Страница 52 из 164
Я потребовал от Шмундта сказать фюреру, что ввиду его столь сильного недоверия ко мне прошу о переводе меня на другую должность, так как при сложившихся обстоятельствах предпосылок для моей работы больше нет. Как справился Шмундт с такой задачей, не знаю: в Имперскую канцелярию я не поехал и ждал, не вызовут ли меня туда для разговора. Этого не произошло и на следующий день. Тогда я от руки написал Пгглеру письмо, в котором в связи с выраженным мне недоверием просил использовать меня на фронте. Письмо отдал Шмундту для передачи Гитлеру305.
Затем последовал разговор Пгглера со мной. Он заявил, что мою отставку отклоняет; таких рапортов он читать не желает: только он один имеет право, когда захочет, сказать мне, что снимает меня. Я обязан исполнять свою службу на том посту, на который он меня поставил. Мое письмо — признак сверхчувствительности: ведь он же не сказал мне, что лишил меня своего доверия! Затем фюрер перешел к деловым соображениям, оценке положения и с возмущением заговорил о Рейхенау: пусть тот, вместо того чтобы печься о политике, займется-ка лучше быстрейшим приведением в боевую готовность своей танковой группы, а не объявляет ее не готовой действовать ввиду износа моторов, гусениц и т.п.
В заключение мне было велено пригласить к нему Браухича. Одновременно я узнал, что он уже имел — без меня — беседу с Браухичем, который изложил ему точку зрения ОКХ. Гитлер сказал ему, что ОКХ не должно заниматься политическими проблемами; не дело генерального штаба тратить на это энергию, необходимую для восстановления боеспособности сухопутных войск после короткой войны с Польшей. Когда есть доброе желание привести танковые части в порядок — это не проблема.
Я должен был присутствовать при новом разговоре с Браухичем. Он [Гитлер] весьма основательно продумал свое решение и в ближайшее время направит главнокомандующим [трех видов вооруженных сил] собственноручно написанную памятную записку о проблеме мировой войны, в которой изложит свои взгляды.
Следующая беседа с Браухичем состоялась — это было, верно, на другой день [5.11.1939 г.] — в моем присутствии. Браухич и я молча слушали подробные соображения Гитлера насчет известной позиции ОКХ.
Затем Браухич изложил причины своей точки зрения, отклоняющейся от точки зрения Гитлера.
1. Пехота показала себя в польской войне безразличной и лишенной боевого наступательного духа; ей не хватало именно боевой подготовки и владения наступательной тактикой, также и ввиду недостаточного умения младших командиров.
2. Дисциплина, к сожалению, очень упала: в настоящее время царит такая же ситуация, как в 1917 г.; это проявилось в алкогольных эксцессах и в распущенном поведении при перебросках по железным дорогам, на вокзалах и т.п. У него имеются донесения об этом, в том числе и военных комендантов железнодорожных станций, а также ряд судебных дел с приговорами за тяжкие дисциплинарные проступки. Армия нуждается в интенсивном воспитательно-боевом обучении, прежде чем она сможет быть двинута против отдохнувшего и хорошо подготовленного противника на Западе.
После этих слов главнокомандующего сухопутными войсками Гитлер в крайнем возбуждении вскочил и выкрикнул примерно следующее: ему совершенно непонятно, как это на основании некоторых фактов недисциплинированности главнокомандующий поносит собственную армию и выставляет ее в дурном свете! Ни один командующий на фронте ни разу не говорил ему о недостаточном боевом духе пехоты. И это он слышит теперь, после уникального победоносного похода армии против Польши! Такие упреки по адресу сухопутных войск он, как Верховный главнокомандующий вермахтом, должен решительно отвергнуть. В заключение Гитлер даже сказал, что потребует немедленного предъявления ему судебных дел для ознакомления с ними. Затем, громко хлопнув дверью, вышел, оставив нас обоих стоять. Мне было ясно: этот инцидент означает внутренний разрыв Гитлера с Браухичем. Доверие было окончательно подорвано.
