тоже мне, образованностью щеголяет. Не выпущу я тебя, даже не проси. Все сказки здесь отменяются! — Он превратился в дряхлую старушку и зашепелявил, скаля единственный зуб: — Милочек, ну загадай загадочку. По бедности нашей, по скудости, смилуйся.
— Ну, хорошо, — сказал Тим, задумчиво подняв голову и изучая потолок. — Слушай первую. Даже белый может быть чёрным, а невезучий — счастливым. И сколько бы раз не умирал, каждый раз он новый.