Я ежедневно стал получать запросы насчет требуемых судебных дел. Лично я видел только одно, которое Гитлер швырнул мне на стол306. От Шмундта я узнал, что в результате этой ужасной сцены Браухич попросил отставки, был вызван к Гитлеру, и рапорт его отклонен.
Несколько дней спустя307 — это было, верно, в середине октября — генерала Гальдера вызвали к фюреру для доклада оперативного плана «Запад». Присутствовали Йодль и я. Хотя Гитлер и перебивал докладчика различными репликами, но в заключение сказал: от высказывания своей позиции он воздержится до тех пор, пока Гальдер не вручит ему карту с планом операции. Когда Гальдер удалился, Гитлер заявил нам примерно следующее: ведь это же старый план Шлиффена с сильным правым крылом на Атлантическом побережье; такие операции дважды безнаказанно не проходят! Я же придерживаюсь совсем иного взгляда и в ближайшие дни скажу вам [Йодлю и мне] об этом, а потом сам поговорю с ОКХ.
Из-за нехватки времени не хочу здесь рассматривать вытекавшие отсюда оперативные вопросы, а ограничусь констатацией: именно лично Гитлер требовал прорыва танковых групп через Седан к побережью Атлантики у Абвилля, с тем чтобы охватить с тыла и отрезать пробивающуюся сюда, как можно было предвидеть, франко-английскую моторизованную армию308.
У меня имелись опасения, что эта гениальная операция может не удастся, если только французская армия не окажет нам такую любезность: не обрушится автоматически через Бельгию на наш правый фланг, а будет бездеятельно стоять на месте до тех пор, пока не осознает запланированную Гитлером операцию по прорыву. Йодль разделял мои опасения столь же мало, как и Гитлер!
Здесь следует упомянуть о том, что однажды, несколько позднее, фюрер, с выражением радости на лице, сообщил мне, что в отношении этого оперативного плана у него состоялся личный разговор с генералом фон Маниггейном. Тот, единственный среди генералов сухопутных войск, придерживается той же точки зрения, и это доставило ему [Гитлеру] большое удовлетворение309. Манштейн был тогда начальником штаба группы армий «Центр» (командующий — фон Рундиггедт), которая действительно превратила этот план в подавляющий успех. Однако только в течение зимы, прежде всего в результате новых вмешательств Пгглера, из первоначально слишком слабых танковых войск был сформирован корпус под командованием ^дериана310, а затем и настоящая танковая армия во главе с генералом фон Клейстом311 и начальником штаба Цейт-цлером. Это следует приписать исключительной настойчивости и несгибаемой воле фюрера.
Наступление было назначено на 25 октября [1939 г.] 312, хотя Пгглер и сомневался, удастся ли соблюсти эту дату. Однако он хотел тем самым оказать давление [на ОКХ] в целях максимального использования короткого времени на подготовку и развертывание войск. В действительности же до того еще не удалось произвести необходимые ремонтные работы в танковых частях; особенно не хватало запасных моторов, редукторов и гусениц. Кроме того, погодные условия были крайне неблагоприятными. Неизбежно возникали и другие трудности, ибо только одно решение было у Гитлера твердым: он хотел выступать при устойчивой хорошей погоде, обеспечивающей надежные условия для авиации, ибо намеревался полностью ввести в дело люфтваффе. Так миновали ближайшие сроки в ноябре, пока Гитлер не решил дождаться более продолжительной ясной морозной погоды зимой. Весь этот период главный метеоролог люфтваффе Дезинг каждый раз, давая прогноз погоды или выходя с совещания по обсуждению обстановки, от страха покрывался красными пятнами или обливался холодным потом, боясь дать неоправданный прогноз.
Разумеется, зима 1939/40 г. была для меня и ОКВ целиком заполнена работой, а также богата внутренними событиями.
В январе [19]40 г. Гитлер, поскольку надежда на ясную морозную погоду казалась исчезнувшей, принял решение отодвинуть наступление на почти застывшем Западном фронте намай 1940 г. <...>